Давид Маркиш - Стать Лютовым Страница 20

В подъезде жилого дома неподалеку от Кремля, по ту сторону Москвы-реки, дежурил красноармеец. Держа спину прямой, он сидел за желтым лакированным столом, как порученец в приемной наркома. На столе перед красноармейцем помещался черный телефонный аппарат без диска и пронумерованный список, напечатанный на пишущей машинке. Внимательно оглядев Иуду Гросмана с головы до ног, красноармеец спросил у него фамилию, сверился со списком, а потом, сняв трубку и прикрыв мембрану ладонью, с кем-то вполголоса переговорил.

- Проходите! - еще раз хмуро взглянув на посетителя, разрешил красноармеец.

Проверка не раздосадовала Иуду Гросмана: так они живут в этом доме, так надо. Он бывал здесь прежде и даже помнил сурового красноармейца в лицо.

Лифт, покряхтывая, привез Иуду на пятый этаж, к знакомой двери. Отворила Катя.

- Входи, входи,- сказала Катя и, пропуская его, летуче и легко прижалась к нему своим твердым стройным телом.- Народу полно. Вон Тёма. Осторожней с ним, он уже набрался.- И пошла перед Иудой Гросманом по коридору в своих лакированных лодочках.

Коридор вел в гостиную. Высокий и мощный, как горный туннель, он расширялся перед приоткрытой двустворчатой дверью, образуя небольшую прихожую. В одной из стен устроена была вместительная ниша, там стоял на никелированных ногах большой стеклянный аквариум, подсвеченный электрическими лампочками. Дюжина ярких тропических рыбок - красных, желтых и голубых - танцевала в золотистой воде между пушистыми зелеными водорослями. Человек малого роста в защитного цвета френче, синих галифе и сапогах с узкими щегольскими голенищами, с рюмкой в руке стоял у аквариума, вплотную приблизив лицо к прозрачной стенке. Через его плечо с недоверчивым восхищением глядела на рыбок красивая стройная брюнетка с высокими татарскими скулами.

- Угадай, кто подарил,- шепнула Катя.- Сам! - Она подняла глаза к потолку, к небу.- Он уже час тут стоит, всем показывает.

- Добрый вечер,- проходя, сказал Иуда Гросман спине, обтянутой френчем.- С Новым годом!

Т. Т. медленно повернулся от аквариума. Он был пьян, глаза его имели мечтательное, рассеянное выражение.

- А, это вы,- сказал Т. Т.- Ну, здравствуйте.- Он поманил Иуду пальцем.Идите сюда!

Иуда подошел. Невысокого роста, он был длинней чекиста на полголовы.

- Вот на эту посмотрите, с перышками,- легонько подтолкнув восторженную татарку к аквариуму, сказал Т. Т. Теперь они стояли рядом, плечом к плечу, а Иуда Гросман чуть позади дожидался своей очереди.- Красивая рыбка. Кстати, она похожа на вас, Фарида.

Татарка благодарно улыбнулась молодым свежим ртом; зубы у нее были жемчужные, десны - коралловые. Т. Т. требовательно постучал ободком хрустальной рюмки по стенке аквариума. Водка пролилась. Обгоняя друг друга, рыбки бросились к стенке, на звук.

- Они хотят на свободу, за забор,- беря татарку за локоть, продолжал

Т. Т.- За зону, так сказать. А зачем? На свободе они задохнутся, и вся красота пропадет. Ни пользы, ничего. Так?

- Так,- согласилась татарка и прилежно головой кивнула.

- А люди? - снова позвякивая рюмкой по стеклянному ящику, сказал

Т. Т.- Они что, лучше вот этих? Нет, не лучше. Хуже. А им тоже свободу подавай. Зачем, я спрашиваю? Ложкой ее хлебать, что ли? Свобода - вредная выдумка, я в этом разбираюсь хорошо.- Он чуть скосил глаза, убеждаясь, что Иуда стоит, ждет.- Хотите выпить?

- Да,- сказал Иуда Гросман.

- Держите.- Чекист протянул ему свою рюмку.- Пейте, пейте, я не заразный, вы же знаете. Ну-ну, не дергайтесь! - Он снова глядел на татарку.- Так вот, вам только дай свободу, и вы сразу начинаете делать глупости, а мы потом расхлебывай. Это всё равно, что ребенку дать нож. Сумасшедшему ребенку.

- А мой муж говорит, что мы самые свободные,- осторожно заметила татарка.

- В социалистическом смысле! - веско поправил Т. Т.- И запомните: буржуазная свобода - это сказка, такая же дурацкая, как любовь. Когда человеку нечем заняться, он садится за стол и придумывает вредные сказки. В лагерях у него просто нет на это времени. Ну, пошли!

- Значит, вы помогаете нам уберечься от дурацкого сочинительства? пробормотал Иуда Гросман, входя следом за Т. Т. в гостиную.- Здорово...

- Ну да! - Т. Т. резко остановился и развернулся на каблуках, так что Иуда чуть его не сшиб.- Видите, не такой уж я тюфяк, как вам кажется. Гуляйте!

В гостиной было полно людей, лица некоторых были знакомы всей стране по фотографиям в газетах, с немногими Иуда Гросман встречался - на других приемах, в других домах. Отойдя в сторонку, к буфетной стойке, устроенной тут по западной моде - Катина, наверняка, затея,- Иуда кивнул буфетчику с офицерской выправкой, и тот протянул ему рюмку водки. Более всего Иуде Гросману хотелось сейчас, ни с кем не прощаясь, уйти отсюда: спуститься на лифте, пройти мимо сторожевого красноармейца внизу и, хлопнув дверью, выскочить на новогодний мороз. Но уходить было страшно. Конечно, даже этот дикий Т. Т. ничего не может сделать ему, Иуде Гросману,- иначе уже бы сделал в минувшем, недоброй памяти 37-м... И всё же неосмотрительно да и небезопасно было бы сейчас взять и уйти. И Катя оказалась бы в дурацком положении - она пригласила, и вот вам, пожалуйста. Да и не для того он пришел сюда, чтобы обижаться: на монстров не обижаются. Надо наблюдать, вдыхать этот воздух, запоминать. Для этого он здесь - соглядатай и разведчик.

В центре просторной комнаты танцевали пары, с потолка свешивались разноцветные бумажные гирлянды, нитки серебряного и золотого новогоднего дождя задевали лица танцующих. С рюмкой в руке Иуда прислонился к стене и глядел сквозь свои стеклышки. Хозяин дома, неловко обходя танцующие пары, пробирался к патефону. Как это он сказал: люди не лучше рыб. Вот они танцуют в большом аквариуме гостиной, скользят по натертому паркету, мужчины прижимают к себе женщин, одетых в яркие открытые платья: красные, зеленые, золотистые. Потом хозяин позвенит рюмкой, и все послушной стайкой бросятся к столу: с Новым годом, с новым счастьем! Никто не отстанет, никто не вырвется вперед до срока... Жуткий человек, недомерок в начищенных сапогах, направляющий людей от жизни к смерти. Железная заслонка, отделяющая ад крематорской печи от прохладного мира деревьев и звезд. Он правит этим миром, не писатель и не художник, а он, муж Кати, страшный карлик. И ведь не всегда же он был таким, Катя выходила замуж за другого Тёму - чиновника Наркомзема, она что-то в нем нашла, жалела его, гладила ладошкой его коротко остриженные белобрысые вихры. Что же его сделало таким, как он есть, рассуждающим о рыбах и людях, которых нельзя выпускать за лагерную зону? Глупость? Или власть?

Т. Т. нагнулся над патефоном и снял мембрану. Наступила тишина. Пары послушно застыли на полушаге и глядели на хозяина.

- К столу,- сказал Т. Т.- Пора садиться.

Белая плотная скатерть без единой морщинки еле проглядывала между тарелками, рюмками и бокалами, блюдами и бутылками, судками, вазами и кувшинами. Рассаживались не мешкая, сдержанно переговариваясь вполголоса.

Т. Т. постучал ножом по фужеру.

- У нас тут есть писатель,- сказал Т. Т.- Знаменитый писатель. Он скажет тост.

Иуда Гросман поднялся, поглядел, щурясь, на хозяина, на гостей.

- Старый год уходит,- сказал Иуда.- Это был нелегкий год. Скатертью ему дорога!

Гости потянулись за рюмками.

- Отменяется! - глядя на жену, раздельно и громко произнес хозяин.- Выпьем за здоровье товарища Иосифа Виссарионовича Сталина. Всем пить до дна!

Встречу с Шарло - оружейником, монархистом и немножко бандитом - Иуда Гросман раз за разом откладывал на потом. Он знал, что пойдет, но откладывал, и тянул, и берёг в кошельке бумажку с адресом.

Дело тут было не только в наполеоновской пуле: Иуда уже почти разуверился ее отыскать в море антикварного хлама. Дело в том, что не познакомиться с парижским "немножко бандитом", к тому же преданным сторонником блистательной королевской власти - это было бы просто безумием. Получить такую возможность и не воспользоваться ею! Разумеется, надо идти.

Но опасность кусала за пятки. То, что таинственный Шарло - монархист, это не страшно, это никого здесь не волнует. Тревожно другое: рекомендация Жан-Жака д-Анжу, сердечного приятеля князя Щербатова. Того самого Щербатова, который уговаривал его, Иуду Гросмана, вступить в русскую монархическую организацию. При всем их анекдотизме эти уговоры, стань они известны в Москве, выйдут Иуде боком. Если князь такой дурак, что с первого взгляда не распознал в Иуде Гросмане еврея, то от него чего угодно можно ожидать: сболтнет где-нибудь об этом разговоре хотя бы смеха ради. И вот получится, что Иуду со Щербатовым познакомил д-Анжу, тот самый, который рекомендовал Иуду оружейнику Шарло. Тут и слепому ясно: это сеть, это оружие, это заговор. То есть слепому с Лубянки, а нормальному человеку такое и в голову не придет. Но оглядываться, хочешь не хочешь, приходится на Лубянку, а не на Эйфелеву башню.