Вячеслав Курицын - 7 проз Страница 20

______________

* Подобная путаница была довольно распространенным явлением, о чем и молчит великое множество документов из архивов госбезопасности. Лишь в последнее время предано огласке немалое число свидетельств, из которых следует: отравление зачастую применялось к тем, кто должен был отправиться в эмиграцию, и наоборот (жертвой путаницы между девяткой и десяткой пал, например, Максим Горький). Ряд экспертов склонны трактовать эти факты как проявления элементарного непрофессионализма и халатности сотрудников ГБ.

На деле, конечно, речь должна идти о более тонких материях. Добрыми тысячелетиями упрочалась мистическая связь между девятью и десятью. Взаимозависимость этих чисел и невнятность границы между ними будут явственно обнажены, если обратиться к т. н. "феномену вала". Вот что пишет по этому поводу академик М. П. Алексеев, комментируя роман Метьюрина "Мельмот Скиталец": "Периодически набегающая на берег во время прибоя наиболее сильная и высокая волна у некоторых народов считалась девятой <...> Однако в Древнем Риме, а затем и в Италии такая волна считалась десятой, а не девятой. <...> "Десятый вал" (Frutto, ondo decumano), встречается также в итальянской литературе <...> В английской литературе обе традиции смешались: Э. Берк говорит о "победоносной десятой волне", А. Теннисон - о "девятой" <...> Для Метьюрина, очевидно, привычным словосочетанием было не "девятый", а "десятый" вал.

Интересно, что операции, связанные с применением отравленных пирожных, нередко фигурируют в гэбэшных отчетах под кодовым названием "девятый вал". Более того, известны случаи, когда агенту было достаточно получить из центра открытку с репродукцией известного полотна Айвазовского, и он знал, как поступить с объектом внимания.

Что касается лиц, отпускаемых в эмиграцию (то есть "десятых"), то в 1983 году, когда случаи путаницы стали особенно часты, была издана спецпамятка, которую сотрудники определенных отделов обязаны были знать наизусть. Ряд экспертов считает, что текст памятки, прозрачно ориентированный на поэтический строй элегий Овидия, принадлежит перу Ю. Андропова или, во всяком случае, прошел его редактуру. В то же время известна версия об авторстве Я. Персикова, будто бы сподвигнутого к этой работе личным обещанием председателя КГБ выпустить автора "Белоснежки и семи гоев" в Израиль. На эту версию работает, по существу, лишь один аргумент: памятка прибегает к приему, призванному ослабить процесс взаимоперетекания цифр: число десять прямо не называется.

Вот изгоняется смерд, всех прочих презренней, в Тартары.

Перед одиннадцатым он вслед за девятым идет.

Так в романе Персикова "Прорва" всячески обходится стороной очень важный для раскрытия идейного замысла произведения вопрос: сколько именно половых партнеров способен одновременно держать один из негласных персонажей. При этом, из тех глав романа, что написаны по-фински, нетрудно понять, что персонаж, отзывающийся во время эротических забав на имя Девятушка, не есть последний герой, тогда как слесарь Даниил, названный в интимном дневнике "мой рабочий одиннадцатый", придя на первое любовное свидание, застает на ложе только милый прах.

А тут еще проснулась дремавшая на Дзержинском бюсте ворона и ни к селу ни к городу гаркнула: "Никогда!" Архитектора передернуло. Ожидаемая Басинским последняя капля капнула и сточила камень. Архитектор стал кричать.

- В этом мраке псом воет моя нечистая совесть, - кричал Архитектор. Неужели вы не можете смотреть за мной иным способом, как через эту адскую птицу? - кричал Архитектор.

- С того самого дня, когда я подписал вашу дрянную бумажку о лояльности, когда в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой, задремал я над страницей фолианта одного, грезам странным отдавался, вдруг неясный стук раздался, будто кто-то постучался. А это ваша мерзкая тварь прилетела за бумажкой и с тех пор кружит возле меня. Раньше, когда шпионила старая мохнатая обезьяна, еще можно было стерпеть, но когда вы перешли на этих черных приспешниц сатаны... Хватит!

- Фонды... - робко попытался возразить Красухин.

- Но воскликнул Архитектор, вставая:

- Прочь отсюда, птица злая! Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной, удались же, дух упорный!

Архитектор хлопнул дверью и пошел собираться в Израиль. "В Израиле за вами таки приставят птицу Рух!" - крикнул ему вслед Красухин.

Ворона глумливо увязалась за Архитектором. Архитектор побежал. А бегать от ворон, как известно, не следует...

...Отцам предоставлен полный список числящихся за Архитектором "адресов". Некоторые из них кажутся отцам до боли знакомыми (это как раз адреса ГБ, горкома и Царь-Дома), но, право, не должен же генерал госбезопасности держать в башке такие мелочи, как свой домашний адрес. Вспомнить, что расположено на Гофмана, 13 и на Сирина, 6, никто не может. Красухин, чертыхнувшись, звонит в справочное, но телефонная барышня угрожающим тоном отвечает, что по этим адресам справки не выдаются. Следует стремительный запрос в свой собственный архив, стремительный ответ гласит, что запрошенные адреса засекречены и, чтобы получить доступ к этой информации, нужно разрешение за тридцатью тремя подписями от Красухина и Первого секретаря горкома Пьецуха до ключника Парщикова, которому как раз сейчас вырезают хронический аппендицит. Вся история с дешифровкой адресов остроумный намек на "теорию типов" Б. Рассела.

Выход наконец найден: молодой и смышленый оперативник командируется на улицу, чтобы установить соответствующие адресам объекты путем непосредственного наблюдения. Через два часа томительного ожидания оперативник приходит с пресловутыми пустыми руками: домов с такими адресами он не обнаружил (секрет прост: на секретные здания никаких табличек не вешали). Наконец осведомленный Лекух, которому надоела эта канитель, делает вид, что нашел в шкафу набор открыток с видами Энска. Теперь и дураку все понятно: на открытке с изображением Царь-Дома написано, что архитектор его Архитектор. Шок. Пара немых сцен.

- Да, - протянул Красухин, - как говаривал Джузеппе Баттиста:

Роскошные дома растут все выше,

Все больше заслоняя белый день,

Вот-вот Юпитер крикнет: "Эй, потише!"

Все выше... А зачем - подумать лень.

Порою царства гибнут ради крыши,

А что подарит крыша? Только тень...

Перевод, знаете ли, Солоновича. Что делать-то будем?

Единственный шанс отцов: уговорить Архитектора, чтобы он сам заявил о нежелании уезжать. Пообещать ему что-нибудь. Освободить какого-нибудь завалящего дессидента из старых, который от долгого пребывания в психушке окончательно сошел с ума и уже, в общем, не нуждается в лечебной помощи. Что-нибудь в этом роде...

В квартиру Архитектора снаряжается несколько делегаций. Сначала городской интеллигенции, потом общества охраны животных ("Подумайте, что станет с вашей собачкой", - видимо, цитата из "Набережной туманов"), потом школьные друзья (среди друзей - старушка, которую несут на носилках, один гэбэшник шепчет другому: "Это его первая любовь. Помнишь, в досье указано, что он в 193.. году как-то не ночевал дома?"). Делегации уходят ни с чем, сдавая оперативникам карманные диктофоны, а парализованная первая любовь даже выбегает своим ходом.

К Архитектору - уже не по гэбэшной, а по своей воле - приходит старый друг, собрат-зодчий, вместе с которым они были учениками того архитектора, гибель чьего Дома положила начало как нашей истории, так и вражде Басинского и Красухина. Старый друг помогал Архитектору строить в Энске в память об учителе жилое здание, как капля воды на каплю воды похожее на тот самый погибший Дом. Понятно, что это тот самый Дом, в котором живут энские власти. Соавтор, естественно, заинтересован в сохранении шедевра. Он пришел к Архитектору не только с коробочкой, в которой сидит специально испеченный для визита тортик, но и с целым ворохом аргументов, суть которых, впрочем, сводится к банальному "не уезжай!". Архитектор не очень склонен к дискуссиям: он сидит, хмурится и попивает красное вино.

- Хе-хе, - нерешительно начинает соавтор. - Фармазон... Пьет одно... Стаканом...

Архитектор еще больше хмурится. Соавтор, вздохнув, начинает выкладывать аргументы.

- Или не помнишь ты, что Учитель вложил в этот Дом идею освобождения России - освобождения текущего, грядущего и вневременного, что недаром он цитировал в этом Доме русские храмы, воздвигнутые в честь русских же побед: Покровский собор и собор Донского монастыря? Или ты не помнишь, что он строил этот Дом сразу после того, как они снесли Казанский собор на Красной площади, и Учитель специально окружил свой Дом такой же, какая была на Казанском, трехсторонней галереей? И как мы с тобой, восстанавливая Дом, усиливали эту цитату, старательно подчеркивая формы пилястров, дабы всякий, кто помнит Казанский, мог уловить это в высшей степени символическое сходство? Или ты забыл? Или не помнишь ты величие идеи Учителя - возвести в нашем забытом Господом Энске Дом-город, "Горний Иерусалим", Дом-искупление и Дом-надежду на проблематичное, но чаемое возрождение?