Леонид Нетребо - Мидии не родят жемчуг (рассказы) Страница 20

- Эта? - очередной раз восклицает женщина, и, услышав утвердительный ответ, облегченно показывает официанту пальцем на рыбину: - Вот эта.

Гарсон, на секунду загородивший каштановую голову стриженым затылком, ловко выхватил сачком из воды трепыхающуюся форель и унес, оставляя на кафеле мокрый след, в глубь стеклянной веранды.

Слышен характерный шум разделки, затем запах жареной рыбы. Женщина и мальчик сидят за соседним столиком в молчаливом ожидании и, влюблено глядя друг на друга, улыбаясь, чуть поднимая подбородки, втягивают в себя аппетитный запах. Кажется, ее красивые ноздри при этом страстно, плотоядно подрагивают.

...Зачем они в ту ночь развели костер!

Он ушел в сторону перевала с биноклем, не терпелось увидеть конец своего мучительно пути. В тот момент, когда он уже разглядел редкие огни города, сзади ухнуло что-то большое и страшное. Сразу ли он понял, что это взрыв гранаты? Или это понятие пришло позже, в снах? Трое ребят, кроме того, кто остался дозором у костра, спали в небольшой пещере. Взрыв получился удавленный. Когда он прибежал туда, все было уже кончено и спокойно: вход в пещеру завален, а дозорный лежал со вспоротым животом, с куском печени во рту (как оказалось - собственной), его внутренности шипели и лопались в угасающем костре, источая едкий дым и тошнотворный запах - смесь жареного мяса и фекалий.

Павел навалился локтями на столешницу и закрыл глаза, устало прислонив лоб, покрывшийся испариной, к сжатым кулакам.

...Такая мысль все эти годы ни разу не приходила ему в голову. Мысль о том, что это тот самый душман, который грозил им гранатой, который (это потом ни разу не вызывало сомнений) преследовал и положил почти всю разведгруппу на перевале, - это именно он потом, много позже, выследил его, Павла, в Кабуле и прострелил... Невероятная, но почему-то, в осознаваемой дикости, - все-таки жуткая мысль... Жуткая также в своей навязчивости, как неверный вариант концовки в целом "правильного" сна. (Например: калитка оказалась запертой, сзади - улыбающийся душман со снайперской винтовкой. Или: старик замахивается кетменем.) Нет, на самом деле все было не так. Но что значит "на самом деле"? Если этого не было на самом деле, то почему оно отравляет жизнь, съедая изнутри?

Вечером странная на взгляд пара: моложавый седеющий мужчина и кудрявая, маленькая сухонькая старушка, - сидели в уютном и достаточно многолюдном открытом кафе дома отдыха. Они сидели в самом дальнем углу площадки, уставленной пластмассовыми столиками, спиной к основной массе отдыхающих, к ансамблю на невысоком подиуме у фонтана. Можно было подумать, что их лица были намеренно обращены в сторону темной аллеи, как будто это двое незрячих, которым все равно, какая картина перед ними, но не безразлично, что думают о них окружающие (чтобы не вызывать жалость). Впрочем, скорее всего, эту несколько необычную для дома отдыха пару, их трогательные позы, когда они, бережно и нежно обращали друг к другу лица, видимо беседуя о чем-то, их волнующем, - все эти удивительные странности могли быть замечены только одним человеком - дневным официантом, который, дорабатывая смену, вместе с парой своих других, более свежих коллег, сновал среди столиков. Хотя, с другой стороны, официанту вряд ли было до этих удивлений: за те сутки, которые были отданы дежурству, он порядком устал и мыслями был уже дома.

"...Знаете, у нас с моим мужем было свадебное путешествие: Кавказ, озеро Рица и так далее. Жили мы в Сухумском пансионате. Нас возил величавый автобус по достопримечательным местам. Так вот, на этом самом озере Рица, помню, ужасно захотелось есть... А надо сказать, что, как вы наверняка знаете, первые дни - это притирка характеров... Словом, мы уже с утра были в очередной ссоре, в одной из тех, которые сами собой улетучиваются к вечеру. Классика: с утра несколько пылких, обидных фраз, затем день молчания, затем вечер прощения и ночь примирения... И так далее. Так вот, в тот день, вернее, в полдень молчания мы, безъязыкие и независимые (по отношению друг к другу, разумеется), зашли примерно вот в такую же кафешку. Самообслуживание. Муж принес великолепного, вкуснейшего жигулевкого пива и какую-то жареную рыбу. Мне показалось - ряпушка, какую тогда обычно продавали в столовых, такая, знаете, гадость. Вот, думаю, жадина, и прочее, разумеется, думаю, отнюдь не возвышающее моего избранника в моих глазах... Не мог хотя бы шашлыка купить!.. Но молчу, гордость. Недосоленная, холодная, бр-р-р!.. Впрочем, я была зла и, в том числе по этой причине, голодна, поэтому, с отвращением, но все же стрескала эту... даже не знаю, как назвать, противную... ну прямо ряпушку, классику отечественного общепита. Представьте: все это молча, демонстративно блестя глазами по сторонам, якобы на всех проходящих мужчин, - чтобы досадить тому, кто невозмутимо трапезничает рядом. А вечером он меня спрашивает: "Дорогая, правда, вкусная была сегодня форель?" Ремарка: я форели до этого ни разу в жизни не ела. Когда ехали на Кавказ, я мечтала: море, пальмы, горная форель!.. Я была страшно расстроена, шокирована, я не хотела знать то, что он мне сообщил: "Форель!" Я всю ночь ворочалась, старалась представить иной вкус, я бы даже сказала - иной мир, и даже тихо причмокивала: "Ах, какая вкусная форель, ах, форель!.." Но сколько бы я не заставляла себя, вспоминалось ужасное ряпушка... А между тем, то была действительно форель... Вы не поверите, с тех пор мы никогда с мужем не вздорили по пустякам. До сих пор не знаю, толи муж так все тонко подстроил, толи случайность. Я внушила себе, что первое. Поэтому... В том числе поэтому я старалась относиться к нему бережно и даже иногда восхищаться им. Хотя он, разумеется, не был лишен недостатков..."

Седая старушка иногда обеспокоено оглядывалась, как будто ища глазами кого-то.

ЗАКРЫВАЙ

У Мити болит голова, по которой ему на днях стукнули молотком.

Митя даже сознания не потерял по-настоящему. Благо, что завалился на мягкое, в клумбу. Добавил, как говорится, не об асфальт, а об грядку. Существенная разница.

Но главное, что стукнули несильно. Вроде не совсем уверенно, жалеючи. Вроде как сомневаясь: а стоит ли вообще портить здоровье невинному человеку, заморенному студентику, из-за какого-то портфеля, пусть даже фасона "дипломат". Тем более, вряд ли внутри что-то есть ценного. Наверное, еще не заматерели, хоть и молоток за пазухой носят. Но уж больно хороша вещь, дорогая, крокодилом отделанная, - так, видно, в конце концов, решили. И место укромное - кусты высокие, никого вокруг.

Получилось, в итоге, несильно.

Всего-то на секунду Митя, может быть, отключился. Пока падал, очнулся. Ноги на асфальте, голова в грядке. Приподнялся, и сразу же в прозоре кустов черемухи увидел троих парней, по травяному газону спокойно переходящих на другую парковую аллею. Светоотражательная нашлепка, которую он недавно аккуратно приклеил на аллигаторовый, на самом деле из искусственной кожи, бок дипломата, подмигнула: прощай, дескать.

Он крикнул им вслед: "Ребята, там внутри зачетка, отдайте зачетку!.." Тот, который уносил добычу - его, Митин, дипломат, - на ходу развернулся и вытряхнул содержимое (конспекты, учебники) на землю. Далековато было, но Митя заметил: выражение лица у парня вполне человеческое - как будто делал одолжение назойливому ребенку: на, мол, только не плач!..

Как потом выяснилось, зачетка осталась в складках дипломата и "ушла" вместе с грабителями.

Жалко "дипломат" не за то, что вещь нужная, а за то, что подаренная. Подарила его Мите невеста, когда уезжала по распределению, окончив техникум. Так получилось, что Митиной невестой стала девушка со старшего курса. Теперь она уже почти год ждала его в другом городе, слала письма, сообщала, что скучает и ждет. Что делать: написать, что не уберег подарок?.. Правду сказать - стыдно, но и врать не хотелось. Оттягивал время, ни на что, впрочем, не надеясь, - не писал, при этом зная, что она писем его очень ждет.

"...Общежитие, если так можно выразиться, семейно-холостяцкое. Детишки бегают, постирушки висят. Семейные то гуляют-смеются, то отношения выясняют. На фабрике мне сказали, что, как только замуж выйду, - комната в моем полном распоряжении, соседок отселят. А пока живем втроем: кроме меня две перезревшие девы. Ужасная, оказывается, судьба. В этом наша бабская уязвимость. И я (оцени мою открытость) в этой самой уязвимости совсем не боюсь тебе признаться. Потому что верю тебе. А ты мне? По субботам танцы в холле. Я тоже иногда выхожу. Ты не против? Только чтобы не сойти с ума от скуки. Ты ведь знаешь, что мне кроме тебя никто не нужен. Да и вообще, (я говорю о своих девчонках из комнаты), им не позавидуешь: приходят на танцы какие-то несерьезные, с винным запашком, а то и вообще - солдаты..."

Такие строчки, полные скрытой тоски и неопределенности, были характерны для первого полугодия разлуки. Позже, к успокоению Мити, тон писем сменился на более оптимистичный: люблю, работаю, жду, целую...