Федор Достоевский - Письма (1876) Страница 20

Здесь, в Петербурге, на Васильевском острове, при одной гимназии, стараниями некоторых влиятельных лиц, начались уже для женщин университетские курсы. Теперь многие из этих влиятельных лиц всё хлопочут, постоянно и неустанно, чтоб правительство соединило с этими курсами и известные права, по возможности такие же, которые, по выдержании экзамена, дает университет мужчинам, то есть возможность поступления на известные места и службы и проч. Я говорил про Вас одной из очень влиятельных дам, именно старающейся устроить эти женские курсы уже на правах. Она мою просьбу приняла горячо и обещала мне, если Вам можно перебраться в Петербург, поместить Вас на эти курсы в непродолжительном времени, хотя несколько все-таки надобно погодить. Поверьте, что Вы здесь, по крайней мере, раздвинете и возвысите Ваше образование, а может быть, и дождетесь прав, о которых хлопочут покровители этих курсов. Тогда могли бы выбрать специальность или прямо место по выдержании экзамена. Я из Вашего письма уяснить себе Ваше домашнее положение не мог и не знаю, как принимать Вашу фразу: бежать от отца, ибо не понимаю, почему бы отцу Вашему не согласиться и не позволить Вам продолжать Ваше образование в этих университетских курсах на Васильевском острове? Это не Медицинская академия, не карьера повивальной бабки, которая могла бы пугать его совершенно натурально, как бы и я испугался за мою дочь (ибо желал бы для моей дочери возвышения образования и полезной человеческой деятельности, а не понижения). К тому же, в крайнем случае, Ваш отец всегда бы мог сам справиться об этих курсах и именно у одной из их покровительниц, вот этой самой дамы (благородной сердцем и благодетельной), которую я за Вас просил. Это Анна Павловна Философова, жена государственного статс-секретаря Философова. По крайней мере я с моей стороны могу Вам обещать покровительство этой дамы вполне. Она же всей молодежи, и особенно женщинам, ищущим образования, глубоко и сердечно сочувствует.

Быть женою купца Вам с Вашим настроением и взглядом, конечно, невозможно. Но быть доброй женой и особенно матерью - это вершина назначения женщины. Вы поймете сами, что я ничего не могу Вам сказать и о том молодом человеке, о котором Вы пишете. Вы его называете малодушным, но если он так Вам сочувствует и готов Вам во всем содействовать, то он уже не малодушен. Впрочем, не знаю ничего. Главное, был бы добр и благороден. Если он к тому же добр и благороден взаправду, то может быть, еще Вы ниже его духовно, а не он Вас. Впрочем, Вы пишете, что его не любите, а это всё. Ни из какой цели нельзя уродовать свою жизнь. Если не любите, то и не выходите. Если хотите, напишите мне еще. Эта дама (имя ее в секрете; впрочем, в крайнем случае, отцу Вашему можете сказать) Вам будет тоже помогать. Извините, если письмо мое найдете, не соответствующим тому, чего Вы ожидали, но ведь Вы слишком много надавали вопросов, и нелегко на них отвечать.

Ваш весь Ф. Достоевский.

679. Е. С. ИЛЬМИНСКОЙ

11 марта 1877. Петербург

Петербург 11 марта/77.

Глубокоуважаемая Екатерина Степановна,

Извините меня, что долго не отвечал на Ваше радушное и лестное для меня письмо, за которое Вас от всего сердца благодарю. Я высоко ценю такое прямое обращение ко мне и дорожу таким отзывом. Что же больше и что же лучше для писателя? Для того и пишешь. Это - братское общение душ, которое самому удалось вызвать: самая дорогая награда.

К сожалению, настоящей карточки моей не имею. Всё хочу сняться и никогда не нахожу времени. Но, кажется, снимусь весною и для этого жду солнечных дней. А пока посылаю Вам продающуюся на улице мою карточку, но совершенно на меня не похожую. Она снята кем-то 16 лет тому назад и не с меня, а с какого-то моего портрета. Все говорят, что сходства чрезвычайно мало. Если снимусь весной, то пришлю Вам новую карточку, не забуду. А теперь высылаю эту, мало похожую. Но другой никакой нет пока нигде.

Примите уверение в совершенном моем уважении.

Вам преданный Ф. Достоевский.

680. С. Е. ЛУРЬЕ

11 марта 1877. Петербург

11 марта/77 Петербург.

Многоуважаемая и дорогая Софья Ефимовна,

Я, право, не знаю и вообразить не могу, что Вы можете обо мне подумать за молчание, да еще на такой вопрос Ваш? А между тем со мной вышла одна дикая случайность. Когда Ваше письмо принесли, я сидел за обедом. Служанка внесла пачку писем (4 разом, я получаю теперь очень много). Я велел ей отнести в мою комнату и положить на стол, на подносик (указанное место, чтоб клали все приходящие ко мне письма и бумаги). После обеда я увидел пачку, разобрал ее, писем оказалось три, я прочел их. Что было четыре, заключаю только теперь по соображению. Но тогда, когда подавали мне за обедом, я их в руках служанки не сосчитал и до сих пор не прикоснулся. На подносике этом накопилось писем пятьдесят, все прочитанные. Затем я был болен (три припадка падучей), затем выпускал № "Дневника", опоздал и теперь только принялся перебирать некоторые отмеченные мною за весь месяц для ответа письма. (На самые необходимые я отвечаю немедленно.) И вдруг в ворохе писем я нахожу Ваше, не распечатанное, пролежавшее целый месяц! Как-нибудь, должно быть, скользнуло в середину и пролежало время. Теперь, прочитав письмо Ваше, я просто в отчаянии. И какое милое письмо! Вашим доктором Гинденбургом и Вашим письмом (не называя имени) я непременно воспользуюсь для "Дневника". Тут есть что сказать.

Воображаю, что Вам скучно. Пишете очень важный вопрос насчет доктора. Голубчик мой, скрепитесь: не любя ни за что нельзя выйти. Но, однако, поразмыслите: может быть, это один из тех людей, которых можно полюбить потом? Вот мой совет: от решительного слова уклоняйтесь до времени. У матери Вашей выпросите время для размышления (ничего отнюдь не обещая). Но к человеку этому присмотритесь, узнайте об нем всё короче. Если надо, сойдитесь и с ним более дружественно, для честности, однако, намекнув ему, чтоб он как можно меньше надеялся. И после нескольких месяцев строгого анализа - решите дело в ту или в другую сторону. Жизнь же с человеком немилым или несимпатичным - это несчастье. Но вот, однако ж, прошел месяц. Может быть, Вы уже давно как-нибудь решили и мой совет придет поздно. 35 и 19 лет мне не кажутся большой разницей, вовсе даже нет. Не знаю почему, но мне бы самому, лично, хотелось, чтоб этот человек Вам поправился, так чтоб Вы вышли замуж! Одно Вы не написали: какого он закона? Еврей? Если еврей, то как же он надворный советник? Мне кажется, евреи только слишком недавно получили право получать чины. Чтоб быть же надворным советником, надо служить по крайней мере 15 лет.

До свидания, друг мой.

Желаю Вам полного и всякого счастия. Не забудьте обо мне. не поминайте лихом, извещайте о себе. Я очень занят и очень расстроен моими припадками падучей.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш по-прежнему Федор Достоевский.

681. А. П. ФИЛОСОФОВОЙ

11 марта 1877. Петербург

Пятница 12 (1) марта 1877 г.

Многоуважаемая Анна Павловна,

Благодарю Вас за Ваше радушное приглашение: буду иметь большое удовольствие явиться к Вам в субботу к 5 часам. Я ем скоромное, как и Вы. Стихи прочел, не совсем понравились, потом скажу, почему. А пока весь Ваш

Ф. Достоевский.

(1) описка, следует: 11

682. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ

29 марта 1877. Петербург

Многоуважаемый Михаил Александрович,

Тут корректуры и тексту несколько на 2-ю главу (до 19-го полулистка). Дальше продолжение доставлю еще завтра. Сверх того несколько адрессов. Желаю, чтоб дошло до Вас в точности.

В<аш> Ф. Достоевский.

683. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ

30 марта 1877. Петербург

Любезнейший Михаил Александрович,

Посылаю продолжение и окончание 2-й главы, от 21 по 34 странички. Много ли будет? Очень бы желательно знать. И разберете ли Вы? Ох, надо бы торопиться. Зайду (1) вечером сам.

В<аш> Ф. Достоевский.

30 марта.

(1) далее было начато: в 6-м

684. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ

31 марта 1877. Петербург

31 марта.

Многоуважаемый Михаил Александрович,

Посылаю Вам немного тексту на "Главу третью". 1) "Похороны "Общечеловека"". Причем прилагается частное письмо, из которого надо в обозначенном месте сделать выбор. Напечатать письмо петитом, все первые три страницы, а последнюю страницу и всё, что в первых зачеркнуто, не печатать. Очень прошу Вас не затерять и не разрывать письма, а непременно и скорее ко мне возвратить.

Главное же, прошу Вас, любезн<ый> Михаил Александрович - сделайте мне расчет как можно вернейший и точный: сколько у нас страниц всего, то есть с доставленной теперь частью третьей главы, и много ли еще надо написать страниц. Поймите, как это для меня важно, и пришлите мне расчет в продолжение дня.