Николай Лейкин - На заработках Страница 20

Мужчины все прибывали и прибывали. Пришелъ какой-то пьяный усатый человѣкъ въ рваной кожаной курткѣ и въ валенкахъ и хриплымъ голосамъ сталъ балагурить.

— Три двугривенныхъ, братцы, удалось сегодня съ гробовщика содрать. Человѣкомъ съ фонаремъ впереди ходилъ… Сорокъ копѣекъ отъ гробовщика да двадцать копѣекъ съ сродственниковъ покойника очистилось, а вотъ теперь всего только пятакъ на ночлегъ остался да три папироски. Яко благъ, яко нагъ, яко нѣтъ ничего. Все спустилъ за упокой господина покойничка! говорилъ онъ.

— Куда ты пьяный-то лѣзешь! Вѣдь не впустятъ.

Здѣсь строго, замѣчали ему другіе мужчины.

— Да будто я пьянъ? О!

— Конечно-же пьянъ. А то нѣтъ, что-ли?

— Ну, коли по вашему пьянъ, то притворюсь трезвымъ — вотъ и не замѣтятъ.

— Какъ-же не замѣтятъ-то, коли ты шатаешься.

— Я шатаюсь? А хочешь, я сейчасъ по одной половицѣ пройду?

— Иди, иди прочь съ Богомъ.

— Какъ: иди? А гдѣ-же мнѣ ночевать?

— Да въ участкѣ. Самое для тебя лучшее мѣсто будетъ.

— Ну, веди меня въ участокъ, коли такъ. Предоставь. Пусть возьмутъ.

— Очень мнѣ нужно съ пьянымъ возиться. День-то деньской по городу слонялся я, слонялся, такъ только-бы на нары приткнуться.

— Ну, то-то! прищелкнулъ языкомъ пьяный. — Не возьмутъ меня, а то я въ лучшемъ-бы видѣ на даровую квартиру пошелъ. Въ участокъ берутъ только тѣхъ, кто на ногахъ не стоитъ, на тротуарѣ валяется. А я… Хочешь, я сейчасъ предъ тобой трепака спляшу?..

— Тьфу пропасть! Вотъ навязался! Да отойди ты отъ меня, Христа ради! А то и меня могутъ за твою пьяную компанію счесть и не пустятъ. Ну, уйди. Честью тебя просятъ. Вѣдь сейчасъ дверь отворятъ, а ты тутъ около меня мотаешься.

— О?! А нешто пропить этотъ послѣдній пятакъ?..

Въ это время щелкнулъ замокъ и отворилась дверь на лѣстницу.

— Протискивайтесь, бабы! Протискивайтесь скорѣй впередъ! командовала женщина съ синякомъ подъ глазомъ, стоявшая около самыхъ дверей и влетѣвшая на лѣстницу первая.

Деревенскія бабы и дѣвки толпой хлынули за ней. Въ толпѣ проскользнули на лѣстницу и Акулина съ Ариной.

XXV

Ночлежный домъ, въ который попали Акулина и Арина съ товарками, былъ одинъ изъ тѣхъ, которыми завѣдывало общество ночлежныхъ домовъ. Дома эти устроены съ благотворительной цѣлью и хотя общество беретъ за ночлегъ пять копѣекъ съ человѣка, но каждый ночлежникъ обходится обществу гораздо дороже. За пять копѣекъ общество, кромѣ ночлега, выдаетъ ночлежнику передъ сномъ небольшую чашку щей съ кускомъ хлѣба или каши, а утромъ, передъ выходомъ съ ночлега, кружку чаю съ кускомъ сахару.

— Не напирай, не напирай! Столъ опрокинете! Куда всѣ сразу лѣзете! Бабы! Осади назадъ! Осади, говорятъ вамъ, назадъ! Которая будетъ напирать — вонъ вышвырну! раздался съ площадки, у которой кончалась лѣстница, мужской голосъ.

На площадкѣ стоялъ столъ въ видѣ стойки, онъ загораживалъ входъ въ ночлежныя комнаты и около стола сидѣлъ смотритель дома, онъ-же и кассиръ, человѣкъ торговаго типа въ потертомъ пальто-пиджакѣ и шапкѣ. Человѣкъ этотъ пропускалъ мимо себя ночлежниковъ, принималъ пятаки и выдавалъ билеты, вырывая ихъ изъ книжки.

Женщины, оповѣщенныя предводительшей — женщиной съ синякомъ подъ глазомъ, что въ ночлежный домъ можно и не попасть, ежели мѣстовъ не будетъ, въ особенности напирали на столъ, стараясь протискаться къ нему. Стоялъ говоръ визгливыхъ женскихъ голосовъ. Кто-то кричалъ въ толпѣ:

— Бабоньки! Что-же это такое! Я башмакъ съ ноги потеряла! Дайте-же нагнуться. Вѣдь пропадетъ башмакъ. Какъ-же мнѣ объ одномъ башмакѣ!..

— Вамъ-же сказано, чтобы вы не тискались, бабье племя! Что это такое! Я, ей-ей, перестану билеты выдавать! возглашалъ смотритель.

Арина получила уже билетъ, проскользнула мимо стола и кликала Акулину:

— Акулинушка! Гдѣ ты! Иди скорѣй! А то разрознимся.

— Я здѣсь, здѣсь, милая. Погоди немножко… Сейчасъ… Видишь, пускаютъ по очереди, отвѣчала Акулина, стоя въ толпѣ сзади женщины съ синякомъ подъ глазомъ.

Женщина съ синякомъ подъ глазомъ рылась въ карманѣ, шаря денегъ. У ней оказалось въ наличности только три копѣйки, но смотритель за три копѣйки билета не выдавалъ.

— Какъ-же ты лѣзешь, мать, не сосчитавъ деньги? Вѣдь знаешь, что сюда за три копѣйки не пускаютъ, а надо пять, говорилъ смотритель. — Ну, ступай назадъ. Нечего тебѣ тутъ толкаться…

— Да у меня, голубчикъ, было пять копѣекъ, три и двѣ копѣйки, да карманъ-то дырявый… Сама считала, что пять. Ахъ, ты Господи! Да неужто-же я двѣ-то копѣйки потеряла?

— А потеряла такъ и уходи. Зачѣмъ-же ты другихъ задерживаешь!

— Постой, я въ юбкѣ пошарю. Тамъ тоже карманъ.

— Отстраняйся, отстраняйся! Пропускай другихъ. Некогда тутъ шарить да вчерашняго дня искать.

Мѣсто женщины съ синякомъ подъ глазомъ заступила Акулина и ей тотчасъ-же былъ выданъ билетъ.

— Бабоньки! Дайте двѣ копѣйки! Ей-ей, я куда-нибудь эти двѣ копѣйки засунула, обратилась женщина съ синякомъ подъ глазомъ къ товаркамъ, но тѣ молчали и отвертывались. — Акулинушка! Мать родная, снабди двумя копѣйками, Христа ради! Я тебѣ какую-нибудь вещь въ залогъ дамъ. Сама-же я васъ сюда привела и вдругъ сама-же должна вонъ идти. Я вѣдь отдамъ. Право слово, отдамъ.

Акулина вопросительно взглянула на Арину. Та отвѣчала:

— Да дай, Акулинушка. Жалко ее, бѣдную.

Акулина вынула двѣ копѣйки и положила на столъ. Женщина съ синякомъ подъ глазомъ была пропущена мимо стола и, держа въ рукѣ билетъ, говорила:

— Спасибо, голубушка, спасибо. Я вотъ завтра какую-нибудь вещь продамъ, такъ сейчасъ-же отдамъ тебѣ двѣ копѣйки. И какъ только я эти двѣ копѣйки потерять могла — и ума не приложу! Вѣдь и въ юбочномъ карманѣ нѣтъ.

— Да, потеряла! Чего ты врешь-то! Ты и третьяго дня такъ-же двѣ копѣйки теряла, какъ и сегодня. Вѣдь третьяго-то дня я ночлежничала съ тобой у Измайловскаго моста, такъ помню, говорилъ въ толпѣ женскій голосъ. — Просто на чужія двѣ копѣйки хочешь ночлежничать. Маклачка извѣстная!

Женщина съ синякомъ подъ глазомъ не возражала и юркнула вмѣстѣ съ Акулиной и Ариной въ женскую ночлежную.

Женская ночлежная была сравнительно небольшая комната о трехъ окнахъ съ нарами въ два яруса по срединѣ и около двухъ стѣнъ. Нары были окрашены темно-красной масляной краской и были раздѣлены въ видѣ стойловъ невысокими перегородками съ возвышеніемъ для изголовья, которое вмѣстѣ съ тѣмъ служило и ящикомъ. Верхняя доска поднималась и туда можно было прятать одежду и котомки. Подстилокъ и подушекъ не было. У третьей стѣны топился маленькимъ огнемъ большой каминъ и вентилировалъ комнату.

— Залѣзай, дѣвоньки, на нары! Захватывай хорошія мѣста, пока нижнія нары не заняты! На верхнихъ-то жарко и душно бываетъ! командовала женщина съ синякомъ подъ глазомъ. — Бери, Акулинушка, голубушка, уголокъ у стѣнки. У стѣнки уголки всегда лучше.

И она даже пихнула Акулину къ угловому стойлу на нижнихъ нарахъ, находящемуся около стѣны, а сама залѣзла въ стойло рядомъ и также указывала на стойло Аринѣ.

Черезъ пять минутъ женщины всѣ проскользнули въ ночлежную и, размѣстившись на нарахъ, сидѣли въ отдѣльныхъ стойлахъ и разувались. Запахло прѣлью, потомъ, какой-то кислятиной и воздухъ началъ становиться спертымъ.

— Дѣвушки! Кто хочетъ чулки посушить, такъ идите къ печкѣ. На это здѣсь запрету нѣтъ, — обращалась къ товаркамъ по ночлегу женщина съ синякомъ подъ глазомъ, какъ бывалая.

— Знаемъ. Безъ тебя знаемъ. Не учи, откликнулась какая-то деревенская баба, все еще относящаяся къ женщинѣ съ синякомъ подъ глазомъ недружелюбно за то, что она взяла у Акулины двѣ копѣйки, и прибавила: — Подлая тварь! Второй разъ такую штуку продѣлываетъ съ двумя копѣйками. Третьяго дня тоже какую-то дуру облапошила и вымолила у ней двѣ копѣйки. А вотъ не приплати за нее двѣ копѣйки — и у самой-бы у ней эти двѣ копѣйки нашлись-бы. Объ закладъ побьюсь, что нашлись-бы.

А женщина съ синякомъ подъ глазомъ уже вертѣлась около камина и, поднявъ подолъ ушлепанной въ грязи юбки, сушила ее около огня.

Вскорѣ въ сосѣдней комнатѣ раздался звонокъ.

— Къ ужину звонятъ! Пойдемте къ ужину, товарки! крикнула женщина съ синякомъ подъ глазомъ и бросилась въ сосѣднюю комнату, изъ которой уже распахнули дверь въ ночлежную.

Остальныя ночлежницы также повскакали съ наръ и направились въ столовую, изъ которой выбивался запахъ горячихъ кислыхъ щей и свѣжеиспеченнаго хлѣба.

XXVI

Комната, гдѣ кормили ночлежницъ, была въ тоже время и кухней. Поданы имъ были немудрые щи со снятками, впрочемъ, въ отдѣльныхъ маленькихъ глиняныхъ чашкахъ. Ѣли онѣ кто сидя, кто стоя и наскоро. Большинство женщинъ успѣли уже позаправиться ѣдой подъ навѣсомъ у Никольскаго рынка, а потому особенно голодныхъ не было. Съ жадностью набросилась на ѣду только женщина съ синякомъ подъ глазомъ. Акулина и Арина, съѣвшія предъ отправленіемъ на ночлегъ по доброй краюшкѣ хлѣба, хлебали щи только потому, что щи были предложены имъ, а Арина даже отдала свой кусокъ хлѣба, полагающійся къ щамъ, женщинѣ съ синякомъ подъ глазомъ.