Записки с того света - Александр Тимофеев Страница 20

Кто-то играл на гитаре. Корели (парагваец с лицом двенадцатилетнего ребенка, ростом около ста пятиде-сяти сантиметров; этого «малыша» поймали в аэро-порту: он вез два чемодана, которые были с ним одной высоты, а в чемоданах была только марихуана общим весом девяносто пять килограммов, хотел бы я посмотреть на это зрелище) лежа чистил зубы, смотря в потолок. Кто-то спал – или делал вид, что спит.

Витас (литовец; вез из Амстердама чудодейственные таблетки – говорит, что не знал, так все говорят, причем искренне) рисовал на бумаге очередную татуировку. Макет, так сказать.

Да, сколько здесь дураков. И я среди них.

Я сказал Виктору: «World is crazy», и мы рассмеялись.

Мы расслабились.

Нам было хорошо.

Я поблагодарил Бога за то, что прошел еще один день.

Воздух

В воскресенье в бразильских тюрьмах день семьи.

К тебе могут прийти – непосредственно в камеру – твои родственники: родители, дети, сестры, братья и супруги. Естественно, не с пустыми руками – с едой и прочим.

С самого утра бразильцы начинают готовить камеры к приходу гостей, создавая атмосферу праздника, чистоты и интимности. Развешивают различные украшения, рисунки, поделки и так далее. Для придания интимности используются простыни, которые вешаются на кровати; так же, при помощи простыней, зонируется и все пространство камеры. В целом она преображается и уже не выглядит такой убогой.

Заключенные гуляют весь день. А те, к кому пришли, уединяются в камерах. Для туалета используются пустующие камеры.

Бразильцы объяснили мне только одно

правило: не следует пялиться на входящих женщин.

Все заключенные, когда на территорию нашего отсека входила женщина, начинали демонстративно смотреть в пол или разворачивались в другую сторону. Выглядело это достаточно комично: люди, шедшие в одну сторону, вдруг неожиданно меняли маршрут и начинали идти в противоположную сторону. Я вначале тоже неукоснительно следовал этому правилу, затем – уже с меньшим рвением. Не люблю так дотошно соблюдать правила, ведь главное – их смысл, а не форма. Просто не пялился, маршрут движения резко не менял – со стороны бразильцев претензий не было.

Необычно видеть на территории тюрьмы женщин, стариков-родителей и особенно маленьких, порой даже грудных детей. Первое время это даже шокировало. А затем расслабляло.

Атмосфера праздника и семьи постепенно проникала в стены тюрьмы. И тюрьма становилась более человечной.

Сцены встреч молодых людей (основной контингент обитателей тюрьмы – это все-таки молодые люди или люди среднего возраста, к которым также применимо выражение «молодой человек») с родителями, детьми и женами были очень трогательными.

Иногда у суровых бразильских парней можно было увидеть даже слезы.

Которых они не особенно и стеснялись.

Это были не рыдания, а то, что называется

«скупая мужская слеза».

По их лицам, мимике, движениям рук можно было понять, как для них важны эти встречи.

Как они ценят пришедших к ним родителей, не выпускают из рук маленьких детей, крепко держат в своих объятьях жен и подруг.

Когда входили родители или жены, кто-нибудь из бра-зильцев громко кричал имя того, к кому пришли, и тот бежал навстречу своим близким.

Бежали и пришедшие, особенно матери. Это исходило откуда-то…из сердца. Их бег не сочетался и дисгармонировал с их телом.

Полные, грузные пожилые женщины неловко вприпрыжку ковыляли к своим сыновьям.

Отцы не бежали, сдерживали себя, но часто первыми начинали скупо плакать… И обнимали выбежавшего навстречу сына очень и очень крепко, как будто боялись, что это в последний раз.

Хотели обнять родное. Ценное.

Про возлюбленных и говорить не приходится: они быстро скакали навстречу друг другу, и если родители еще могли какое-то время постоять в общем пространстве, что-то говоря сыновьям, то влюбленные сразу после обнимания, взявшись за руки, стремительно удалялись в камеру.

Волнительны и трогательны были и сцены расставаний.

Именно в это время плакали уже сами заключенные.

Они понимали, что сказка закончилась и принцесса вновь превратилась в Золушку.

Один очень молодой бразилец, парень лет двадцати, после ухода его семьи – матери и сестры – сказал мне со слезами на глазах, что он больше никогда, никогда, никогда не окажется вновь в тюрьме.

После всех этих сцен осознаешь ценность семьи. Это как воздух: когда он есть, ты не чувствуешь его важности.

Домашняя еда, безумная улыбка и выпяченный живот

Родственники приносили много еды – бразильцы делились ею с теми, к кому никто не пришел, в том числе и с нами, иностранцами.

Также образовалось много лишних порций казенной еды.

Признаться, после домашней есть ее совсем не хотелось. Поэтому я не стал.

Федор подошел ко мне и сказал, что съел четыре или пять порций тюремной еды. Погладил свой живот, который и правда немного вздулся, как у беременной женщины на третьем месяце, и сказал, что съест еще. При его худых ногах и руках это смотрелось дисгармонично. Он сказал, что ест, но не может насытиться.

Выглядело это мерзко; его непонятная, безумная улыбка и выпяченный живот.

Сообразить на троих – продолжение банкета.

Весь день мы гуляли.

В четыре часа вечера стало темнеть, родственники покинули здание тюрьмы, и мы вновь оказались в камерах. Признаться, мне этого уже хотелось, потому что бесцельное шатание по кругу или сидение на бетоне надоело.

Бразильцы пребывали в состоянии возбуждения и легкой эйфории. Принесенную родственниками еду поделили.

Вечером веселье продолжилось.

Кокаин, гашиш и кашаса употреблялись сверх меры. Я спросил: «Откуда у них столько кокаина?» Веселый бразилец ответил: «Ведь приходили женщины, и у них есть интимные места…»

Кашаса была пронесена в простых емкостях

будто бы с газированной водой.

В целом контроль содержимого был более чем либеральный. Возможно, не обходилось и без мздоимства.

Бразильцы, увидев у меня в руках авторучку (я привычно делал заметки в своем дневнике), вежливо попросили у меня ее пластмассовый корпус – через него можно было ноздрями втянуть кокаин. Достал вторую авторучку – ее почти сразу увидела другая компания кокаинистов… (впоследствии мне вернули только один пластмассовый корпус – с белым налетом, куда делся второй, вспомнить уже не смогли). Всего образовалось три кружка любителей «взбодриться». В каждой компании по три человека. Они активно вдыхали кокаин, морщились, затем втягивали ароматный гашиш и после этого делали небольшой глоток кашасы*.

Кокаина было столько, что, увидев, как я с удивлением наблюдаю за всем этим действом и в знак признательности за изъятые корпусы ручек, уже вдоволь насытившись, пригласили и меня за свою «доску». Сначала засосать ноздрёй не получи-лось. Здесь требовалась сноровка, надо было вдыхать изо всех сил. Первый раз был пробный, но во второй, когда бразильцы мимикой показали мне, что вдыхать надо что есть силы, у меня получилось. В третий раз тоже. Сильно обожгло ноздрю, мне сразу дали кашасы – теперь так же сильно обожгло еще и горло. Кашаса была домашняя, в ней явно