Русские дети. 48 рассказов о детях - Роман Валерьевич Сенчин Страница 20

И когда я шёл на цыпочках по коридору, а потом осторожно, очень медленно, чтобы не звякнула, открывал задвижку, мне уже не было страшно. Наверное, именно в таких случаях и говорят: «Я победил». Но подобными категориями я тогда, конечно, не мыслил.

По лестнице я тоже поднимался на цыпочках. Аккуратно перешагнул самую скрипучую ступеньку, толкнул чердачную дверь. Было совсем темно, но Наташку я увидел сразу, хотя она сидела в самом дальнем углу. А может быть, не увидел. Просто знал, что она там.

– Если бы не твои ириски, я бы уже заснула, – шёпотом сказала Наташка. – Ужасно трудно так долго ждать! Но я их ела и сочиняла сказки, по одной на конфету. Я потом тебе расскажу.

– Когда – потом? – удивился я. – Мы же сейчас в звёзды превратимся!

– Ну правильно. Думаешь, звёзды не рассказывают друг другу сказки? Да они только этим и занимаются. Вот увидишь.

В принципе, это была отличная новость. Сказки я любил больше всего на свете.

Мы залезли на крышу, и Наташка, прижимавшая к груди картонную коробку с пылью, пеплом, битым стеклом, кукольными глазами, горохом и моим морским песком, сказала:

– Когда я развею всё по ветру, надо будет сказать заклинание. Оно такое: «Трульнгугунгунгук». Запомнишь? Это очень важно! Если скажешь неправильно, ничего не получится.

– Труль… чего? – ошеломлённо переспросил я.

Вот уж не думал, что просто не сумею выговорить волшебное слово. Теперь, когда я перестал бояться, это было бы очень обидно.

– Трульн-гу-гун-гун-гук, – повторила Наташка. – Пожалуйста, не перепутай и не запнись. Глупо получится, если только я одна превращусь. Не хочу быть звездой без тебя. Ты же мой лучший друг.

Я долго молчал, потрясённый её признанием. А потом твёрдо сказал:

– Я не перепутаю. Трульнгугунгунгук.

Само выговорилось, как по маслу, многочисленные «н» и «г» выкатились из горла мелкими камешками. Прежде я и не подозревал, что звук может быть твёрдым, тяжёлым, скользким и прохладным, как будто всю жизнь пролежал под землёй, а теперь его выкопали и положили в меня.

– Ты молодец, – обрадовалась Наташка. – Из тебя получится очень хорошая звезда, вот увидишь.

Я теперь тоже так думал.

Мы уселись на самом краю крыши, и Наташка как-то очень долго возилась с коробкой, которую заклеила липкой лентой, чтобы ничего не просыпалось, а теперь никак не могла отодрать. Звёзды смотрели на нас сверху с любопытством и нетерпением – дескать, что же вы тянете, давайте!

– Приготовься, – наконец сказала Наташка. – Когда я тебя стукну, надо сразу говорить заклинание.

И перевернула коробку. Я, помню, ждал хоть какого-то шума, по крайней мере, пуговица и монетки должны были звякнуть, упав на тротуар. Но вокруг стояла тишина, такая полная, словно звуки отменили вообще, ну или просто я оглох, сам того не заметив. Теперь я думаю, это просто остановилось время, и мы сидели на крыше то ли вечно, то ли вовсе никогда.

Строго говоря, я до сих пор там сижу – в каком-то смысле. Который и есть единственный.

А потом время снова пошло, Наташка чувствительно стукнула меня кулаком по плечу, и я громко, совершенно не думая, что могу перебудить весь двор, начиная с собственных родителей, заорал: «Трульнгугунгунгук!» Но Наташкин голос всё равно звучал громче, так что себя я почти не услышал. Однако не сомневался, что произнёс заклинание правильно. Волшебное слово вылетело из меня само, я только рот открыл.

И тогда в животе стало горячо, а в голове светло, как будто там зажёгся яркий белый бенгальский огонь, и я подумал – всё, превратился. И несколько секунд, часов или лет прислушивался к новым ощущениям – каково оно, быть звездой?

Но всё это, конечно, просто от волнения. В какой-то момент я обнаружил, что по-прежнему сижу рядом с Наташкой на крыше и вокруг тёмная-тёмная ночь, только горит, мигая, бледный лиловый фонарь у калитки да звёзды на небе. Так много звёзд! Но мы – всё ещё не они.

– Я поняла, в чём дело. Просто это срабатывает не сразу, – сказала Наташка. – А как бомба замедленного действия. Знаешь, как в кино? Все про неё уже забыли, и вдруг – ба-бах! Интересно, сколько надо ждать?

А я молчал. Слишком велико было потрясение. И разочарование. И радость, что можно ещё побыть нормальным человеческим человеком. И ещё много разных чувств, описать которые я и сейчас-то вряд ли сумею.

– Плохо, что меня теперь запрут дома, – сказала Наташка. – И будет страшный скандал. Терпеть не могу, когда орут. Но зато мы с тобой уже всё сделали. И это нельзя отменить. А значит, мы обязательно превратимся в звёзды. Это может случиться в любой момент. Когда угодно, без предупреждения. Хоть в школе, хоть в бассейне, хоть в новогоднюю ночь. У всех на глазах! Представляешь, как они удивятся? И как удивимся мы. Так интересно будет теперь жить!

Я кивнул. Ещё как интересно. Жить вообще невероятно интересно, потому что вообще всё, что угодно, может случиться в любой момент. Причём даже с тем, кто никогда не выкрикивал волшебные заклинания на крыше. С каким угодно человеком, если ему повезёт. А уж с нами-то теперь – и подавно.

Вот о чём я тогда думал, но ничего не говорил, потому что не знал нужных слов. Собственно, до сих пор не знаю.

– Раз ещё не превратились, надо мне идти домой, – сказала Наташка.

– Ты что?! Темно же. И далеко. И трамваи не ездят.

Это было первое, что я сказал. Потому что очень за неё испугался. Это, конечно, Наташка, она храбрая и всё может, я знаю. Но идти одной, ночью, пешком через весь город – даже для неё как-то слишком.

– Ай, – отмахнулась она, – подумаешь! Ночь – ну и что? Я же знаю, в какую сторону идти. И фонари везде горят. А если привидение встречу, только обрадуюсь. И попробую с ним познакомиться.

– А если бандита?

– Да они уже, наверное, давно спят, – сладко зевнула Наташка. – Или банк грабят. Ну так я мимо банка и не пойду.

Всё равно мне не хотелось её отпускать.

– Давай я пойду с тобой.

– Тогда и тебя заругают. И запрут дома до осени.

– Ну и пусть, – упрямо сказал я. – Если ты всё