Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде Страница 20

в размере нескольких долларов, а магнаты, в том числе и Фелисиано Родригес де Санта Крус, отдавали на общее дело чеки с внушительной суммой. Газеты ежедневно публиковали информацию о собранных за предыдущий день средствах, и поступали подобным образом до тех пор, пока на руках не оказалось достаточно денег, чтобы заказать памятник знаменитому скульптору, специально приглашённому из Филадельфии для столь честолюбивого проекта. Самые видные семьи города соперничали между собой, устраивая как можно лучше танцы и праздничную обстановку. Таким способом они хотели предоставить мастеру возможность сделать стоящий выбор среди их же дочерей; ведь уже было известно, что модель, служащая статуе Республики, непременно станет символом города Сан-Франциско, поэтому все молодые девушки стремились удостоиться подобной чести. Скульптор, человек современный со смелыми идеями, на протяжении целых недель искал идеальную девушку, однако ж, ни одна из них так его и не устроила. Чтобы представлять напористую американскую нацию, сформированную из мужественных иммигрантов, прибывших сюда с четырёх сторон света, было бы желательно остановиться на той, кто сочетает в себе черты нескольких рас, - объявил мастер. Спонсоры проекта и власти города изумились такому известию не на шутку. Белые просто не могли себе представить, что люди другого цвета кожи, оказывается, тоже считаются полноценными гражданами, и никто не хотел и слышать какие-то разговоры о некой мулатке, господствующей в этом восхвалённом городе на обелиске в центре Площади собрания, как к тому стремился скульптор. Калифорния была впереди всех в вопросах искусства, о чём не переставали высказываться газеты, но вовлекать туда же и мулатку – это было явным перебором. Скульптор вот-вот бы уступил давлению общества и предпочёл бы потомственную датчанку, если бы случайно не зашёл в кондитерскую Элизы Соммерс с намерением несколько утешиться там, съев шоколадный эклер, а заодно и не увидел бы Линн. Именно такую молодую особу мастер столь долго искал для своей статуи: высокого роста, ладно сложенная, идеальной конституции. Девушка обладала не только достоинством императрицы и классическими чертами лица, но также скульптор наконец-то разглядел и желаемое для себя экзотическое своеобразие. В ней было что-то большее, нежели гармония, что-то особенное, трудно поддающееся описанию словами, некая смесь восточного и западного, чувственности и невинности, силы и нежности – всё это в своей совокупности окончательно обольстило мужчину. Когда мастер сообщил матери, что в качестве модели выбрал именно её дочь, убеждённый в представившейся возможности наконец-то воздать огромные почести скромной до сих пор семье кондитеров, то со стороны женщины встретил стойкое сопротивление. Элизе Соммерс надоело терять время, следя за Линн в мастерских фотографов, чьё единственное задание состояло в том, что нужно было всего лишь одним пальцем придерживать пуговицу. Мысль проделывать подобное перед ничтожным человечишкой, который планировал сделать бронзовую статую высотой в несколько метров, женщина сочла весьма докучливой. Линн же так гордилась стать в ближайшем будущем прообразом статуи Республика, что девушке просто не хватило смелости отказаться. Скульптор видел для себя опасность, которая заключалась в следующем, а именно: нужно будет убедить мать в том, что короткая туника и есть наиболее подходящий наряд для этого случая. Ведь она до сих пор не видела связи между североамериканской республикой и национальной одеждой греков, но, в конце концов, разрешила-таки Линн позировать с обнажёнными ногами и руками, хотя груди, по мнению Элизы, стоило всё же прикрыть.

Линн жила, чуждаясь различных опасений своей матери сберечь девственность дочери, окончательно затерявшись в мире собственных романтических фантазий. За исключением разве что вызывающих беспокойство внешних очертаний телосложения, девушка, в общем-то, не отличалась от остальных; это была ничем не примечательная молодая особа, кто, как и прочие, увлекалась переписыванием стихотворений в тетрадки с розовыми страницами и коллекционированием фарфоровых миниатюр. Вялость Линн была отнюдь не элегантностью, а всего лишь ленью, как и присущая ей меланхолия не представляла собой никакую загадку, а говорила о внутренней бессодержательности девушки. «Оставьте человека в покое; пока я жив, Линн ни в чём не будет нуждаться», - обещал брат Лаки неоднократно, потому что он и был тем единственным человеком, который трезво понимал, до чего безмозглой была его сестра.

Лаки, на несколько лет старше Линн, был чистокровным китайцем. За исключением редких случаев, когда приходилось выполнять законные формальности либо же сфотографироваться, одевался в длинную блузу, широкие брюки, носил пояс на талии и туфли на деревянной подошве, а также свою неизменную шляпу пастуха. Абсолютно ничего не унаследовал он от отличительной манеры отца держаться в обществе, от нежности своей матери или от красоты родной сестры; был человеком низкорослым, коротконогим, с квадратной головой и зеленоватой кожей, но, несмотря на это, в целом, считался привлекательным благодаря неотразимой улыбке и своему заразительному оптимизму, которым был одарен лишь ввиду того, что неоспоримо был отмечен удачей с самого рождения. Ничего плохого не может со мной случиться, - так думал юноша, казалось, обеспечив себя счастьем и безошибочным благополучием с момента появления на свет. Этот дар мальчик обнаружил, как только тому исполнилось девять лет, играя как-то раз в фан-тан на улице с другими мальчишками. В тот день ребёнок пришёл домой, объявив, что, начиная с этого момента, его имя будет Лаки вместо Эбанисера, на которое впредь – кто бы его так или как-то ещё ни позвал - он попросту не станет откликаться. Удача сопровождала его повсюду - юноша выигрывал в стольких азартных играх, сколько их существовало. Хотя по натуре и был бунтарём и смельчаком, молодой человек никогда не имел каких-либо проблем с однорукими либо с белокожими представителями городских властей. Все, включая полицию, всегда вели себя с ним по-человечески. В то время как товарищам молодого человека доставались палочные удары, он сам выпутывался из различных неразберих, прибегая в зависимости от ситуации, когда к шуткам, когда к магическим трюкам, которые показывал без особого труда благодаря своим чудным рукам ловкого вора. Тао Чьен так и не смог смириться с легкомысленным поведением единственного сына и то и дело проклинал удачливую судьбу, что позволяла юноше избегать неимоверных усилий, как правило, выпадавших на долю простых смертных. Не счастья хотел он для родного сына, а скорее, чтобы тот занял значительное положение в обществе. Отца печалило видеть отпрыска живущим в этом мире, точно певчая птица, потому что подобная жизненная позиция непременно испортит его карму. И неизменно верил, что душа попадает на небо, предварительно пройдя испытание сочувствием и страданием, а также достойно и благородно преодолев многочисленные препятствия, но если путь Лаки никогда не был трудным, каким же образом человеку удастся