Мой муж Одиссей Лаэртид - Олег Ивик Страница 20

слоновой костью и серебром, рабынь и несколько слитков золота по таланту весом[12] — все это он получил в домах богатых островитян Эгейского моря. Он был уверен, что никто из них не приедет на Итаку, отдаривать ему никого не придется, и, значит, он получил от своих визитов немалую прибыль. Я занесла эти дары на глиняную табличку, и мы оттащили их в кладовку — мужу хотелось самому уложить все в сундуки. Двух девочек-рабынь, искусных в рукодельных работах, он отправил в ведение Евриклеи.

Одиссей был так доволен поездкой, что решил повторить ее через несколько месяцев, как только улягутся зимние шторма — теперь он хотел отправиться на север Эгейского моря. Я умоляла его отказаться от этой мысли — ведь далеко не все народы чтят заветы Зевса, и, высадившись на чужой земле, легко можно стать не гостем, а жертвой алчных местных жителей. Да и моря изобилуют пиратами. Но Одиссей уверил меня, что поплывет с хорошо вооруженной командой, и в тех городах, где надежда на подарки не оправдается, ему не будет грозить опасность, наоборот, он может совершить налет на приморские селения и захватить богатую добычу.

Кубок золотой двуручный с изображением Диониса. Кратер из серебра с узором из виноградных гроздьев. Кубок из серебра с золотой узорчатой каймой. Ларчик серебряный на колесиках для рукоделия. Веретено золотое. Ванна серебряная. Три котла-треножника бронзовых критской работы с изображением бычьих голов. Котел-треножник бронзовый с волнистым узором. Ваза большая глиняная с изображением осьминога. Ожерелье из золотой фольги. Серьги золотые с подвесками в форме листьев. Ожерелье золотое со вставкой из янтаря. Десять плащей шерстяных узорных. Восемь шерстяных хитонов. Топор нефритовый. Меч с рукояткой, инкрустированной слоновой костью и серебром, в инкрустированных ножнах. Два покрывала пурпурных, расшитых золотом. Две рабыни-ткачихи. Десять амфор вина, смешанного с благовониями. Золота пять талантов в слитках.

К вам мое слово, вожди и советчики славных феаков!

Этот странник, как кажется мне, чрезвычайно разумен.

Надобно нам предложить по обычаю гостю подарки.

Правят ведь в нашей стране двенадцать царей превосходных

Нашим могучим народом: меж ними тринадцатый сам я.

Свежевымытый плащ и хитон и еще по таланту

Ценного золота каждый из них пусть для гостя доставит.

Тотчас же эти дары принесем, чтоб, в руках их имея,

С радостным духом пошел чужестранец на пиршество наше...

* * *

И отвечал Алкиною царю Одиссей многоумный:

«Царь Алкиной, между всех феакийских мужей наилучший!

Если б еще мне и на год вы тут приказали остаться,

Чтобы поездку устроить и славных набрать мне подарков,

Я б согласился охотно: намного мне выгодней было б

С более полными в землю отцов возвратиться руками.

Был бы я боле тогда уважаем и был бы милее

Всем, кто увидит меня, когда я в Итаку вернуся».

Гомер. Одиссея

Поздней осенью, когда Итаку терзает северный ветер Борей, у меня родился сын. Как рассказать об этом? Радость, которую чувствуешь, глядя на этот крохотный комочек жизни, сопоставима только с болью, которую испытываешь при родах... Нет, радость — в тысячу раз больше. Я еще сильнее любила своего мужа за то, что он подарил мне это чудо. Я еще сильнее любила своего сына за то, что его отец — Одиссей. Я любила Лаэрта и Антиклею — просто за то, что они были рядом. Антиклея приносила бесчисленные жертвы Илифии[13] и велела Евриклее приглядывать, чтобы ни одна из рабынь нечаянно не скрестила рук, ног или даже пальцев, пока я рожаю. Евриклея металась по дворцу, из прядильной мастерской в ткацкую, из ткацкой — на кухню. А потом отчаялась и собрала всех рабынь в мегароне — так они и сидели там весь день и всю долгую осеннюю ночь, вытянув руки и ноги на всеобщее обозрение.

Позже Антиклея рассказала мне, что, когда Алкмена рожала Геракла от Зевса, ревнивая Гера приказала самой Илифии и мойрам скрестить руки, и роженица мучилась от бесплодный схваток до тех пор, пока ее подруга Галинфиада не обманула их всех, объявив, что Алкмена все-таки разрешилась от бремени. Удивленные богини опустили руки, и тогда Алкмена действительно родила. Мстительные боги за это превратили Галинфиаду в ласку — самое жалкое из земнородных существ, потому что она зачинает потомство через уши, а рожает, изрыгая его через рот.

Меня рассмешило, что наши рабыни в этом рассказе уподобились мойрам. Впрочем, и я ведь не Алкмена, и рожала я не от Зевса. Но клянусь, если бы мне предложили стать супругой царя богов и родить от него божественных отпрысков, я бы отказалась променять своего мужа на повелителя олимпийцев.

Мы назвали сына Телемах[14] — Одиссей мечтал, что он станет великим воином и будет добывать богатство в походах и набегах. Мне же хотелось для него совсем иной доли. Когда я смотрела на это крохотное нежное существо, которое тянуло ко мне ручки в поиске защиты, тепла и еды, мне страшно было представить, что когда-нибудь кто-то может поднять на него меч, пронзить копьем... Как я смогу жить, если его не станет? Но я не спорила с мужем — я была слишком благодарна ему за сына, слишком счастлива.

Лаэрт по случаю рождения внука переселился из сада во дворец. По вечерам вся семья собиралась в мегароне. Заходил Ментор, сын Алкима, — старший друг Одиссея. Чтобы разогнать вползающий в двери холод, зажигали много огня: пылали сосновые бревна в очаге, по всей зале были расставлены жаровни. Рабыни разогревали вино с медом и пряными травами. Огромный закопченный мегарон становился почти уютным. Лаэрт разделял между нами жареное мясо и всегда старался подсунуть мне лучший кусок. Люлька с Телемахом качалась, подвешенная к балке, из нее свисали пурпурные пеленки, и от их вида мне становилось тепло. Иногда ребенок начинал кряхтеть, я вставала, зарывалась лицом во все это нежное, теплое, родное — и он успокаивался, чувствуя мой запах, мое дыхание. Я совала ему в ротик кусочек сала, смоченного вином, и он сосредоточенно жевал его беззубыми деснами.

Пришла весна, а за ней и лето, над Итакой цвели мои любимые