Виктория Токарева - Рассказы и повести Страница 21

- Трус! - крикнет вдогонку Шлепа.

- Можешь думать, что хочешь, - ответит Никитин.

И ему действительно будет безразлично, что подумают о нем друзья, соседи и сослуживцы, потому что сам Никитин будет знать себе истинную цену.

Медведь лежал черный, огромный, безразличный, положив как собака морду на лапы и, по всей вероятности, скучал. Никитин подумал, что здесь, в клетке, медведь утратил всю свою медвежью индивидуальность и все ему было безразлично, даже собственные привычки.

- Можешь? - допытывалась Наташа.

- Сейчас, - сказал Никитин. - Подожди меня здесь, я быстро поглажу и вернусь.

Клетка оказалась незапертой, а просто задвинутой на тяжелую железную щеколду. Когда Никитин отодвинул щеколду и вошел, медведь не обернулся и, казалось, не обратил на это никакого внимания.

Шерсть у медведя была черная, слипшаяся, возле брюха висела сосульками. Никитин с отвращением дотянулся до высокой медвежьей холки и заторопился обратно. Медведь быстро поднялся с пола, обошел Никитина и лег возле двери. Никитин, в свою очередь, хотел обойти медведя, но тот поднял морду и посмотрел на него мелкими замороженными глазками. Медведь не утратил свою медвежью индивидуальность. Никитин понял это, во рту у него сделалось сухо, а пульс застучал в висках с такой силой, что казалось, будто уродовал лицо.

- Наташа! - позвал Никитин.

Дочь, радостная, подбежала к клетке.

- Поди позови кого-нибудь. Я не могу выйти.

- Тебе уже надоело? - разочарованно спросила Наташа.

- Позови...

Наташа побежала куда-то, а через несколько минут вернулась и привела сторожа зоопарка в ватнике и в кепке.

- Никитин, - представился Никитин и протянул сквозь прутья руку с вытянутыми пальцами.

- Пьяный, что ли? - брезгливо поинтересовался сторож.

- Нет.

- Поспорил?

- Нет, не спорил.

- А зачем влез?

- Просто так.

- Вот и сиди теперь. Гималайский медведь никого не выпускает.

- Почему?

- У него такая манера.

Сторож имел дело с хищниками и знал манеру каждого. Не верить ему не имело никакого смысла.

- А что же теперь делать? - упавшим голосом спросил Никитин.

- Убить.

- Кого? - испугался Никитин.

- Это уж я не знаю. Медведь уникальный, а таких, как ты, полный зоопарк.

Сторож не учитывал ни конкретного состояния Никитина, ни его принципов относительно свободы личности.

- Позови кого-нибудь из начальства, - попросил Никитин.

- Зачем? - Сторож не любил ходить по начальству. Может быть, стеснялся своего ватника и кепки.

- Посоветоваться, - сказал Никитин.

- А что начальство? Оно вместо тебя в клетку не полезет Ты теперь с медведем советуйся Нам его заграничное государство подарило. Убить медведя - значит идти на конфликт. Из-за тебя никто на конфликт не пойдет.

Сторож повернулся и зашагал от клетки. В его обязанности входило кормить зверей, следить, чтобы люди не совали в клетки острые предметы, а решать конфликты на уровне внешней политики в его обязанности не входило Это было не его дело, а сторож не в свои дела не вмешивался.

Перед клеткой тем временем собрался народ. Медведь привык, что на него смотрят, привык быть на виду и не обращал на это никакого внимания. А Никитин нервничал и удивлялся человеческой бестактности, хотя с позиций свободы личности все было правильно. Хочешь остановиться - можешь остановиться. Хочешь посмотреть - можешь посмотреть.

В центре толпы стояла Наташа и давала интервью. Она объясняла, что медведь гималайский, а человек - ее папа. Папа у нее - художник, мама жонглер, а сама она живет у бабушки и учится в третьем классе.

- Наташа! - окликнул Никитин. - Иди домой...

- А можно, я еще здесь побуду? - Она, как и мать, любила успех и внимание к себе зрителей.

- Хватит, - запретил Никитин, - иди домой.

- А куда? К маме или к бабушке?

Никитин подумал, что жены дома нет, и сказал:

- Иди к бабушке.

Вечером пришел сторож и просунул медведю плоский ящик с сырым обветренным мясом. Потом достал из кармана табличку и повесил ее на клетку.

- Что это? - спросил Никитин.

- Твои данные.

- Зачем? - смутился Никитин.

- Завтра посетитель повалит, интересоваться начнет.

- А вы что написали?

- А тебе не все равно?

Никитину было далеко не безразлично, что о нем пишут, но он не решался пререкаться со сторожем.

- Трудно работать с хищниками? - заискивающе спросил Никитин, чтобы задержать сторожа вопросом. Он боялся оставаться один.

- Если обращаться по-человечески, то не трудно.

- А если не по-человечески? - Никитин уточнял свои перспективы

- Сожрет

- А меня медведь не сожрет?

- Не должен. Он сытый.

Сторож ушел. Никитин и гималайский медведь остались вдвоем. Медведь лежал по-прежнему, уложив морду на лапы и, казалось, не замечал Никитина.

На дощатом полу темнели клочки сена, валялся круглый бублик. Никитин хотел есть, но боялся пошевелиться.

Он сидел в углу, страдая от холода и от неопределенности своего положения: с одной стороны, медведь действительно уникальный, а таких, как Никитин, действительно полный зоопарк. Медведь имеет познавательное значение и укрепляет дружбу между народами, а Никитин никакого значения не имеет Он руководит Шлепой, а это занятие бесполезное, потому что Шлепа неуправляем. Что касается жены, то жена его отсутствия не заметит. Так что получалось, заменить Никитина легко, а заменить медведя сложно.

Никитин незаметно заснул и продолжал мерзнуть во сне, а потом ему стало вдруг тепло и даже душно. Проснувшись, он увидел, что лежит посреди клетки, прижавшись к гималайскому медведю. Должно быть, перебрался к нему ночью от страха и от холода.

Первым посетителем зоопарка была жена Никитина.

Она явилась задолго до открытия, перелезла через ограду и теперь бегала от одной клетки к другой - разыскивала мужа.

Никитин увидел ее раньше, чем она его, и отметил, что незамужний образ жизни наложил на нее свой отпечаток.

Жена имела совершенно незамужний девический вид.

Она подбежала к клетке и придвинула лицо к прутьям.

Глаза у нее были яркие, а губы бледные - она их не красила. Губы были бледные, большие и нежные. Никитин с удивлением смотрел на лицо жены и находил в нем черты дочери.

- Господи! - оторопело проговорила жена, оглядывая клетку. - Никаких удобств!

- Смотря что принимать за удобства, - неопределенно сказал Никитин.

- Идем домой! Что бы ни было, ты должен ночевать дома.

- А тебе не все равно, где я буду ночевать? По-моему, для тебя это самый удобный вариант.

- Хочешь, я рожу второго ребенка, заберу Наташу от матери и пойду работать в ясли? Я буду зарабатывать на хлеб, присматривать за детьми, и мы начнем новую жизнь?

- Жена заплакала, прикусив губу, неотрывно глядя на Никитина. - Я не знала, что ты переживаешь. Я думала - тебе все равно. А раз ты протестуешь, значит, ты меня любишь. Значит, все можно поправить... Почему ты молчишь?

- А что я должен говорить? У меня ведь нет репетиций.

Я не жонглер.

- Ты должен меня понять, мне хотелось внимания, поклонения. Жизнь уходит.

- У тебя было достаточно внимания - каждый вечер зрительный зал.

- А мне не нужен зал. Мне нужен один человек, который мог бы умереть за меня. Я не думала, что ты можешь умереть за меня. А больше мне ничего не надо.

Я все брошу, и мы начнем новую жизнь.

- Тебя в ясли не возьмут.

- Почему? - растерялась жена.

- Потому что ты окончила цирковое училище, а не дошкольно-педагогическое. У тебя другая специальность.

- Что это за специальность? - пренебрежительно сказала жена. - Подкидывать мячики на воздух, а потом ловить обратно. Какой смысл?

- Редкий вид работы...

- А какой в нем смысл?

Никитин с удивлением отметил, что у жены свои сомнения.

- Ну... а какой смысл в альпинизме? Люди сначала лезут на гору, а потом спускаются обратно.

- Тоже никакого смысла, - сказала жена. - Искусственная цель и искусственные трудности. Мне уже надоело все искусственное. Я устала. Я не хочу больше жонглировать, я хочу жить.

Жена снова заплакала.

Гималайский медведь приподнял морду и внимательно посмотрел на Никитина, на жену, потом снова на Никитина. Никитин отчего-то смутился и сказал жене:

- Ну ладно, ты иди...

- Я первая пойду, - согласилась жена. - Я куплю проигрыватель с пластинками, и у нас будет полный дом музыки.

Она пошла от клетки - сначала медленно, потом побежала. Жена бежала, сунув руки в карманы, перебирая длинными тонковатыми ногами в белых чулках, и походила на свою выросшую дочь.

Никитин смотрел ей вслед и думал о том, что ничего не знает о жене, и это представилось, как спасение, ибо чего не знаешь, того нет. А раз ничего нет, то, может, действительно можно все поправить, и для этого не надо совершать никаких поступков. Просто объединить свои привычки с привычками жены.

День выдался неспокойный. Приходили родные, близкие, не очень близкие и вовсе незнакомые.