Валентин Катаев - Время, вперед ! Страница 21

- Да. Сразу все охватить почти невозможно.

- А вы здесь сколько времени обретаетесь?

- Полтора года. Безвыездно.

- Ого! Фю-фю! - Георгий Васильевич посвистал. - Вот это ловко. И что же, скажите, полтора года тому назад здесь действительно была голая степь?

- Абсолютно голая степь. Пустое место. Жили в палатке.

- Признаться, я именно с этого и собирался начать. Просто так: "Полтора года тому назад здесь была голая степь. Жили в палатках".

Винкич скромно опустил синие ресницы.

- Видите ли, Георгий Васильевич, у нас тут побывало множество литераторов. (Конечно, не такого масштаба, как вы...) И все они обязательно начинали так: "Полтора года тому назад здесь была голая степь". Это... путь наименьшего сопротивления.

- Да, это очень досадно.

- Однако, Георгий Васильевич, у меня дело.

Корреспондент РОСТА вытащил из бокового кармана потертой кожаной куртки блокнот (подкладка куртки была байковая, серая).

- Какова ваша точка зрения на харьковский рекорд?

- А разве в Харькове был какой-нибудь рекорд? Это очень интересно.

- Как же. Вчера в газете. Разве вы не читали? Мировой рекорд.

- Мировой! Что вы говорите! То есть я, конечно, читал. Но, вероятно, не обратил внимания. И, согласитесь сами, Харьков... А меня сейчас главным образом интересует, так сказать, местный материал...

Георгий Васильевич осторожно пощупал пальцами воздух.

Винкич стоял перед ним серьезно, опустив голову.

- Видите ли, Георгий Васильевич, - мягко сказал он, - в таком случае я вам в двух словах объясню.

Он точно, коротко и почтительно объяснил Георгию Васильевичу историю и значение харьковского рекорда.

- Так что, - прибавил он, - перед нашим строительством, Георгий Васильевич, возникает очень серьезный вопрос об использовании харьковского опыта и о возможности идти дальше по этому пути. И мне очень интересно узнать ваше личное мнение: должны ли мы вступать в соревнование с Харьковом и ставить новый мировой рекорд или не должны?

- Натурально, должны! - воскликнул Георгий Васильевич. - Как же еще! Ведь это, насколько я понимаю, выходит соревнование с Харьковом. А значение социалистического соревнования - огромно. Это общеизвестный факт. Они триста шесть, а мы - триста семь... Они триста семь, а мы триста восемь... И так далее. Натурально.

Винкич кивнул головой.

- Стало быть, вы - за?

- Вот чудак. Какие же могут быть сомнения?

- Сомнения есть.

- То есть?

- Общественное мнение резко разделилось. Имеются горячие сторонники рекорда. Имеются не менее горячие противники. Я очень рад, что вы оказались в числе сторонников. Нам, вероятно, придется здорово драться.

- Позвольте... Я не совсем... То есть как драться? Мое мнение - чисто субъективное... Я, как вам известно, не специалист по бетону, я, так сказать, объективный наблюдатель, не больше... Так что, извините, я не могу нести никакой ответственности, а тем более, как вы выражаетесь, "драться". И потом, почему именно "драться"? С кем "драться"?

Винкич поднял на Георгия Васильевича бледное лицо. Его глаза были черны, блестящи и спокойны.

- Видите ли, Георгий Васильевич, - мягко сказал он, - у нас на строительстве такое положение, что каждый, даже самый маленький, вопрос приобретает громадное принципиальное значение. Нельзя быть нейтральным. Нужно обязательно иметь какую-нибудь определенную точку зрения и драться за нее до последней капли крови. Я, например, полтора года дерусь изо дня в день.

- Позвольте, дорогой товарищ, но какое же это может иметь отношение к харьковскому рекорду! Вопрос, кажется, совершенно ясен.

- Ясен, но не совсем. В том-то и дело. Зачем далеко ходить? Например, товарищ Налбандов. Я только что с ним говорил. Вы знаете товарища Налбандова?

- Налбандов?.. Да, да... Знакомая фамилия. Налбандов, Налбандов... Позвольте - это такой в черном кожаном пальто, с громадной оранжевой палкой, с этакой смоляной бородой?.. Как же, как же... Он меня возил по строительству. Инженер Налбандов. Замечательный инженер. Знаток своего дела. Крепкий парень.

Георгий Васильевич с особенным удовольствием произнес эти слова "крепкий парень". Он их недавно услышал и отметил в книжечке как образец фольклора.

- Да... товарищ Налбандов, - сказал он с ударением, - крепкий парень. Очень крепкий.

Винкич тонко усмехнулся. Но усмехнулся как-то одними губами. Глаза его оставались черны, спокойны и даже немного печальны.

- Так вот, видите ли, Георгий Васильевич, должен вас предупредить, что инженер Налбандов категорически против всяких подобных экспериментов.

- Что вы говорите? Как странно! Но почему же?

- Инженер Налбандов считает все эти рекорды технической безграмотностью.

- Позвольте, а Харьков? Как же в таком случае Харьков? Н...не понимаю.

- Этого уж я вам не могу сказать.

- Но, позвольте, есть же какие-нибудь доводы?

- Довод Налбандова, по-видимому, один... Дело в том, что каждая бетономешалка снабжена особым паспортом фирмы, в котором точно указана предельная норма выработки жидкого бетона. Так вот, по данным паспорта, на каждый замес полагается не меньше двух минут. Следовательно, в час максимум можно сделать тридцать замесов, а в восьмичасовую смену - двести сорок, не больше.

- А Харьков сделал триста шесть? Как же он умудрился?

- Налбандов считает, что это насилие над механизмом, технический фокус, трюк, "французская борьба"... Что таким образом мы быстро износим все наши механизмы. Скажем, вместо десяти лет бетономешалка продержится шесть-семь не больше.

- А что ж... Вы знаете... Налбандов прав. А?

- Вы меняете свою точку зрения?

- Да, но вы сами понимаете. Это новое обстоятельство... Оно в корне меняет дело... Нельзя же, в самом деле, так варварски обращаться с дорогим импортным оборудованием...

- А Харьков?.. - коротко спросил Винкич. - Ведь в Харькове, очевидно, перед тем как решили идти на рекорд, были те же самые сомнения. И, однако, рекорд поставили? Там ведь тоже не дураки сидят.

- Н-да-с... Незадача... Там, конечно, тоже люди... Не дураки...

- Так как же, Георгий Васильевич? Ваше мнение?

- Вы как-то уж чересчур прямо. С одной стороны, конечно, соревнование, увеличение темпов. А с другой - нельзя же, батенька, и механизмы так изнашивать. Помилуйте, вы сами говорите, что вместо десяти лет - шесть лет.

- Ну так что же?

- То есть как что же?

- Георгий Васильевич, посудите сами, что нам важнее: в четыре года кончить пятилетку или сохранить на лишние четыре года механизм? Чем скорее разовьется наша промышленность, тем меньше для нас будет иметь значение амортизация: механизмов новых, своих наделаем. Ведь так?

- А что ж... Вы знаете... Это - резон... Пожалуй, вы и правы... А?..

- Вы опять меняете свою точку зрения.

- Ну да. Но это вполне естественно. Это новое соображение. Оно в корне меняет дело... В конце концов машины для социализма, а не социализм для машин...

- Значит, вы - за? Вы даете свою подпись?

Георгий Васильевич растерянно посмотрел на Винкича.

- Какой вы, честное слово... странный. Ну как же я могу... вдруг подпись... А вдруг там что-нибудь не так... Какое-нибудь новое обстоятельство... Я ведь не специалист... И зачем вам моя подпись?

- Нужно, Георгий Васильевич. Очень нужно. Вы даже не представляете себе, какая здесь драка будет. Мы будем телеграфировать в центральную прессу. И ваше имя имеет большой вес...

Георгий Васильевич был польщен. Он скромно улыбнулся.

- Ну что вы! Что вы! Какой там вес! Может быть, в области литературы... Какой-нибудь протест... Письмо Ромену Роллану... Но в области бетона...

- Во всех областях, - быстро и умоляюще сказал Винкич. - Во всяком случае мы будем рассчитывать на вашу поддержку. Сейчас я должен еще сходить на участок. Нужно кое-кого повидать. Кстати, не желаете ли со мной? Может быть, вам на месте станет несколько яснее?

- Пожалуй. Только ведь я не специалист... Вы, пожалуйста, введите меня в курс... Будьте моим чичероне. Тем более что в номере совершенно невозможно. Шестьдесят градусов. Честное слово. Прямо Сахара.

XXV

Маргулиес ясно представил себе, какие были котлеты. Котлеты были большие, черные. Пюре - облито коричневым соусом.

Он снова пошел на участок.

Весьма вероятно, что там столовая еще открыта.

Он шел, старательно избегая знакомых. К чему это? Лишняя встреча лишние разговоры. Пока в руках нет последнего аналитического расчета, всякие обсуждения решительно бесполезны. Будет расчет - другое дело. В двенадцать все выяснится.

Но вот вопрос: найдет ли Катя Смоленского?

Маргулиес мучился. Он обходил группы людей, механизмы, переезды.

Он старался идти низом - траншеями, котлованами. Он перебегал от угла к углу, от поворота к повороту, нагибая голову, как от пуль.

Задами он вышел к столовой. Она была закрыта.

- Так. Ухнули котлетки, - сказал он. - Ну ладно. Подождем обеда. Все же надо на минуточку к Ермакову. Как там у него?

Он отправился к тепляку. Он обошел его справа, с западной, теневой стороны.