Иван Бунин - Том 1. Стихотворения. Рассказы Страница 21

23. I.16

Князь Всеслав

Князь Всеслав в железы был закован,В яму брошен братскою рукой:Князю был жестокий уготованЖребий, по жестокости людской.Русь, его призвав к великой чести,В Киев из темницы извела.Да не в час он сел на княжьем месте:Лишь копьем дотронулся Стола.Что ж теперь, дорогами глухими,Воровскими в Полоцк убежав,Что теперь, вдали от мира, в схиме,Вспоминает темный князь Всеслав?

Только звон твой утренний, София,Только голос Киева! — ДолгаНочь зимою в Полоцке… ДругиеИзбы в нем, и церкви, и снега…Далеко до света, — чуть сереютМерзлые окошечки… Но вотСлышит князь: опять зовут и млеютЗвоны как бы ангельских высот!В Полоцке звонят, а он иноеСлышит в тонкой грезе… Что годаГорестей, изгнанья! НеземноеСердцем он запомнил навсегда.

24. I.16

Кадильница

В горах Сицилии, в монастыре забытом,По храму темному, по выщербленным плитам,В разрушенный алтарь пастух меня привел,И увидал я там: стоит нагой престол,А перед ним, в пыли, могильно-золотая,Давно потухшая, давным-давно пустая,Лежит кадильница — вся черная внутриОт угля и смолы, пылавших в ней когда-то…

Ты, сердце, полное огня и аромата,Не забывай о ней. До черноты сгори.

25. I.16

У гробницы Виргилия

Дикий лавр, и плюш, и розы.Дети, тряпки по дворамИ коричневые козыВ сорных травах по буграм,

Без границы и без краяМоря вольные края…Верю — знал ты, умирая,Что твоя душа — моя.

Знал поэт: опять весноюБудет смертному даноЖить отрадою земною,А кому — не все ль равно!

Запах лавра, запах пыли,Теплый ветер… Счастлив я,Что моя душа, Виргилий,Не моя и не твоя.

31. I.16

Синие обои полиняли…

Синие обои полиняли,Образа, дагерротипы сняли —Только там остался синий цвет,Где они висели много лет.

Позабыло сердце, позабылоМногое, что некогда любило!Только тех, кого уж больше нет,Сохранился незабвенный след.

31. I.16

Лиман песком от моря отделен…

Лиман песком от моря отделен.Когда садится солнце за Лиманом,Песок бывает ярко позлащен.

Он весь в рыбалках. Белым караваномСтоят они на грани вод, на той,Откуда веет ветром, океаном.

В лазури неба, ясной и пустой,Та грань чернеет синью вороненойИз-за косы песчано-золотой.

И вот я слышу ропот отдаленный:Навстречу крепкой свежести воды,Вдыхая ветер, вольный и соленый,

Вдруг зашумели белые рядыИ, стоя, машут длинными крылами…Земля, земля! Несчетные следы

Я на тебе оставил. Я годамиБлуждал в твоих пустынях и морях.Я мерил неустанными стопами

Твой всюду дорогой для сердца прах:Но нет, вовек не утолю я муки —Любви к тебе! Как чайки на песках,

Опять вперед я простираю руки.

6. II.16

Зеркало

Темнеет зимний день, спокойствие и мракНисходят на душу — и все, что отражалось,Что было в зеркале, померкло, потерялось…Вот так и смерть, да, может быть, вот так.

В могильной темноте одна моя сигараКраснеет огоньком, как дивный самоцвет:Погаснет и она, развеется и следЕе душистого и тонкого угара…

Кто это заиграл? Чьи милые персты,Чьи кольца яркие вдоль клавиш побежали?Душа моя полна восторга и печали —Я не боюсь могильной темноты.

10. II.16

Мулы

Под сводом хмурых туч, спокойствием объятых, —Ненастный день темнел, и ночь была близка, —Грядой далеких гор, молочно-синеватых,На грани мертвых вод лежали облака.

Я с острова глядел на море и на тучи,Остановясь в пути, — и горный путь, виясьВ обрыве сизых скал, белел по дикой круче,Где шли и шли они, под ношею клонясь.

И звук их бубенцов, размеренный, печальный,Мне говорил о том, что я в стране чужой,И душу той страны, глухой, патриархальной,Далекой для меня, я постигал душой.

Вот так же шли они при Цезарях, при Реме,И так же день темнел, и вдоль скалистых кручЛепился городок, сырой, забытый всеми,И человек скорбел под оводом хмурых туч.

10. II.16

Сирокко

Гул бури за горой и грохот отдаленныхПолуночных зыбей, бушующих в бреду.Звон, непрерывный звон кузнечиков бессонных.И мутный лунный свет в оливковом саду.

Как фосфор, светляки мерцают под ногами;На тусклом блеске волн, облитых серебром.Ныряет гробом челн… Господь смешался с намиИ мчит куда-то мир в восторге бредовом.

10. II.16

В Орде

За степью, в приволжских песках,Широкое алое солнце тонуло.Ребенок уснул у тебя на руках,Ты вышла из душной кибитки, взглянулаНа кровь, что в зеркальные соли текла,На солнце, лежавшее точно на блюде, —И сладкой отрадой стенного, сухого теплаПодуло в лицо твое, в потные смуглые груди.Великий был стан за тобой:Скрипели колеса, верблюды ревели,Костры, разгораясь, в дыму пламенелиИ пыль поднималась багровою тьмой.Ты. девочка, тихая сердцем и взором,Ты знала ль в тот вечер, садясь на песок.Что сонный ребенок, державший твой темный сосок.Тот самый Могол, о которомВо веки веков не забудет земля?Ты знала ли, Мать, что и яВосславлю его, — что не надо мне рая,Христа, Галилеи и лилий ее полевых,Что я не смиреннее их, —Атиллы, Тимура, Мамая,Что я их достоин, когда.Наскучив таиться за ложью,Рву древнюю хартию божью.Насилую, режу, и граблю, и жгу города?— Погасла за степью слюда,Дрожащее солнце в песках потонуло.Ты скучно в померкшее небо взглянулаИ, тихо вздохнувши, опять опустила глаза…Несметною ратью чернели воза,И синеющей ночи прохладой и горечью дуло.

27VI.16

Цейлон

Окраина земли,Безлюдные пустынные прибрежья.До полюса открытый океан…

Матара — форт голландцев. Рвы и стены,Ворота в них… Тенистая дорогаВ кокосовом лесу, среди кокосов —Лачуги сингалесов… Справа блеск.Горячий зной сухих песков и моря…

Мыс Дондра в старых пальмах. Тут свежей,Муссоном сладко тянет, над верандойГостиницы на сваях — шум воды:Она, крутясь, перемывает камни,Кипит атласной пеной…

Дальше — край,Забытый богом. Джунгли низкорослы,Холмисты, безграничны. Белой пыльюСлепит глаза… Меняют лошадей.Толпятся дети, нищие… И сноваГлядишь на раскаленное шоссе.На бухты океана. Пчелоеды,В зелено-синих перьях, отдыхаютНа золотистых нитях телеграфа…

Лагуна возле Ранны — как сапфир.Вокруг алеют розами фламинги,По лужам дремлют буйволы. На нихСтоят, белеют цапли, и с жужжаньемСверкают мухи… Сверху, из листвы,Круглят глаза большие обезьяны…

Затем опять убогое селенье,Десяток нищих хижин. В океане,В закатном блеске, — розовые пятнаНедвижных парусов, а сзади, в джунглях, —Сиреневые горы… Ночью в окнаГлядит луна… А утром, в голубомИ чистом небе — Коршуны Браминов,Кофейные, с фарфоровой головкой:Следят в прибое рыбу…

Вновь дорога:Лазоревое озеро, в кольцоНа белой соли, заросли и дебри.Все дико и прекрасно, как в Эдеме:Торчат шины акаций, защищаяУзорную нежнейшую листву.Цветами рдеют кактусы, сереютСтволы в густых лианах… Как огонь,Пылают чаши лилии ползучей,Тьмы мотыльков трепещут… На полянеЛежит громада бурая: удав…Вот медленно клубится, уползает…

Встречаются двуколки. Крыши их,Соломенные, длинно выступаютИ спереди и сзади. В круп бычков,Запряженных в двуколки, тычут палкой:«Мек, мек!» — кричит погонщик, весь нагой,С прекрасным черным телом… Вот пески,Пошли пальмиры, — ходят в синем небеИх веерные листья — распеваютПо джунглям петухи, но тонко, странно,Как наши молодые… В высотеКружат орлы, трепещет зоркий сокол…

В траве перебегают грациозноПесочники, бекасы… На деревьяхСидят в венцах павлины… Вдруг бревномПромчался крокодил — шлеп в воду, —И точно порохом взорвало рыбок!Тут часто слон встречается: стоитИ дремлет на поляне, на припеке;Есть леопард, — он лакомка, он жрет,Когда убьет собаку, только сердце;Есть кабаны и губачи-медведи;Есть дикобраз — бежит на водопой,Подняв щетину, страшно деловито,Угрюмо, озабоченно…

Отсюда,От этих джунглей, этих береговДо полюса открыто море…

27. VI.16