Инна Кинзбурская - Дорога на высоту Страница 21

-- Да, да, конечно, я напишу. У вас тоже все будет хорошо. Ты тоже пиши.

-- Я буду писать. И ты пиши. Все будет хорошо, вот увидишь, -- повторяла она, как заклинание.

Все куда-то разбрелись, муж, уходя, поручил нам смотреть за вещами, и, машинально глядя на чемоданы, я замечала, что происходило возле. Память сама сложила в свою кладовую снимки мгновений, и сейчас я смотрю на них, словно перебираю фотографии или прокручиваю ролик.

В большом новом здании вокзала в тот день мы были одни с такой поклажей, не стоило труда выхватить нас из муравейника обычных пассажиров и вычислить, кто мы такие. Подходили какие-то люди, о чем-то говорили, уходили. Потом появился сын с мужчиной в темном, постояли спиной к нам лицом к чемоданам, поговорили. Мужчина в темном ушел, пришел муж с каким-то небритым, поговорили втроем. Я видела -- сын согласно кивнул небритому, услышала, как сын произнес свое любимое:

-- Лады.

Небритый ушел, а муж и сын подсели к нам.

-- Пасут, -- сказал муж.

Я не сразу поняла.

-- Кто? Кого пасут?

-- Они -- нас.

-- Ну ребята... -- сказал сын насмешливо, но и явно отдавая им должное: знают люди, как работать.

Я заметила на лице у сына знакомое мне выражение: он готов был вступить в игру, не ради денег, ради азарта -- кто кого переиграет. Он был спортсмен, борец, он знал азарт схватки, но и умел держать себя в руках, я знала. Здесь был не ковер, и на карту надо было ставить не ступеньку пьедестала почета. Совсем иное.

Наверное, муж тоже заметил, что боролось в сыне.

-- Что делать? -- сказал он предусмотрительно. -- Монополия. Нам ли с ней тягаться?

-- Что случилось? -- спросила я и сама удивилась, как безучастно прозвучал мой голос. Я знала, все как-то решится, мы уедем.

-- Все нормально, -- сказал муж.

-- Много просят? -- спросила подруга.

-- Не знаем, сказали: "Договоримся".

-- Что они -- одни на вокзале?

-- Как видишь.

-- Сегодня это их куш, -- добавил сын.

Появилась Алина с ее двоюродным братом. Он провожал нас, они вместе гуляли, ожидая посадки.

-- Мы пойдем в игральный зал, -- сказала она. -- Я должна просадить последние деньги.

И они исчезли опять.

-- Что за деньги? -- спросила меня подруга.

Я объяснила. Как и все мы, Алина отрывала от себя дорогие ее сердцу вещи. Родители сказали: "Вот это берешь и ни грамма больше". И она раздала свои сокровища подругам. Но не все. "Это, -- сказала она про электронные игры, -- я продам". Бизнесмена из нее не получилось, игры она продала меньше, чем за полцены, но какие ни есть деньги лежали в кармане, надо было с ними что-то делать. Мороженого уже не хочется -- наелись, напились ситро.

-- Жаль, -- сказала подруга. -- Жаль игры. Они же так мало весят.

Тут она, видно, решилась, открыла свою сумку, достала из нее книжку.

-- Может, ты все-таки возьмешь с собой? -- Она протянула мне книжку, маленький томик. Это был Пастернак. -- Когда станет грустно, он тебе поможет. Здесь всего двести граммов. Двести граммов Пастернака.

Я взяла книжку, машинально наугад открыла, стала читать знакомое. И поняла, что, конечно, увезу ее с собой, и выкину, если надо будет, что угодно, из чемодана.

Время шло, носильщики не появлялись.

-- Пойду поищу, -- сказал сын. -- Что-то мне неспокойно.

-- Не волнуйся, -- остановил его муж, -- они своего не упустят.

Старший был опытнее и мудрее, он больше разбирался в людях. Младший, хоть и был спортсмен, но все равно горяч и импульсивен. Да к тому же взял на себя заботу о нашей дороге и должен был, так он считал, я понимала, стелить соломку во всех местах возможных падений. Направлять штурвал нашего семейного ковчега в обход рифов.

Я поняла, что плохо себя веду: надо бы покормить людей, и позвала всех есть. Нас было много, все сгрудились вокруг меня, кто сидел, кто ждал стоя. Я доставала из кастрюли куски холодного мяса, клала их на хлеб, увенчивала соленым огурцом и протягивала каждому. Сын стоял так, чтобы видеть вход в здание вокзала, он уже было потянулся за своим обедом, но вдруг отдернул руку, бутерброд чуть не упал на пол.

-- Сейчас, -- бросил он и ринулся к выходу.

Я оглянулась, в дверях была видна морда небритого.

Через несколько минут сын возвратился.

-- Сволочи, -- сказал он, машинально взял хлеб с мясом, не сел, стал стоя жевать.

-- Что случилось? -- спросила дочка.

-- Темнят.

-- Успокойся, -- сказал ему отец.

-- Но до поезда уже не так много времени, -- сын посмотрел на часы. Он явно проигрывал. У них в руках были все козыри, а у него ни одного. У него -только боль и тревога. Оттого, что мы уезжаем. В неизвестность. А он остается.

-- В крайнем случае погрузим сами, -- сказал муж. -- Вот поедим и начнем выносить вещи.

Но я видела, что и муж начинает нервничать.

"Ребята" во главе с небритым явились, как только мы кончили есть. Они окружили сына, как ни в чем не бывало.

-- Все будет в порядке, хозяин, -- сказал небритый тоном, за которым стояло: "Мы свое дело знаем". Он оглядел поклажу, словно видел ее впервые и оценивал. -- Значит так... Надо две телеги, -- и назвал сумму.

-- Ладно, -- сказал сын, багровый от злости. Ему редко приходилось проигрывать схватку. -- Давай, грузи.

Небритый кивнул команде -- берите.

-- Да... ребята... -- угрюмо произнес сын, когда мы уже были в вагоне.

Но они и в самом деле неплохо работали. Они пронесли вещи через дверь, которая для всех остальных была закрыта, и когда мы вошли в вагон, все было удобно и аккуратно разложено. Мы могли спокойно сесть и ждать, когда тронется поезд.

Мы молчали. Молчал и сын. Может быть, он готовил себя к тому, что еще не раз ему придется проиграть в этой дороге. А может, это я сейчас так думаю, а тогда он просто немного расслабился и ни о чем не думал.

Сейчас я прокручиваю в памяти свой ролик и думаю, что нам повезло. Рассказывали потом друзья разные вокзальные истории. Одних на московском вокзале ждала машина, заказанная накануне родственниками, живущими в Москве. Но у машины оказались проколоты шины -- она заехала на территорию, уже присвоенную кем-то. Другой шофер, наивный человек, согласился приехать за друзьями москвичей. Его взял за грудки детина в голубом комбинезоне.

-- С этого вокзала в аэропорт отправляем только мы, -- сказал детина. -Запомни это. Но если ты уже приехал и очень хочешь везти, можешь откупиться. -- Шофер вынужден был заплатить дань.

Нет, нас Бог, хвала ему, почему-то миловал. На вокзале нас встретил друг дочери, он взял на работе машину, отвез нас в чью-то пустующую в то время квартиру. Через три дня, уладив все дела, мы приехали на другой московский вокзал к поезду "Москва -- Будапешт".

Людей на вокзале было невозможно много, как на всех больших вокзалах, но среди этого множества легко узнавались наши попутчики. По всем залам ожидания разбросаны были островки из компактно сложенных баулов и чемоданов. Островки эти были чуть большими или чуть меньшими, но все чем-то походили друг на друга, как походили друг на друга и люди, печально стоящие рядом с вещами. Может быть, в том, что вещей в каждой компании было все-таки многовато, но были они не обычно по-вокзальному свалены, а уложены заботливо и аккуратно, угадывалось грустное -- это все имущество, весь скарб уезжающих куда-то людей. Все, что у них осталось. Больше у них ничего уже не было, только эти огромные нарядные новые чемоданы.

Сколько ж их едет вместе с нами? Именно сегодня, именно этим поездом? Словно это последний поезд, который увозит моих соплеменников из родных мест.

Надо было искать носильщиков. Муж и сын ушли. Когда вернулись, еще продолжали говорить, я помню обрывки фраз.

-- Черт с ним, -- голос мужа. -- Спокойнее. Выхода-то нет.

-- Я понимаю, -- это голос сына. -- Но... Ловят момент, сволочи. -- Он уже не злился, плыл по течению, с трудом удерживая штурвал, чтобы не занесло на мель.

-- Конечно. Ты же видишь, другие не берутся, только эти.

Муж вспомнил и рассказал, как много лет назад он ехал в Москву в командировку поездом, который шел с Кавказа. На московском вокзале поезд еще только замедлял ход, а вдоль перрона бежали носильщики с тележками и кричали проводникам:

-- Евреи есть?

-- Нет, -- сказал проводник вагона, где ехал муж.

-- Как -- нет? -- возразил муж. -- Я еврей.

Проводник окинул взглядом мужа, стоящего в тамбуре с портфелем в руке, и усмехнулся.

В чем дело, муж понял, как только сошел на перрон. Евреи с Кавказа уезжали в Израиль.

-- С тех пор все в стране изменилось, -- закончил муж свой рассказ. -Носильщики тоже.

Похоже, что носильщики разбивали здание вокзала на невидимые геометрические фигуры, и если команда забивала кол в одной из фигур -- это мое, другие не подходили. Чтобы держать цену. Но это сейчас, вспоминая, я думаю так, а тогда мыслей этих не было, тогда все кружилось и расплывалось. Приехало и пришло много родных и друзей -- проводить нас, лица вокруг были грустными, они время от времени приближались и впечатывались в память крупным планом, я вижу теперь их хорошо и отчетливо, словно вот они -- стоит протянуть руку.