Анатолий Курчаткин - Солнце сияло Страница 21

Новый мой сюжет оказался чистой джинсой. Я шел коридором, навстречу мне - Бесоцкая, на знакомстве с которой я заработал у Бори Сороки свои первые пятьсот баксов. Мы поздоровались, в глазах ее я увидел напряжение неожиданно возникшей при встрече со мной мысли, остановился, и она остановилась тоже. Так мы стояли на расстоянии каких-нибудь полутора метров друг от друга, и наконец напряжение мысли в ней разразилось решением, полыхнувшим в глазах подобием молниевой вспышки. Она тряхнула головой, заставив оживленно взволноваться свисавшие из мочек длинные нити золота с целыми бриллиантовыми копями на концах:

- Давайте зайдем ко мне. Не возражаете?

С чего мне было возражать. Тем более что от Бесоцкой тянуло деньгами, как жареным от стоящей на огне сковороды с мясом.

Требовалось состряпать материал о гостеприимно распахнувшей недавно для москвичей двери исключительно благотворительной организации под названием Институт красоты.

- Минуты на три. Три с половиной - предел, не больше, - сориентировала меня Бесоцкая. - Причем так тонко сделать, чтобы уши джинсы и на миллиметр не торчали.

- Куда ж они денутся? - умудренно, словно съел на этом деле все зубы, отозвался я.

- Ну, чтобы как можно изящнее, - дала согласие Бесоцкая.

С Института красоты за пропаганду их благотворительной деятельности я снял сто пятьдесят долларов. Немного погодя сто баксов принес мне сюжет о двух предпринимателях, решивших внедрять в России игру в гольф, щедро подкинутый моим земляком и наставником Конёвым. А там снова пришлось транспортировать в раздувшемся кармане по стакановским коридорам черный нал Бори Сороки.

Я втянулся в эту жизнь, что обрела ясные, отчетливые формы, и вроде как без особых усилий с моей стороны, я снова напоминал себе разогнавшийся до курьерской скорости поезд, вставший на нее - и рвущий пространство в облаке металлического грохота, чтобы рвать его теперь так и дальше - бесконечно, неостановимо.

Неожиданная просьба Стаса была как вылетевший на переезд перед самым носом и застрявший там автомобиль: затормозить невозможно, столкновение неизбежно, на снисхождение судьбы нечего и рассчитывать.

Стас попросил меня принять участие в разговоре с людьми, которые вставляют палки в колеса Фединым делам. "Поехать на "стрелку", - произнес он слово, что станет потом совершенно обиходным.

Что мне было до дел Феди, бывшего милицейского подполковника, занявшегося палаточным бизнесом? Мне не было дела до его дел. Но как мне было отказать Стасу?

- Федя хочет, чтоб ты был, - сказал он.

- Вот интересно! - Я не удержался от восклицания. - Он хочет, и я должен?

- Для количества чтоб, - сказал Стас. - Он говорит, приведи кого-то, а я кого могу привести?

- Он говорит, и ты должен?

- Он требует, - открылся Стас мне до дна.

Федя требовал, Стас не мог не исполнить его требования, и, чтобы исполнить, ему больше не к кому было обратиться.

В назначенный день, незадолго до ранних февральских сумерек, когда воздух уже дышит подступающей тьмой, я стоял на троллейбусной остановке на проспекте Мира напротив круглостенного здания станции метро "ВДНХ" и ждал машину со Стасом, которая должна была подобрать меня и мчать на стрелку. Троллейбусы подваливали к остановке, выгружались, загружались и отваливали от нее, а я все стоял, пряча руки по причине забытых перчаток в карманах китайского пуховика.

Я простоял так, ожидая Стаса, верные полчаса. Наконец к остановке стремительно подлетели красные "Жигули"-пятерка, затормозили, ударились бортом переднего колеса о бордюр, сотряслись от удара и встали. Передняя дверца открылась, и Стас прокричал мне, указывая на заднюю дверцу:

- Садись!

Дверца изнутри распахнулась. Я наклонился к ее проему - внутри было уже полно: трое, все, как один, в камуфляжной солдатской форме, лишь без погон, мне предстояло поместиться четвертым.

- Ничего, ничего, пацан, ништяк! - сказали мне изнутри, почувствовав мое замешательство. - Залезай. Больше влезем - больше вломим.

Я навалился на того, что был с краю, подобрал остававшуюся на улице ногу, захлопнул дверцу и вжал себя на сиденье между нею и своим соседом.

Стас впереди захлопнул свою дверцу, и машина тотчас рванулась, заставив всех повалиться назад.

- Вот, - развернулся Стас к нам, указывая на меня подбородком. - Санек. Прошу любить и жаловать. А это ребята, - снова дернул он подбородком, но уже обращаясь ко мне. - Слышал о них, Федины друзья-казаки. Сашок, как и ты. Леха, Колян. Ленчик, за рулем. Федя без них как без рук.

- Это точно, без нас он будет без рук, без ног, - хохотнул Сашок с другого края сиденья.

- И без головы! - добавил мой сосед Колян, тоже хохотнув.

Машина мчалась в сторону окружной дороги, перемахнула через мост над Яузой, взлетела на мост над железной дорогой и, промахнув его, полетела по Ярославскому шоссе. Строй домов на правой стороне дороги оборвался. Впереди простиралось заснеженное голое поле. На дальнем его конце снова виднелись дома, а сбоку оно было ограничено черной щетиной глухого леса. К лесу, отворачивая от шоссе под прямым углом, уходила дорога. Ленчик за рулем врезал по тормозам, так что теперь всех бросило вперед, и под дикий вопль тормозных колодок свернул на дорогу.

- Ну ты, хрена ль, поосторожней, мы тебе не фанера над Парижем! воскликнул Колян со мной рядом.

Шевельнувшаяся щека Ленчика засвидетельствовала, что он ухмыльнулся.

- Будут тебе сейчас полеты над Парижем. Посмотрим, кто фанера, кто нет.

- Хрена им, чтоб мы фанерой! - ответил за Коляна сидевший посередине Леха. - Знаю я этих хачиков. У них все на понтах, им, главное, понты гнать не позволить. Как начнут - тут же им пушкой в зубы. Они ссут от пушки, знаю я хачиков!

- Никаких пушек, пацаны! - в голосе Стаса я услышал испуганную искательность. - Вы что! Обычный базар: они Феде свои претензии - он их снимает. Они видят, что мы в порядке, - и отваливают. Делить, пацаны, ничего не надо!

- Надо, не надо, а пушка пусть на своем месте торчит. - Леха похлопал себя по куртке - там, где должен был находиться брючный пояс. - Хрена ль без пушки. - Я ошеломленно смотрел на него, пытаясь переварить услышанное, и он наткнулся на мой взгляд. - Свою, Санек, взял?

Стас поторопился ответить, не дав мне произнести ни звука:

- Санек, пацаны, все равно что на стажировке. Вроде как прохождение практики.

Я снова не успел раскрыть рта: машина докатила до какого-то забора, распахнутых железных ворот в нем, угрюмого одноэтажного строения слева от воротного зева, и Ленчик, в очередной раз заставив всех мотнуться вперед, затормозил.

- Пойду разведаю обстановку. - Стас открыл дверцу и стал выбираться наружу.

И мои соседи тоже принялись рваться на улицу.

- Давай открывай, - потребовал от меня Колян, - вылезай давай. Стажер мне тоже... придавил, как настоящий.

- Хо! Веселенькое место Федя выбрал! - воскликнул мой тезка, сидевший у другой двери и выбравшийся наружу раньше нас с Коляном. Палец его указывал на стеклянную доску, висевшую на кирпичном столбе ворот.

Я вгляделся в надпись на доске и в стремительно истлевающем свете дня увидел: "Бабушкинское кладбище".

Льдисто-колючее отвратительное чудовище проползло у меня под одеждой, продрав спину, как наждаком, ознобом. Эта щетина леса в конце поля - это было кладбище! "Свою, Санек, взял?" - гулким эхом прозвучал во мне голос Лехи.

Из ворот навстречу нам вышел Федя. Он был в длинном темно-синем пальто толстой шерсти (кашемировом, научусь я разбираться позднее), с белым шелковым кашне на шее под воротом, на талии пальто было перетянуто захлестнутым в узел широким и тоже длинным, таким же шерстяным темно-синим поясом - концы его свисали едва не до пол. Потом такие пальто - как знак благополучия и успешливости в делах - станут носить многие, но впервые я увидел такое пальто на Феде.

- Здравствуй, Сашок, - пожал он руку казаку, оказавшемуся к нему ближе других. - Рад тебя видеть. Молодец, что приехал.

- О чем базар, Федя, - отвечая на его рукопожатие, сказал Сашок. - Мы тебе что помочь всегда с удовольствием.

- Здравствуй, Колян, - подал Федя руку следующему казаку.

Последнему Федя пожал руку мне.

- Вот правильно, что приехал, - сказал Федя. - Друзьям нужно в беде помогать. И они тебе отплатят тем же.

Голос его был исполнен суровой ласковости.

Я начал отвечать Феде что-то вроде того, что друг мне Стас и я помогаю ему, но Федя уже не слушал меня. Он поманил к себе Стаса и, вытащив из внутреннего кармана, дал ему что-то, напоминающее формой закругленный на ребрах брусок в защитного цвета брезентовой обтяжке:

- Покараулишь их здесь. Направишь на место - и сам следом.

Стас быстрым движением вытянул из торцовой грани бруска телескопический прут, вбил его обратно и отправил брусок с антенной в карман куртки.

- О'кей. И тут же следом.

Я удивился. Стас обращался с бруском как с хорошо ему известной вещью.