Зинаида Гиппиус - Том 4. Лунные муравьи Страница 21

Ефрем помолчал.

– То есть Клепку вы за себя хотите взять?

– Ну, да, Господи! Об этом и речь. Ты говори, согласен или нет.

Но Ефрем молчал. Ему нужно было время для соображения.

– Мы ведь с тобой, Ефрем, не раз по душам разговаривали, – продолжал Вадим. – Я от тебя не скрывал, что я деревню люблю, что эта петербургская жизнь не по мне, да и мало того, люди тамошние все… оторванные какие-то, не настоящие, слабые, беспомощные… Ты вот многое понимаешь такое, чего они никогда не поймут. И я не хочу быть таким, как они.

Ефрем хмыкнул и, еще помолчав, произнес:

– Так-с… Каждый ищет, где лучше. Из своего состояния, значит, вон.

– Да нет, Ефрем! Я вовсе не хочу ни от чего своего отказываться. Если я на селе, с вами, буду жить, так это еще ничего не значит. Я войду в вашу жизнь, в ваши интересы; но такой, как я есть – я верю, – на что-нибудь вам буду годен. А когда я женюсь на простой деревенской девушке…

– Да что же вам на мужичке-то, ничего не видя, жениться? Да и молоды вы, гляди…

– Молод?.. Мне двадцать второй год. А ты когда Илью женил? В девятнадцать небось? Я не хуже любого парня деревенского, здесь же рос. Клеопатра девушка славная, работящая и со смыслом. И ее я не первый год вижу…

Неожиданная мысль вдруг сдвинула брови Ефрема.

– Что ежели вам Клепка понравилась, – сказал он грубо, – так это все ее хвосты-верты. Да кабы знатье, что она на барском дворе этакими делами занимается… Да я eel Я ее, можно сказать…

– Что ты, Ефрем, Ефрем! – в ужасе закричал студент. – Ты меня не понял, должно быть! Я с Клепой наедине двух слов не сказал! Она и не знает ничего. Видались мы на людях, ну шутил я с девушками, смеялся… Говорю тебе, она и не знает, что сватаюсь! Да что, в самом деле, если ты не хочешь, так и не надо. Я на другой девушке женюсь, мне все равно. Не одна тут твоя! – прибавил он с сердцем.

Но в ту же минуту почувствовал, что лжет, что ему не все равно, что на другой девушке ему не хочется жениться. Надо бы, чтобы было все равно, так же хотелось бы и на другой, – и однако ему не хотелось.

Ефрем Иванов успокоился.

– Так-с, – сказал он в раздумье.

– Мы же с тобой по-людски разговариваем, – продолжал Вадим. – Если тебе неясны еще мои планы, то с доверием ко мне ты отнестись во всяком случае можешь. Я к тебе не приноравливаюсь, говорю просто, и ты меня знаешь. Ведь выдал бы Клепу за другого парня. Ты и то знаешь, что я не нищий какой-нибудь, – сказал он вдруг с усилием и покраснел. – Усадьба – моя, на аренде она у Анны Марковны, ну и дача… Да и кроме того…

Он остановился, перевел дух и продолжал:

– А ты говоришь со мной, точно я из Америки приехал. Точно Бог знает какая пропасть между нами. Я вхожу в твое положение, но и ты в мое входи.

Лицо Ефрема сделалось вдруг добродушным и как-то особенно непроницаемым. Новые соображения у него явились. Если до сих пор Ефрем и старался войти в «положение» студента, то теперь-то он уже решительно обратился к своему собственному.

– Что ж, – сказал он наконец. – Дело такое… Обдумать его надо. Ежели вам желательно… Со старухой мы это обдумаем. Эх, Ильи-то вот нету! Клепа – она ничего, она девка добрая, и бойкая, пожалуй, иным питерским не уступит. Оно, конечно, у вас свои соображения, у нас свои. Однако, мы понять это можем. Вы барин наш известный, худого сказать нельзя… Это конечно…

Ефрем долго еще говорил все в том же роде, ничего не говоря в сущности; Вадим долго слушал. Наконец потерял терпение.

– Так, значит, ты мне не отказываешь? Подумать хочешь? Я за ответом приду. А ты с Клепой поговори, как она… Может, еще не захочет? Или я сам поговорю…

– Нет, что ж, – тянул Ефрем Иванов, провожая Вадима на крыльцо. – Я ей нынче же поговорю. Да она что? Разве она из отцовской воли выйдет? А я с ей поговорю. Барин наш, свой…

Мавра, глупая баба, приняла известие без всяких лишних изумлений и долгих соображений. Сразу попала куда нужно.

– Чего ж еще? Слава тебе, Господи. Ишь ты, на! Барыней будет. Он мальчик молодой, скромный, родителей его еще знавали. Усадьба-то на аренде. Да, гляди, деньги еще у его от родителей. Как есть барыня будет. Рада небось.

Клеопатра, действительно, ничего не знала и осталась стоять столбом, когда мать, вечером, с первого слова объявила ей, что «барин молодой за тебя, дуру, сватается».

Ефрем нахмурился и оборвал жену.

– Погоди, ты. Это надо все обстоятельно.

И рассказал обстоятельно. Сноха молча, не без зависти поглядывала на Клеопатру, раскачивая зыбку. Дело было позднее, зажгли уж лампочку на стене. Собирали к ужину. Клеопатру вызвал отец из дома нарочно, и она прибежала, как была, простоволосая.

– Рассудил я, значит, что дело это ничего, – закончил Ефрем. – Барин простой, ну да ведь молод. А нам он известен. Дело ничего.

Клеопатра шмыгнула носом и засмеялась, показывая белые, плотные зубы. Она была красивая, статная и смешливая.

– Чего ты? – строго сказал отец.

– Да чего? Даром только все. Ишь выдумают тоже!

Ефрем полагал, что растабарывать долго с детьми не отцовское дело. Так цыкнул, что Клеопатра бросила смеяться и зарюмила.

– Мне думалось… они балуются… – всхлипывала она. – Со всеми девушками летось шутили… А они вон что…

Путем, однако, ничего не смогла объяснить. Только хныкала, пока отец не отправил назад, в дом. Пусть одумается.

– До свадьбы-то не свертел бы он ее, – сказала Мавра опасливо. – Взять бы ее оттеда пока что.

Клеопатра между тем шла прямиком от села, по овражине. Стемнело совсем. У самого забора усадьбы ей встретился Вадим, точно ждал ее.

– Клепа, это ты. Послушай, Клепа…

– Ну, чего вам? – сказала Клеопатра грубо, хотя не без кокетства. – Чего не видали.

– Клепа, я замуж тебя взять хочу. Тебе отец говорил? Она фыркнула в руку и молчала.

– Что ж, пойдешь за меня? А? Я раньше отцу сказал, чтобы ты не подумала чего… Решить-то давно решил… Я тебе не противен, Клепа, а? Помнишь, той осенью, у Матрены на посиделках, ты изо всех девушек…

– Да будет вам, что ли! – прервала его Клеопатра и фыркнула опять.

– Так идешь за меня? Я ведь, Клепа, не как-нибудь, я из Петербурга уеду, мы с тобой здесь же станем жить. Ты на меня не смотри как на барина, вовсе я не барин, я такой же, как ты…

Клепа уже не смеялась.

– Что я мужичка серая, так и вы мужиком? Да мало их, что ли, мужиков-то? – заговорила она, сама не зная что. И вдруг захныкала:

– Что это, право… Я думала, они так балуются, а они вон что! Где это видано! Да лучше я сто раз за Петрушку Лаптева пойду. Коли батюшка приневоливать замуж станет, так тому и быть. От его вон не отвяжешься… А он в Питере артельщиком…

Вадим схватил ее за руку.

– Петрушку Лаптева? Ты Петрушку Лаптева любишь?

– Да ну вас, – люблю! Замуж, говорю, пойду, вот что. И прибавила, жеманясь, опять кокетливо:

– Любить-то я вас люблю. Вадим растерянно остановился.

– Любишь? Кого любишь?

– Да вас! Чего вам! И чего там «люблю, люблю»! Приставайте к другим, а от нашего огорода – отбавляйте хода!

– Клепа, – сказал Вадим серьезно, взял ее за руки и остановил. – Так нельзя. Я тебя серьезно спрашиваю: идешь за меня замуж или нет?

Опять он чувствовал, что делает что-то не так, не то и опять не мог остановиться.

– Я тебя честно спрашиваю… – бормотал он. – А ты честно и отвечай…

Клеопатра с силой вырвалась и убежала, шурша босыми ногами. В темноте Вадим не видел ее лица и не мог понять, плачет она или хохочет.

На селе как-то необыкновенно быстро узналось, что молодой барин с дачи задумал сделаться мужиком, жениться и сватает Ефремову Клепку.

Дело повернулось неожиданно и совсем не к удовольствию Клеопатры и Ефрема.

Девки над Клеопатрой смеялись.

– Ишь, он тебя выбрал, что ты изо всех самая серая мужичка. Ему с тобой ловчее мужиком-то сделаться. Небось, в Питер тебя не везет.

Попадья решила, что просто Клепка захороводила студента, сбила его с пути и что батюшка должен вмешаться.

– Ты с Ефремом поговори, – долбила она о. Макарию. – Не иначе, как тут он тоже… Жох… Что ж это за несправедливость? Молоденький студент, с деньгами, и вдруг на наших глазах обвели…

Робкий о. Макарий отказывался.

– Ну их. Не наше дело. Мало ли у студентов фантазий… бывало это. Он же все с мужиками. Пускай. Что впутываться?

Сказал, однако, мельком Ефрему, после обедни:

– Слышно, дочку выдаешь за нашего барчука? Ефрем нахмурился:

– Рты-то бабам позашить бы. Раньше времени стрекочут, ничего не видя. Еще дело ли по нашему положению за барина выдавать?

– То-то и я думаю, – подхватил батюшка. – И слыхать, он в мужики хочет записаться. Не дело, не дело. Уж сказано, кто в каком звании призван…

– Не хватило, видно, мужиков-то, – вмешался презрительно молодой дьячок.