Только роза - Мюриель Барбери Страница 21

Во времена великих сёгунов, в конце эпохи Средневековья, случилась зима такая суровая, что замерзли реки архипелага и животные не могли пить из ручьев. Однажды февральским утром маленький мальчик, выйдя из дома, заметил хорька. Хочешь пить? – спросил мальчик после того, как они некоторое время приветливо смотрели друг на друга. Хорек наклонил мордочку, и ребенок подвел его к кустику фиалок, которые ночью пробились сквозь ледок. Там он сказал: пей из цветков, и хорек стал жадно лизать сиреневые соцветия. Что мы знаем сегодня о том мальчишке? По правде говоря, очень мало – но все же известно, что он стал одним из основателей Пути Чая и однажды создал поэму, говорящую о фиалках во льду.

Роза проснулась и посмотрела в окно. Необъятные туманы окутывали склоны, подымаясь ритмичными выдохами к прозрачному небу. Дождя больше не было, от реки тянуло благоуханием отяжелевшей земли. Поль, подумала она, потом: все ускользает от меня.

В комнате с кленом Сайоко в затканном цветами глицинии черном кимоно подала ей завтрак.

– Paul san in Tōkyō today[69], – сказала она. – Rose san go to temple with Kanto san[70].

– In Tōkyō?[71] – переспросила она. – It was planned?[72]

– Very important client[73], – сказала японка.

– When is he back?[74]

– Day after tomorrow[75].

Бросили на обочине, подумала Роза. Карканье вороны за окном ударило по нервам, она нетерпеливо встала, пошла в свою спальню, вернулась с визиткой Бет Скотт.

– Can you call her?[76] – спросила она.

Кристаллический призвук в конце фраз Сайоко только добавил неудовлетворенности, и она почти вырвала трубку у японки из рук.

– У вас найдется сегодня немного свободного времени? – спросила она у англичанки.

– После полудня, – ответила Бет. – Я скажу Сайоко, где мы встретимся.

Сайоко взяла телефон, послушала и повесила трубку с чуть заметной неодобрительной гримасой. Она ее не любит, подумала Роза с недобрым удовлетворением.

– I won’t go to the temple[77], – сказала она.

– Yes, you go[78], – невозмутимо произнесла японка.

Розе захотелось ответить go to hell[79], она сдержалась, вышла, двинулась через сад, где расплющенные дождем азалии показались ей жалкими, хлопнула дверцей машины. На протяжении всей поездки к восточным горам она смотрела только на свои руки. Когда Канто остановился и сказал ей:

– This is Nanzen-ji[80]. – Она вышла, снова хлопнув дверцей, сделала несколько разъяренных шагов, споткнулась. Позади нее Канто добавил: – Temple there[81].

Она обернулась и увидела, что он указывает в конец обсаженной деревьями аллеи.

Это было необычное пространство – повсюду храмы, деревья, мох, большие портики с выгнутыми крыльями. Она дошла до огромного портала с двухуровневой крышей, вторым этажом с бумажными перегородками и серым черепичным покрытием. Сквозь него виднелись ветви кленов и вдали большая кадильница, откуда поднимались бледные завитки. Дул ветер, слышался перестук невидимого бамбука, воздух пах дождем. Она поднялась по ступеням, ведущим к проходу через портал – двум большим прямоугольным проемам, опирающимся на гигантские столбы. Переступила на другую сторону с ощущением, что проникла сквозь невидимый занавес, двинулась по аллее, пока не оказалась рядом с бронзовой чашей. Благовоние сгущало мир; пройдя сквозь запахи, она почувствовала, что на ней осталась их печать. Справа пролегала главная аллея, она прошла по ней до входа в Нандзэн-дзи. За спиной материализовался Канто, заплатил за вход, протянул ей клочок бумаги и исчез. Ее удивила белизна внешних стен, как и полумрак деревянных галерей. Когда через этот сумрачный пролог она снова ступила в свет, что-то стиснуло ей горло. Я вижу в первый раз. Она опустилась на пол и осталась сидеть, глядя на прямоугольник песка и зелени. Вокруг разбегались внутренние галереи, за ними – стены под серой черепицей. Прямо перед ней шла полоса серого песка, на который граблями были нанесены параллельные прямые и изогнутые линии. На заднем плане, у внешней стены, разыгрывалась партитура из четырех деревьев на ложе из мха, древних камней и нескольких кустов азалии. Это был самый строгий, самый странно завершенный сад, какой ей доводилось видеть, сад, вернувшийся из путешествия по геологическим эрам; тем не менее все в нем было живым – неподвижное движение, подумала она, чистое и вибрирующее, абсолютное присутствие вещей, последний урок мира. Сколько веков потребовалось для этой всеобъемлющей сиюминутности? Она подняла голову и увидела, как накладываются друг на друга песок, мох, деревья, стены, черепица; за ними – деревья, растущие на холме и расположенные, как скульптуры, и финальным аккордом – их устремленность в небесную тушь; увидела живой дух архитектуры, ее изменчивую и совершенную природу. Совершенную, повторила она вслух. Подумала о Поле и почувствовала укол в сердце. Вскоре она двинулась по другим галереям, нашла еще несколько примыкающих садов, вернулась к первой картине, снова забылась в созерцании. Уходила она в изысканном разброде чувств. Я вернусь, опять сказала она вслух.

Роза нашла Канто на маленькой парковке; она чувствовала себя обновленной, минеральной. Он запер машину, указал пальцем на улицу внизу, сказал:

– Going to eat now.

– Eat what?[82] – спросила она.