Обязательно завтра - Юрий Сергеевич Аракчеев Страница 21

Вошел Алексеев.

– Ну? Прочитал? Как тебе?

А у меня, бедного, сердце болело опять и в висках стучало вовсю. Неужели и от меня он ждет такого?

– Я знаю этот материал, читал в Горкоме, – выговорил я хрипло, сдерживаясь изо всех сил. – Интересный был суд…

Сдерживался, сдерживался изо всех сил – понимал, что если начну, то не остановлюсь, это уж точно, и все наши отношения с Алексеевым разлетятся тут же, и ни о каком моем очерке…

– Ну вот, видишь! – обрадовался завотделом, не поняв и абсолютно и по-своему расценив мою реакцию.

И посмотрел на меня ободряюще.

– Я же говорю, на уровне, – продолжал он быстро, убеждая как будто бы самого себя и торопясь, явно думая сейчас о чем-то другом. – Этот материал редколлегией уже фактически одобрен. Вот и ты напиши что-нибудь в таком же духе. Идет? Ты ведь еще лучше написать сможешь, я в тебя верю! Давай, давай. Найди конкретную тему и напиши. И поторопись, я жду. Договорились?

Он деловито протянул мне руку.

А у меня ком стоял в горле. Это после я все происшедшее окончательно понял, а в тот момент не мог осознать четко и выразить. Алексеев все-таки не такой дурак и холуй, и если бы я объяснил ему связно, он, может быть, даже и понял. Но в тот момент я Алексеева просто-напросто ненавидел…

И машинально и молча я пожал его руку. Кажется, даже не сказал «до свиданья», а просто вышел.

Не в первый раз в те свои «исторические» дни я ощущал, что мое лицо сковало. «Спортсмен, альпинист, – думал я как-то механически, шагая по коридору. – Пловец с бородой! Как же вы можете… Зачем же вам бодрость, если…»

Хорошенькая стройная девушка в мини чуть не столкнулась со мной в коридоре, кокетливо ойкнула. Просторный холл был по-прежнему залит солнцем. Опять был по-настоящему весенний апрельский день. На деревьях бульвара радостно щебетали птицы…

Я шел и внимательно смотрел на прохожих. Некоторые разговаривали, некоторые даже весело улыбались. Неужели я и на самом деле какой-то ненормальный, и прав вовсе не я, а они – Антон, Алексеев, женщина, которая написала очерк, все, все, кто идет по улице, улыбается даже… Все путем, да? Все хорошо у нас, да? Все люди – братья, братья и сестры, и так хорошо в стране советской жить под руководством Партии родной и правительства нашего, которое заботится, заботится, заботится, ночами не спит…

Добрался до своей комнаты, сел на стул и долго сидел неподвижно. Неужели действительно никому ничего не нужно, все путем, все довольны… Только я такой? Ну, Амелин еще, ну, Штейнберг. А вот Лора…

Зазвонил телефон в коридоре, я вздрогнул. Быстро встал, вышел в коридор, снял трубку. Да, мне. Но не она. Алик Амелин. Опять предложение: побывать в одном из райкомов города, где – Алик опять только что узнал – заведено «дело о моральном разложении» двух молодых людей, парня и девушки.

– Я думаю, тебе интересно будет, – говорил Алик, как всегда дружески, и от доброго его голоса мне стало легче.

– Да-да, Алик, конечно, – отвечал я машинально. – Спасибо тебе, спасибо. Поеду, конечно, поеду.

– Запиши телефон и позвони прямо сейчас…

Записал. Позвонил, договорился. Поехал…

11

При комитете комсомола одного из районов Москвы организовали РОМ, то есть Районное Отделение Милиции. «На общественных началах» – то есть в свободное от работы время и без заработной платы сотрудникам. Чистый энтузиазм. Идея ясна: для того, чтобы лучше бороться с преступностью, логично подключить общественность, то есть народ. Чтобы общество, так сказать, лечило само себя. Разумно? Разумно! Вот и решили поэтому – «на общественных началах»! Дав активистам-комсомольцам автомашину и кое-какие права.

Вообще-то, конечно, здорово. Я помнил, что в одной из работ Ленина была мысль о том, что именно «вооруженный народ» – не какая-то особенная группа, а весь народ, то есть все граждане страны, вооруженные светлой идеей справедливого общества, а также холодным и горячим оружием, могут обеспечить свою свободу лучше, чем любые государственные учреждения. Тем более, что согласно учению Маркса, государство, по мере торжества коммунистических идей, должно постепенно отмирать, пока не умрет совсем. Кстати, так ведь – и до учения Маркса – было в Америке. Люди, вооруженные кольтами и смит-и-вессонами, установили свой порядок и добились справедливой Конституции Соединенных Штатов и «Декларации независимости». Здорово! Правда, у нас от такой идеи быстренько тогда отказались…

Входил я в помещение то ли клуба, то ли «агитпункта», где располагался РОМ, с интересом острым. Даже как-то очень быстро опять улетучились грустные мысли. Дело надо делать, а не сопли распускать! Любопытно, черт побери, что они делают здесь. Вот же, стараются люди все-таки…

Маленький зал со сценой, коридорчик, несколько комнат. В коридорчике толпились ребята лет двадцати, взволнованные, возбужденные. Я услышал часто повторяемое слово: «операция».

– Ты куда сегодня? – спрашивал один парень другого.

– Да вот, операцию проводить будем. А ты с нами разве не едешь?

– На операцию? Нет, сегодня не еду. Я вчера был.

Я спросил, где у них тут начальство. Показали на дверь одной из комнат, я постучал и вошел.

В небольшом кабинете сидели три парня. Два – за столом. Один из них, черноглазый, черноволосый по-хозяйски навалился на самую середину стола, разбросав по столу руки, ясно было, что именно он здесь главный. Другой, голубоглазый, с каким-то стеснительным выражением на типично русском, прямо-таки есенинском лице, притулился рядом. Сбоку от них, привалившись к стене, расположился на стуле долговязый угрюмый парень с блокнотом и карандашом.

– Можно к вам? – спросил я.

Черный оценивающе посмотрел на меня, как-то многозначительно помедлил и кивнул:

– Заходи.

– Сядь, подожди, – добавил он, указав на свободный стул, когда я вошел. – Ну, так что тебе еще от нас надо? – обратился он к долговязому.

Долговязый подумал, помусолил карандаш в пальцах.

– Ну, что ж, про Шамиля, так про Шамиля, – сказал он. – Хотя лучше бы, конечно, про кого-то из рядовых.

– Зачем тебе рядовые, вот ведь!… – недоуменно задохнулся голубоглазый и вопросительно посмотрел на черного.

– Да, Сашка прав, – сказал черный и, тонко улыбаясь, взглянул на долговязого. – Рыба без головы – не рыба. А Шамиль у нас голова. Допрашивает только он.

– Знаешь, как допрашивает! – восхитился голубоглазый и сделал уважительное выражение лица. – Воля у него, будь здоров. Как начнет свою психическую… Он может хоть час тебе в глаза, не