Беги - Лидия Евгеньевна Давыдова Страница 21

Скоро сосед уехал насовсем в другой город, и ещё год Галя жила, как раньше. Пока не познакомилась с Адольфо.

Она тряхнула головой и почувствовала себя ужасной падшей женщиной. Галя презирала себя за то, что должна ненавидеть его, но ненавидеть не могла, словно физическая сторона их отношений стирала для неё несовершенство повседневности. Ведь Адольфо умел доставить ей гарантированное регулярное наслаждение, как никто в её жизни.

Галя резала свёклу и вспоминала, как часто, пока Беатриче играла в гостиной, а они заканчивали ужин, он начинал трогать Галину шею сзади, слегка сжимая, забирался под лифчик и мял её грудь. Галя смущённо шептала перестать, ведь ребёнок мог увидеть, а Адольфо трогал Галин пах и показывал глазами в сторону ванной комнаты.

Галя вставала, шла в ванную, Адольфо подходил к телевизору, трепал дочку по волосам и включал мультики. Беатриче радостно садилась на диван глазеть. Адольфо заходил в ванную, закрывал за собой дверь, грубовато поворачивал Галю задом к себе, поднимал халат, одной рукой брал её за волосы, другой хлопал по голой ягодице, шептал на ухо непристойности, от которых Галя ещё больше заводилась, хлопал по заду ещё сильней. Галя вскрикивала, Адольфо зажимал ей рукой рот и начинал делать с ней то, что перечёркивало страх и чувство несвободы.

Галя закрыла глаза… Казалось, что Адольфо стоит сейчас сзади неё, она чувствовала, как низ живота наливается теплом, а где-то на уровне сердца расползается привычный стыд…

Всё это казалось Гале настолько гнусным, мерзким, что она не скажет об этом совершенно никому. Она не скажет об этом воспитателям, не скажет социальным работникам, не скажет никому, даже дневнику.

На первом же приёме социальный психолог объяснила, что у них с Адольфо созависимые отношения. Галя перевела это потом, сразу не поняла. Ей вообще были сложны новые итальянские слова: violenza («насилие»), maltrattamento («жестокое обращение»).

А ещё психолог произнесла тогда слово vittima. Жертва. Она, Галя, вроде как добыча, а Адольфо вроде как охотник.

Разве могла она предположить, что этот здоровяк, который явился к ней из Италии в её родной город так быстро, всего через два месяца переписок онлайн, с подарками, вином и сыром, такой чуткий и нежный, знающий, как там всё у неё устроено, в отличие от первого мужа, обзывающего фригидной, что он окажется охотником. Не только в этой их, физической, стороне жизни. Что он в принципе окажется охотником, а она жертвой, слабой и беззащитной.

– Почему вы не обратились сразу? Почему вы не искали помощи? – спросили её в тот день, когда она попала в больницу со сломанными рёбрами.

Тогда Галя не знала ответа на этот вопрос. Она пожала плечами и тихо произнесла:

– Каждый раз я думала, что это последний раз…

Маме она рассказать такое не могла, никому не могла. Это была неудобная ситуация. Да и зачем? Мама тоже никогда не думала, что живёт со злым человеком. Да он и не был злым, просто мог иногда накричать на мать, дать ей, Гале, подзатыльник. Несильно, нечасто. Иногда. Когда Галя рассказала матери, что попала в больницу, та спросила, не преувеличивает ли она.

Нет, она не преувеличила и прислала снимок двух сломанных рёбер.

Скучала ли Галя по Адольфо? Нет. Она скучала по тому физическому состоянию, которого он умел добиваться от её тела, и ненавидела себя за это. Но когда думала о дочке, об их жизни здесь, сразу же в голове что-то переключалось, словно там появлялись человечки в красной форме, как в какой-то странной видеоигре, и начинали махать флажками, предупреждая об угрозе. И большая машина с мигалками катилась внутри, сирена гудела. Она не могла подвергать опасности Беатриче.

Материнский инстинкт был сильнее животного инстинкта самки.

Зачем она думает об этом сейчас?

– Вкусно как, – Моника с удовольствием уплетала борщ с чёрным хлебом.

Зина к ужину не вышла, сослалась на головную боль. На самом деле она просто не хотела.

– Буду я ещё с ними есть вместе, много чести, – сказала она, пока Галя резала капусту. Взяла из холодильника йогурт и удалилась к себе.

– А дочка Зины не хочет разве есть?

– Она йогурт ей дала, – сказала Ребекка и как-то странно посмотрела на хозяйку.

Ребекка отправила в рот ложку супа и кисло улыбнулась:

– Неплохо.

Борщ. Что за странный вкус? Вот и Он теперь наверняка борщ ест или что она там ему готовит. Ребекка перекрутила большим пальцем тоненькое кольцо на правой руке.

Иногда она всё ещё носила его кольцо.

* * *

Когда Ребекка вернулась в родительский дом и хорошенько прорыдалась, то взяла телефон, чтобы позвонить ему и спросить: «Почему ты предпочёл её? Чем она лучше?»

Ребекка позвонила, но он не ответил.

Она встретила их вместе пару месяцев спустя в галерее Витторио Эмануэле. У той русской сверкал на безымянном пальце гораздо больший по размеру бриллиант. Раз в пять крупней, чем её. Ребеккин бриллиант был размером с песчинку, бриллиант той русской – с горошину. Не мелкую, а крупную.

Запершись в тот вечер в комнате, Ребекка в сердцах швырнула подаренное им кольцо с балкона во внутренний двор. Поревела, а потом целый час искала кольцо в розовых кустах. Исколола все руки, но нашла. Она не хотела признавать, что новая пассия бывшего и правда хороша. Ей, Ребекке, никогда не стать такой изящной… Тонкие запястья, локоны… У Ребекки даже промелькнула мысль, что, если бы она была мужчиной, она бы тоже предпочла её, а не себя. Признать это было неловко и странно, и позже Ребекка отмахивалась от этой мысли, как могла. Но она очень хорошо запомнила своё состояние, когда смотрела на ту русскую. У Ребекки не было шансов. Не было шансов и у бывшего. Как он мог устоять? Это было совершенно невозможно.

Но ведь у них было столько общего!.. Ребекка даже познакомила его отца со своим, она вырезала из каталога любимое платье и сделала свадебный коллаж. Она присмотрела церковь и выбрала имя для их дочки.

* * *

После ужина, когда все разошлись по комнатам, Ребекка достала кастрюлю с борщом из холодильника – там хватило бы на добрые три порции, – зашла в туалет и спустила весь этот «русский деликатес» в унитаз.

Какое же она получила удовольствие. Она представляла,