Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Страница 215

Мы видим, что та жизнь для других, которую мы по разуму признали единою истинною, она сама действительно понемногу и достигается в мире и в настоящее время, и в прежние века.

Но мало и этого. Это самое еще с другой стороны обнаруживается человеку еще яснее, чем разумом и прошлою жизнью человечества. В самом сердце человека заложено стремление, которое влечет его, как к благу, к той самой жизни для других, которую указывает ему его разум. Это стремление сердца называется любовью.

Глава 17.

И разум, и рассуждение, и прошлая жизнь человечества, и внутреннее чувство человека, – всё, казалось бы, убеждает человека в справедливости такого понимания жизни; но человеку, воспитанному в учении мира, всё-таки кажется, что исполнение требований его разумения и его внутреннего чувства не может быть законом его жизни.

«Не бороться с другими за свое собственное благо, не искать наслаждений, не предотвращать страдания и не бояться смерти! И как же я отрекусь от своего плотского блага, когда я чувствую требования моего тела, и разум мой говорит мне, что требования эти справедливы?» Так говорят с полною уверенностью образованные люди нашего мира.

И замечательное дело. Люди рабочие, простые, неученые почти никогда не защищают требования плотской жизни и всегда чувствуют в себе такие требования, которые идут в разрез с плотскими требованиями. Только между людьми богатыми и образованными встречаются такие, которые совсем не признают требований духовного разумения и утверждают, что самая разумная жизнь заключается в удовлетворении требований плотского существования.

Человек образованный, изнеженный, праздный всегда будет доказывать, что всякий имеет полное право жить только для самого себя, ибо всякому нужно есть и прежде всего нужно позаботиться о самом себе.

Человек же голодающий не будет доказывать, что человеку нужно есть, – он знает, что все это знают, и что этого ни доказать, ни опровергнуть нельзя: он будет есть, когда можно, сколько ему нужно, и не будет об этом рассуждать.

Происходит это от того, что человек простой, необразованный, всю жизнь свою работавший телом, не извратил своего разума и сохранил его во всей чистоте и силе.

Человек же досужий и образованный всю свою жизнь занимался тем, что размышлял о самых пустых и ничтожных вещах, о которых вовсе нет надобности думать человеку, и поэтому он развратил свой разум; разум не свободен у него. Разум занят неподходящим ему делом – обдумыванием потребностей своего отдельного существа, увеличением их и придумыванием способов их удовлетворить.

«Но я чувствую требования моего отдельного существа, и потому эти требования и справедливы», говорят образованные люди, воспитанные мирским учением.

И нельзя им не чувствовать требований своего плотского существования. Вся жизнь этих людей тратится на увеличение требований различных удобств и удовольствий для самих себя. Всё, что только ни придет им в голову, всё это они считают вполне позволительным требованием для себя. И так как нет конца всему тому, что может прийти человеку в голову, то нет конца и требованиям этих праздных людей. Они все усилия свои употребляют на удовлетворение этих требований и потому не обращают внимания на требования истинной жизни.

Почему же мы не чувствуем требований своего разумения, а чувствуем одни потребности своего плотского существования? Потому что мы употребляем весь наш разум на усиление наших животных похотей, которые владеют нами и скрыли от нас нашу истинную человеческую жизнь. Сорная трава разросшихся пороков задавила ростки истинной жизни.

Да как же и не быть этому в нашем мире, когда те, которые считаются учителями других, прямо признают, что высшее совершенство каждого человека заключается в том, чтобы у него было как можно больше потребностей, и что благо народа в том, чтобы у него было много потребностей и он мог бы удовлетворять их.

Понятно, что люди, воспитанные в таком учении, говорят, что они не чувствуют требований разума, а чувствуют одни потребности своего плотского существования. Да как же им и чувствовать требования разума, когда весь разум их без остатка ушел на усиление их похотей, и как и им отречься от требований своих похотей, когда эти похоти поглотили всю их жизнь.

«Невозможно отказаться от своего плотского существования», говорят обыкновенно эти люди, нарочно путая дело и показывая вид, будто им предлагают не подчинить свое плотское существование закону разума, а совсем отказаться от плотского существования.

Это против законов природы, говорят они, и потому невозможно, Да никто и не говорит об отречении от плотского существования. Плотская жизнь так же нужна человеку на земле, как необходимо для животного дыхание. Как животному отказаться от дыхания? Про это и говорить нельзя. Так же нельзя говорить разумному человеку и об отречении от плотского существования.

Истинные законные требования плотской жизни всегда могут быть удовлетворены. Не может человек говорить, что я буду есть или во что оденусь? Все эти потребности обеспечены человеку так же, как птице и цветку, если только он живет разумной жизнью. И в самом деле, никакой paзумный человек не воображает себе, чтобы обеспечением своего плотского блага он мог бы уменьшить бедственность своего существования.

Глава 18.

Разумный человек не может жить только для того, чтобы удовлетворять нуждам своего собственного отдельного существа. Не может, потому что все пути заказаны ему: нет никакой возможности удовлетворить всем своим плотским нуждам, которых бывает тем больше, чем больше их: удовлетворяют. Разум указывает человеку другие цели, которые не только возможно достигнуть, но которые удовлетворяют разумению истины. Сначала, однако, под влиянием ложного учения мира, человеку кажется, что эти разумные цели не согласуются с благом его отдельного существования.

Человек чувствует в себе два начала: он чувствует, что в нем живет разумение, и вместе с тем он чувствует свое отдельное плотское существование. У человека, воспитанного в нашем мире, так разрослись всякие похоти, что при всем его желании ему трудно отдаться своему разумному началу. В своем отдельном плотском существе он чувствует, будто в самом деле живет; между тем как ему кажется, что разумение его само по себе не живет и не стремится к жизни, а только со стороны смотрит на жизнь, наблюдает ее. У такого человека разумение как будто не стремится к жизни, а плотская жизнь страдает, потому что она видит всю свою непрочность и бессмысленность. И потому такому человеку, если только разум его вполне не просветится, остается одно – избавиться от жизни.

Так и учат некоторые ученые нашего времени. Они говорят, что самое разумное дело для человека это лишить себя жизни. Эти ученые проповедуют другим самоубийство, но сами не убивают себя. Зато последнее время всё большее и большее число молодых людей убивают себя, не видя в жизни ничего, кроме зла.

Самоубийство кажется этим несчастным людям единственным спасением от неразумия человеческой жизни нашего времени.

Рассуждение ученых, проповедующих самоубийство, и тех несчастных, которые действительно убивают себя, таково: есть во мне отдельное плотское существо, которое стремится к жизни. Это существо с своими стремлениями не может пол учить удовлетворения. Есть во мне еще другое начало – мое разумение. Оно не стремится к жизни, оно только со стороны смотрит на всю ложную жизнерадостность, на все страстные стремления плотского существования и указывает на их бессмысленность.

Отдайся я своему плотскому существованию, я вижу, что живу безумно и иду к бедствиям, всё глубже и глубже погружаюсь в них. Отдайся я своему разумению, – во мне не останется стремления к жизни. Я вижу, что жить для одного того, для чего мне хочется жить, для моего собственного счастья, – нелепо и невозможно. Для разумения же и можно бы жить, да незачем и не хочется. Служить тому началу, от которого я исшел, – Богу? Зачем? У Бога, если Он есть, и без меня найдутся служители. А мне зачем?

Смотреть на всю эту игру жизни можно, пока не скучно. А скучно, – можно уйти, убить себя.

Это нелепое понимание жизни появилось у людей еще до Соломона, до Будды, и признается за истинное ложными учителями нашего времени.

Требования плотского существования приняли такие громадные размеры, так разрослись, так загромоздили собою всю жизнь человека, что ему кажется, что кроме них ничего и нет у него, и потому, когда разум противодействует этим требованиям, то человек воображает себе, что разум противодействует всей его жизни. Ему кажется, что если откинуть из его жизни всё то, что порицает разум, то ничего не останется. Он не видит уже того, что остается. Остаток ему кажется ничем, а, между тем, в этом-то остатке и содержится вся истинная жизнь человека.