Валерий Исхаков - Легкий привкус измены Страница 22

- Почему это глупый?

- Да вот хотя бы потому, что обижаешься. А зря обижаешься. Это самое лучше сочетание. Каждая женщина мечтала бы заполучить такое сокровище. Можно даже еще глупее - лишь бы не ленивее. Думаешь, нам, бабам, в постели интеллект нужен? Думаешь, я одна такая в нашей школе, которая хотела бы женить тебя на себе? Хочешь, я тебе поименно перечислю? Не хочешь? Зря, миленок, тебе бы понравилось...

Он смотрел на нее, будто видел впервые. Они беседовали не в безвоздушном пространстве. Они шли школьными коридорами во время перерыва между первой и второй сменами. Тут еще толклись остатки первой смены и прибывали, прибывали те, кому учиться во вторую. И все смотрели, пялились на них, двух учителей старших классов, все здоровались с ними, все прислушивались к тому, о чем они говорят. В другое время оба они нацепили бы маски педагогов и говорили бы о чем-нибудь отвлеченном, сугубо профессиональном. Но сегодня... Сегодня лицо О. раскраснелось, жесты ее были резки и уверенны, а речь звучала так, будто они не в священных стенах школы, а в кабаке.

- Ладно, - сказала она ему наконец. - Не буду над тобой издеваться. Вовсе ты мне не так уж и нравишься. И уж во всяком случае силком тебя держать не буду. Сделаешь для меня одно дело, - она шепотом, на ухо, объяснила ему, какое, - и можешь валить на все четыре стороны. Но уж это дело постарайся сделать хорошо...

Когда они проходили мимо актового зала, где школьный оркестр, непреходящая гордость директрисы, разучивал знойное аргентинское танго к праздничному "Огоньку" по случаю 7 Ноября, оба, не сговариваясь, остановились и повернулись друг к другу, Виктор положил правую руку на талию О., левой рукой взял ее правую руку, и они начали танцевать, плавно скользя, поворачиваясь и изгибаясь на натертом до блеска паркете. И что с того, что их безумное школьное танго происходило в каком-то ином измерении, в микроскопическом промежутке времени между настоящим и будущим, который под звуки танго растянулся вдоль и поперек, чтобы их танец мог бы продолжаться вечно! И никто во всей школе не увидел ничего необычного, разве что самый любознательный школьник, вечный отличник, будущий кандидат филологических наук, заметил, как два педагога, мужчина и женщина, на долю секунды исчезли у дверей актового зала, а когда снова возникли, на мужчине вместо привычного синего костюма с галстуком был черный фрак с раздвоенным хвостом и крахмальная манишка, а на женщине - белое бальное платье, расшитое жемчугом, сильно обнажающее ее пышные плечи и грудь. Однако умный школьник никогда не признается в том, что он успел увидеть в это бесконечно малое, но растянутое до бесконечности мгновение, и лишь безупречной формы жемчужина, отлетевшая от выреза платья дамы во время танца, будет всегда напоминать ему, что кроме скучной действительности где-то рядом незримо присутствуют иные измерения, откуда порой доносится до нас призывная мелодия аргентинского танго.

Глава четвертая

Море Нежности

1

Педагоги - особая порода homo sapiens. Особые у них повадки и особый язык. Особая профессиональная гордость. Их главная отличительная черта - сильная, почти непреодолимая страсть к образованию династий.

Виктор с Викторией с детства знали, на что обречены. Уральский государственный университет, физфак - для Виктора, филологический факультет для Виктории. Это было решено еще до рождения Виктории. Уже тогда был План большой семейный План, от которого родители по доброй воле не отступили бы ни за что. И была Тайна - большая и страшная семейная Тайна, погребенная в других краях, в другой республике, которую родители решили сохранить навсегда.

Странное чувство юмора: назвать сына и дочь почти одинаковыми, однокоренными именами. Виктор и Виктория. Победитель и Победа. Хотя по логике вещей следовало бы наоборот: Победа и Победитель. Поскольку Победитель происходит от Победы, а не наоборот. Но неважно. Главное, что имена парные - и наводят на мысль... Однополых близнецов одинаково одевают. Близнецам разного пола одинаковые платьица не пошьешь - их одевают в одинаковое или почти одинаковое сочетание звуков. Виктор-Виктория - так и видишь эти имена не через соединительный союз, а через дефис, видишь, как тонкое перо служащей загса выводит сперва одно, затем другое в свидетельствах о рождении и подает оба документа счастливым родителям: взволнованный отец, откинув с высокого лба длинные черные волосы и поправив очки в золоченой оправе, принимает документы и бережно укладывает в карман серого клетчатого пиджака, счастливая мать наблюдает за ним, держа сильными руками русской женщины из Некрасова два крохотных свертка - голубой и розовый.

Картина, бывшая в реальности. И даже имеющая документальное подтверждение: младший брат матери Виктора-Виктории, отец Кати, был заядлым фотографом и фотографировал не только на свадьбе сестры, но и в роддоме, где счастливый и даже слегка подвыпивший против своих нерушимых правил отец встречал счастливую мать, нагруженную двойной ношей. И в загсе, где были выданы свидетельства о рождении. Потом сестра потребовала, чтобы все те фотографии и негативы были уничтожены, и брат, привыкший слепо подчиняться вырастившей его без родителей старшей сестре, уничтожил. И только по недосмотру уцелела одна-единственная фотография: где клетчатый пиджак, откинутые назад черные волосы, золоченые очки и два свертка - розовый и голубой, чего, впрочем, на черно-белом фото не различишь.

Я видел эту фотографию. Она пожелтела и выцвела, но счастливые лица отца и матери Виктории видны достаточно отчетливо. У отца резкие, простонародные черты лица, крепкая шея, сильные мужские руки с грубыми, неровно подстриженными ногтями. Мать - невысокая, крепкая женщина, в длинном закрытом платье и нелепой шляпке по моде тех лет. Сколько ни вглядывайся, невозможно увидеть что-нибудь общее с Виктором или Викторией. Может быть, только глаза у матери и дочери похожи. Виктория утверждает, что и волосы тоже, но на той фотографии волос под шляпкой не разглядеть, а на других присутствует или крутой перманент или, с годами, благородная гладкая седина.

На обороте снимка разборчивым учительским почерком проставлены дата и место. Некогда фиолетовые чернила выцвели, но прочесть можно. Много лет спустя Катя найдет эту фотографию в старой сумочке своей матери вместе с какими-то письмами, открытками и счетами за электричество и покажет ее Виктории. Виктория возьмет отпуск за свой счет, купит билет на самолет и отправится в дальние края - в одну автономную республику на юге России, где задолго до ее рождения была похоронена семейная тайна. Но о том, что она там узнает, она не расскажет Виктору. И возьмет с Кати страшную клятву, что от нее Виктор никогда, ни при каких обстоятельствах, не узнает об этом старом снимке. И Катя клятву сдержит.

2

Виктор был совсем мал, меньше трех лет от роду, когда курильщик-отец оставил, уходя из дому, спички на столе рядом с моделью парусника, над которой трудился несколько месяцев кряду. Благодаря стараниям шурина-фотографа мы можем полюбоваться этим так никогда и не достроенным кораблем. Насколько я понимаю, прототипом послужил один из кораблей Магеллана, сначала захваченный бунтовщиками вместе с двумя другими, а потом отбитый Магелланом и верными ему людьми, единственный из кораблей Магеллана вернувшийся на родину. На самой модели еще нет таблички с названием корабля, но на стене рядом со столом висит увеличенная копия старинной гравюры, служившая отцу образцом. Если приглядеться, то можно прочитать крупные латинские буквы: VICTORIA.

Рядом с недостроенным парусником стояли баночки с бензином и ацетоном, резиновым клеем, лежали непроверенные школьные тетради, сухие бальсовые палочки, тонкие листы шпона... Когда Виктор, играя, зажег и бросил третью по счету спичку, она не погасла, а подожгла край тетради, на которую отец нечаянно капнул ацетоном. Соседи заметили огонь и вызвали пожарных, Виктора нашли в коридоре, возле дверей комнаты, а Виктория забилась в страхе под кровать, и когда ее вытащили, она уже задохнулась от дыма. Так Виктор потерял сестру-близнеца, а его родители - дочь.

Немедленно после пожара родители Виктора уволились из школы, распродали остатки уцелевшего имущества и налегке, с двумя чемоданами, двинулись в тот самый город неподалеку от Свердловска, где вырос Виктор и где шесть лет спустя родилась его младшая сестренка, названная в честь первой, погибшей дочери Викторией. Выбор места был сделан почти случайно: в министерстве просвещения им предложили на выбор несколько вакансий, они взяли географическую карту и выбрали город, наиболее удаленный от автономной республики, где они тогда жили.

К счастью, в памяти Виктора не осталось никаких воспоминаний о пожаре и о жизни в другом городе, он быстро забыл сестренку - и только иногда, даже когда стал совсем взрослым, чувствовал какую-то непонятную пустоту в душе, какую-то недостачу собственной человеческой сущности, словно ему без его ведома ампутировали жизненно важный орган и теперь пытаются внушить, что без него вполне можно прожить. Вторую Викторию он любил и опекал, как и положено старшему брату, но полностью заменить Викторию первую она ему не могла. Она не заполняла собой той пустоты в душе, ей было отведено там совсем другое, специально для нее предназначенное место, а то - пустовало. Однажды, когда они с матерью увидели на улице женщину с сыновьями-близнецами, Виктор сказал: