Степан Злобин - Остров Буян Страница 22

Кузнец тоже обижался за дочь. Кто задевал его дочь, тот становился его врагом.

Раза два-три Михайла смолчал, когда присутствовал при такой перепалке, но наконец не выдержал и заорал на Иванку:

— Сверчок, знай шесток! Еще раз услышу — и быть тебе драну.

— Руки коротки! — оборвал и его Иванка.

Вышла бы ссора навек, если б сама Аленка в тот же миг не призналась, что начала дразниться она. Однако кузнец и это ее признанье объяснил себе одним только ее добрым нравом. Мало-помалу он стал злее с Иванкой, покрикивал на него и в кузне и дома. Иванка же от этого делался упрямей и непокорней. Когда кузнец на него кричал, он громче и веселее пел. Если хозяин грубо требовал быстроты, он нарочно медлил в работе и еще всегда оставлял за собой последнее слово…

Михайла Мошницын был старшиной кузнецов, ютившихся на окраине Завеличья, где их опасное огневое ремесло не могло принести больших бедствий городу.

В кузню Михайлы нередко сходились кузнецы, чтобы разрешить какой-нибудь ремесленный спор. К нему приходили хозяева кузниц со своими наемными подручными. Как-то раз пришли двое братьев, получивших кузню в наследство от умершего отца и не поладивших меж собою в работе. Пришли два кузнеца-соседа, взявшие заказ от владыки Макария на починку церковных решеток, но не сумевшие между собой разделить работы.

В понятиях кузнецов было стыдно идти со своим же кузнечным делом на суд к воеводе или ко всегородним земским старостам. Не вынося из избы сора, они все полагались на беспристрастие и степенство решения своего кузнечного старшины.

«Как царь Соломон!» — думал о нем Иванка, проникаясь все большим уважением к своему хозяину и глядя с восхищением на то, как, опершись на длинную рукоять кувалды, Михайла терпеливо выслушивал пришедших к нему спорщиков.

Среди своих он прославился тем, что не брал никаких «даров» и судил обо всем на совесть, потому выбирали его старшиной восемь лет без смены.

Справедливость, степенство и рассудительность были в каждом движении Михаилы, и дома, в своей семье, в своей кузне он был тоже словно и не хозяин вовсе, а старшина, и все уважали и подчинялись его единому взгляду.

Все четверо кузнецов жили общей дружной семьей, дружно пели во время работы, шутили, смеялись, а после работы все вместе ходили купаться.

С наступлением теплых дней воздух кузни стал душен. Уходя домой, кузнецы жадно втягивали влажную прохладу и свежесть весны.

Иванка ждал с нетерпением этого дня: он собирался в субботу выбраться на ночь ловить рыбу, сговаривая с собой и Якуню.

День клонился к концу, последние угли меркли в обоих горнах. Уже закончив работу, быстро ушел Уланка. Якуня еще возился, помогая отцу, Иванка ждал друга, когда на пороге кузни явился новый заказчик — это был площадной подьячий, красноглазый моргач Филипка.

— Здоров, старшина! — приветствовал он. — Бог работки дает!..

— Работы довольно, — ответил Мошницын. — Всей работы по гроб не покончишь!..

— Скорое дело, — сказал подьячий, — ныне работа нужна, Федор велел и воевода.

— Люди добрые по домам пошли, а ты все с работой. Нынче шабаш. В понедельник, что надо, сроблю.

— Для царского дела без мешкоты. Скуй контарь[106] на пять пуд. С понедельника утра он надобен. С контарем промешкаешь, и воеводу прогневишь, — решительно возразил подьячий, — а ко всенощной не ходи — на то владыка благословил…

Кузнец не стал больше спорить. Заказ Емельянова, подкрепленный воеводой, терять было невыгодно…

— Иван, постой уходить: скорое дело от воеводы, — позвал Михайла Иванку, уже снимавшего запон.

— Якунь, погодишь? — окликнул Иванка друга.

— Нече ему годить, пусть идет. Работы до ночи хватит! — резко сказал кузнец.

Закончив рядиться с подьячим, кузнец отпустил Якуню и принялся за дело. Он сам досадовал на невольную задержку в кузне.

Два раза кузнец в нетерпенье прежде времени выхватывал из огня тяжелое коромысло контаря и с досадой совал его обратно в горящие угли горна.

Разозленный медлительностью накала, кузнец все взвалил на Иванку.

— Чурбан, поспевай-ка с мехом! — раздраженно крикнул кузнец.

— А ты не кричи — суббота! — ответил Иванка со своей обычной упрямой и непокорной повадкой.

— Хоть воскресенье, а ты с мехом за мной поспевай — не даром кормлю!

Иванка смолчал и сдержал усмешку, готовую сорваться от предвкушения вмиг придуманного озорства…

Работу закончили только к ночи.

Кузнец велел запрячь лошадь и, несмотря на позднее время, отвезти заказ во двор к Емельянову.

За год жизни у кузнеца Иванке приходилось не раз отвозить большие заказы.

— Наказал Филипп захватить молоток и зубило. Там они гирями вес испытают — метки поставишь на коромысле. За работу алтын дадут, — на дорогу сказал кузнец. — Гляди, уж сам кузнецом станешь! — улыбнулся он.

Иванка поехал…

Лязгнули тяжелые ворота. Предупрежденный дворник встретил Иванку во дворе. Грохоча железной чашей и цепью контаря, телега подъехала к самой клети. Двое людей вышли навстречу из клети и помогли Иванке внести контарь. Иванка встречал Емельянова в церкви или на улице и сейчас едва узнал его в простом синем сукмане, в простой тафейке[107] на голове и в пахнущих дегтем сапогах…

«Вот, чай, Михайла озлится, что сам не повез весила, — не ждал, что Федор станет стречать!..» — подумал Иванка, который знал, за какую честь считали посадские говорить с «самим Федором».

Филипка и Федор, подвесив контарь на крюк, наложив гирь, передвигали противовес. Филипп отмечал мелом. Сняв с крюка контарь, они шептались. Иванка стоял переминаясь, не зная, что делать.

Когда они стали шептаться, он кашлянул, чтобы напомнить о себе.

— Кузнец, взял зубило? — спросил его Емельянов.

— Взял, сударь, — робко ответил Иванка, смущенный неожиданной близостью такого большого и знатного человека.

— Иди-ка, вдарь! — приказал Емельянов.

— Тут вдарь, — указал Шемшаков.

— Нет, тут, — указал чуть в сторону Федор.

Иванка приставил зубило и ударил молотом. Глубокий рубец лег на железное коромысло.

— Рост не велик, а сила грозна! — шутя произнес богач. — Ты что ж, сынок, что ли, Мишке? — спросил он Иванку, пока Шемшаков клал в чашу другую гирю и метил мелом новое место рубца.

— Подручный я в кузне, — ответил Иванка.

— Ну, вдарь, вдарь вот тут, — указал Емельянов.

Иванка ударил молотком по зубилу.

— Вдарь-ка еще вот тут, — указал Емельянов.

Иванка сделал еще несколько насечек.

— Держи за работу, — сказал Емельянов и дал ему целую полтину. — А хозяин твой у Филиппа деньги получит, — добавил Федор.

Растерявшись от его щедрости, Иванка даже забыл поблагодарить за нее. Он живо вскочил на телегу и натянул вожжи…

Наутро Иванка отдал на сохранение бабке свою нежданную полтину. В кармане кафтанишка звякнул о деньги ключ от кузни, оставшийся с вечера у него… Кончалась обедня — вот-вот откроют кабак…

Иванка заторопился…

— Иванка, куда? — крикнул приятель-подросток.

Иванка только махнул рукой и пустился бегом…

В кузне он, сняв с горна мех и взвалив его на спину, поспешил к кабаку.

Далеко не доходя кабака, впереди он увидел широкую спину Михаилы.

Иванка убавил шагу, стараясь не перегнать кузнеца и идти незаметно вблизи…

Михайла не замечал его до самого кабака. Но кабацкие ярыжки радостно заревели, увидя Мошницына в сопровождении Иванки:

— Ай да кузнец! Гулять так гулять! Нету казны — пропьем кузню!

Михайла оглянулся и увидел Иванку со странной ношей.

— Пошто притащил? — строго спросил он.

— Сам велел за тобой поспевать с мехом! — бойко отрезал Иванка.

Кругом захохотало пьяное скопище.

— С мехом? — переспросил кузнец. — Ну, гляди: ты меня смехом донять хочешь, а я тебя слезами дойму! Неси на место!

— Чарку за работу проси! — крикнул Иванке один из ярыжек.

— Не носи задаром! Не балуй хозяев!

— Разори кузнеца на чарку, молодчик! — со всех сторон подзадоривали Иванку кабацкие «питухи».

Иванка скинул с плеча мех.

— Голос народа — божий голос, хозяин, ставь чарку! — сказал Иванка.

— Пшел на место! — как на щенка, крикнул Мошницын.

— Не могу. Заставил в праздник работать — за то плати! — не желая сдаваться на людях, возразил Иванка.

Пропойцы галдели, забавляясь гневом Михаилы. Кузнец уступил и велел дать Иванке вина. Мальчишка выпил. Водка ожгла горло, но он постарался не показать виду, что горько, и молодецки тряхнул кудрями.

— Вот так питух взрастет! — закричали пьяницы.

Иванка степенно поклонился хозяину, всем «питухам», взвалил на плечо мех и молодцевато пошел назад.