Елизавета Михайличенко - И-е рус,олим Страница 22

-- Слушай, Давид... Давай, что ли, цветы купим? А то с пустыми... Мотоцикл ревел, как бы просыпаясь и потягиваясь.

-- ... руками. Или торт, конфеты. Или...

Может, вернуться? А что я Лее скажу?

-- ... что-то покрепче.

Если сейчас отсюда отойдем, вернуться я уже не смогу.

-- Нет,-- сказал я.-- Сейчас зайдем. Для Белки нет понятия "неудобно", у нас другие отношения. И опаздываем, кстати.

-- Куда? К Белле?

-- Сейчас увидишь. Сюрприз. Нажми, пожалуйста, кнопку и увидишь.

И мы действительно были последними. Во всяком случае, все наши уже собрались. Собственно, из чужих были только Марта, (C), Ортик и еще пара незнакомых парней с кинокамерой. Белла как раз что-то говорила объективу и уже смотрелась как в телевизоре -- была чужая, холеная и уверенная в своем праве.

-- Белла все-таки очень эффектная, да? -- протянула Лея и смешно на меня уставилась.

-- Обычно она бывает лучше. Без спецэффектов.

Мне вдруг стало легко. Только от того, что сюда, за толстые каменные стены не проходило ничего такого, враждебного.

Гриша развесил портреты в главном зале. Первой была Наама. Потом -портрет Марты, выписанный так тщательно и пастозно, что как бы слегка выламывался из рамок. Затем -- Лея. Готовую работу она еще не видела. А висевший рядом портрет Анат я еще не видел, Гриша его дописывал накануне.

-- Ну как? -- слегка даже самодовольно спросил я.

-- Замечательно! Мне как раз хотелось праздника! Даже не знаю, что мне больше нравится -- портрет или стол. Или атмосфера.

Стол и правда был хорош, хоть я в этом не очень-то и разбираюсь. Собственно, в моем случае и разбираться не обязательно. Я вместе с Гришей проходил все ступени его карабканья к успеху, и на каждой ступеньке появлялись бутылки с новыми этикетками. Сейчас на столе теснилось сразу много незнакомых бутылок. Фортуна уже склонилась к Грише, позволила заглянуть за пазуху и в закрома, обдала ароматом благовоний и желания. Сам Гриша был облачен в белый хитон, те самые сандалии, в которых мы лазали по Гихону, и говорил чуть быстрее обычного, слепляя слоги в смежных словах.

Толстые стены дома как будто не только не впускали ничего постороннего, но и не выпускали ту неожиданную радость и легкость, которые, как и положено, возникли легко и радостно. Давно я не видел всех наших такими красивыми, ведь от внештатной радости люди, как правило, хорошеют. А если стены и пропускали тревогу извне, то она все равно рассеивалась в общей веселой безалаберности.

Белла

Я боялась, что мне будет неловко принимать друзей в этой не своей тарелке. А с другой стороны, ну живу я здесь! Но неловкости не было и в помине, как-то все лихо с самого начала завертелось и уравновесилось. Все старались быть очень милыми, вернее, даже не старались, а были. А те, кто не были, как например Кинолог, старались вдвойне. За Кинологом, кстати, все наши ненавязчиво приглядывали, поэтому когда он наполнил два бокала и пошел к Марте, мы насторожились. А Гриша вообще вышел наперехват довольно решительно. Но Кинолог, почти естественно улыбнувшись, протянул ему бокал с вином:

-- Гришаня... Я что хочу сказать... Я, конечно, гад. Ты тоже, конечно, гад. Но мы же из одного террариума, мы же свои чудовища. Давай, мировую, аха? Тем более, что картинки твои получились трогательными такими... и не белыми совсем... гы.

-- Да ладно, проехали,-- отмяк уже давно отмякший Гриша. Он вообще зло если и помнил, то скорее абстрактно, как-то даже весело, а не взбалтывал непрестанно содержимое души, поднимая муть. Этому я даже завидовала.

Они выпили, обнялись, похлопали друг-друга по спинам, при этом Гриша довольно поглядывал на всех из-за плеча Кинолога, а Кинолог как-то странно косился на Марту, что сулило, по моему пониманию ситуации, продолжение. Вообще, мне было трудно отделаться от идиотского ощущения, что когда они братались, Кинолог как бы принюхивался к Гришиной шее.

Тут Кинолог стал подгребать ладонью воздух, в сторону Марты, и улыбаться ей. Затем он попытался свои действия озвучить и перевести на иврит выражение "сообразим на троих". Марта застыла. Она с начала вечеринки старалась обходить Кинолога даже взглядом, и это ей неплохо удавалось, если учесть немногочисленность гостей. А теперь она не знала что делать. А Гриша потерял бдительность и просто улыбался тому, что и в вечернем скудном свете картины не тускнеют. Кроме того, Гриша никогда не сторожит своих баб. Он кот, а не кобель.

Зал стал малой сценой какого-то театра. Или даже малой ареной цирка, кто знает. В центре, кажется, шла реприза злого клоуна. Театралы (свои) ждали. Прочая публика выпивала, закусывала и глазела нецеленаправленно.

У Марты было не так много времени и мозгов на решение. А мне было интересно -- что перевесит у этой девочки -- не по годам развитый инстинкт самосохранения или привитая в израильской школе установка быть "френдли".

Наконец, Марта осторожно двинулась в сторону уже отбратавшихся выпускников 32-ой средней школы имени Гагарина.

-- Наливаю девушке плавно,-- прокомментировал по-русски Кинолог, лучезарно улыбаясь,-- а то отпрыгнет.-- И перевел на иврит,-- Я сказал, что не все обиды должны смываться кровью. Некоторые можно и вином. Особенно красным. Марта, давай выпьем! На брудершафт.

Марта не знала что такое брудершафт. И Кинолог начал ей это показывать. Марта все-таки попыталась вырваться, но с полным бокалом это было не так уж просто. Сейчас, когда она была растеряна и совсем уже не понимала как себя вести, лицо ее сильно отличалось от портрета, перед которым все это происходило. Гриша помрачнел:

-- Кончай, она не врубается. Ей не смешно.

Он дернул Кинолога за плечо, тот от неожиданности отпрянул, толкнув Марту под локоть. И красное вино выплеснулось прямо на портрет, в Мартину спокойную расслабленную облагороженную масляную морду.

Давид

Красное залило бледный портрет Марты. Не только. Еще брызнуло на изображение Леи. Что делать? Поздно что-то делать. Что вообще можно сделать? Вино стекало, прорисовывая рельеф мазков. Все остолбенело за этим наблюдали. Я подскочил к портрету Леи, сорвал рубашку и стал оттирать красные брызги. Тут опомнился Гриша и с воплем: "Не так, что ты делаешь, испортишь!" -- меня оттащил.

-- О, даже лучше кетчупа! -- весело прокомментировал Кинолог.-- Я бы даже слизнул, да Гришаня не поймет. Гы.

Все как бы очнулись, Гриша объяснил, что легко смоет вино, только надо аккуратно, не так, как Давид. Лея, настороженно на меня поглядывая, предложила замыть пятна на рубашке, потому что потом уже не отстирается. Мне тоже хотелось поскорее избавиться от них. Я даже попросил у Беллы какую-нибудь Линеву шмотку. И оказался в красной майке с надписью "Я не тот, за кого вы меня принимаете!" Хрен редьки не слаще.

Мне все это почему-то очень не нравилось. Казалось бы -- ну что такого произошло. Разлили вино, ерунда. Майка эта с надписью. Но я не мог даже смотреть в сторону как бы окровавленного портрета Марты. Нет, это не знак. Ну какой это, к черту, знак? Слишком банально, пошло, литературно, в лоб! Это проблемы моих дешевых ассоциаций. Даже не моих, а внешних, навязанных. Мир, в своих зловещих проявлениях, устроен сложнее, чем плохие фильмы ужасов. Все, проехали.

Но что-то уже произошло. Во мне, только во мне! И все изменилось. Легкость настроения, так воодушевлявшая меня, куда-то исчезла, я снова стал тревожным неврастеничным субъектом. Неужели все это лишь из-за расплескавшегося вина? Даже думать об этом неприятно. А если и так, нельзя, чтобы Лея заподозрила, потому что она, как психиатр, обязательно сделает какие-то свои выводы. А когда я начну ей объяснять почему эти выводы ложные, она еще больше встревожится, поскольку мои размышления, столь ясные мне, как-то плохо всегда действовали на людей, уверенных что им известны основные истоптанные маршруты человеческой логики.

Впрочем, Лея ничего мне не сказала, за это я был благодарен. Ведь не заметить резкой неоправданной смены моего настроения было невозможно. Как будто реле электрического света стали потихоньку сводить к нулю, все вокруг меркло, только Лея оставалась еще высвеченной, как спираль накаливания в лампочке.

Да, я много выпил. А что я должен был делать? И мне стало нормально. Мне не стало хорошо, но нормально -- это тоже хорошо. Это нормально. Это очень редкое для меня состояние. Поэтому, когда мне нормально -- мне уже хорошо. Когда мне нормально и рядом Лея мне, оказывается, просто хорошо. Только не надо мешать.

Сначала ушли телевизионщики -- у них была еще вечерняя съемка. Им хотели дать с собой на после съемки, но оказалось, что они идут подшабашить на свадьбу. С их уходом улитка развернулась, или что она там делает... Совсем чужих уже не было. Практически, в осадке остались только свои, потому что Гриша и Кинолог связали Марту в молекулу, и это была своя молекула. А другую молекулу, в стороне, образовали (C) с Ортиком. Ну да, конечно, Макс же занимался чем-то вроде молекулярной биологии, он и моего котенка как-то так назвал.