Роман Сенчин - Минус Страница 22

Но все же места красивые и сам город- словно игрушка. Точнее - как макет на какой-нибудь архитектурной выставке. Компактный, радующий глаз, аккуратненький. Показательный, как столица одной из советских "строек века". Широкие и прямые улицы почти все названы по именам городов, откуда приезжали бригады на строительство ГЭС - Московская улица, Ленинградская, Харьковская, Киевская, Одесский бульвар...

Люди живут воспоминаниями о своей романтической молодости, часто собираются на Голом холме на окраине Саяногорска, где стояли когда-то их палатки, жгут костры из шишек, поют под гитару жизнеутверждающие песни. Раз в три месяца выходит литературно-публицистический журнал "Стрежень", там печатаются стихи, рассказы, воспоминания первопроходцев, очерки о Енисее, тайге, истории саяногорской земли. Начал выходить "Стрежень", как я слышал, в виде стенгазеты, висел на деревянных щитах на перекрестках улочек палаточного городка; потом, когда открылась типография, стал объемистым, с иллюстрациями, многотиражным.

Наш театр частенько приглашают сюда; население города тысяч тридцать, и очень многие с высшим образованием, интеллигенты, всячески стремящиеся разрушить ту стену, что существует между городами старыми, довольно крупными и такими вот искусственными поселениями, как Саяногорск. Стоит, действительно, среди гор и тайги, в семидесяти километрах от железной дороги, в ста с лишним от Абакана, и люди чувствуют свою оторванность от большой жизни, варятся в своем постромантическом соку.

Раньше, говорят, сюда чуть не каждый месяц приезжали театры со всей страны, цирк, зоопарк, разные выставки, а теперь с этим стало трудней. Мы же к Саяногорску ближе других театров, вот и приходится два-три раза в год собираться, загружать старенький "ЗИЛ" декорациями и ехать. И это в общем-то единственные наши гастроли, не считая выездов по селам Минусинского района и участия в ежегодном фестивале драматических театров Красноярского края.

Сидим на заднем сиденье "Пазика", четверо монтировщиков - Вадим, Андрюня, я и шестнадцатилетний Игорек, замена уволившемуся Димону; Леху из-за разбитой рожи не взяли, да к тому же у него сотрясение мозга - денек поработал и стал блевать... Мучаемся, что нельзя курить - парочка пожилых актрис не выносит табачного дыма. Дядь Гена делает время от времени пятиминутные остановки, труппа вываливается из автобуса, быстро высасывает по сигарете, заодно любуется видами.

- Благодать-то, благода-ать! Вот бы там маленький теплый домик, да с банькой, - мечтает, глядя на дно ущелья, артист Семухин и, приняв облик играемого им Тригорина из "Чайки", бесконечно усталым голосом продолжает: Отдохнуть год, другой. Спать бы, спать...

Храпченко, наш штатный хохмач, спускает его на землю:

- Медведи не дадут. Отбиваться от них каждую ночь - слишком активный отдых получится.

- Да неужели здесь медведи? - не верит Круглова. - Дорога ведь рядом...

- Вы что, голуба, не помните, как в восемьдесят пятом медведь через весь Минусинск прошел?

Режиссер Дубравин нервным голосом объявляет:

- Господа, пора, пора ехать! И так на два часа позже отправились. Заходите, пожалуйста! - И, затоптав в заснеженный гравий сигарету, первым лезет в автобус.

Главная тема сегодняшних разговоров - исчезновение парикмахерши Оксаны. Никто ничего наверняка, конечно, не знает, зато догадок и слухов хоть отбавляй. Некоторые и полную ахинею несут, что, дескать, грохнула Ксюха своего сожителя (то есть - Павлика).

- Грохнуть не грохнула, но что-то устроила, - бормочет сидящий рядом Вадим. - Что, ты там говорил, в общаге было? Слышь, Ромыч?

- Уже же рассказывал, - отзываюсь лениво и все-таки с каким-то удовольствием, таинственным шепотком, повторяю: - Шел по коридору вчера, гляжу, а у нее ментов полная комната. Все перерыто, выносят пакеты, мешочки какие-то... У нее парень по траве прибивался, может, за это...

- Н-да-а... - Вадим наклоняется ближе и шепчет мне в самое ухо: - Эта непонятка может наш план с главбухшей сорвать!

- Почему?

- Черт его знает, кажется так... Но уж на пользу хоть как не пойдет.

- Наверно, - бормочу, - скорей всего...

- Кстати, ты сколько денег имеешь?

- Нисколько. Откуда?

- Ни фига себе! - Бригадир изумился и повернулся к Андрюне: - Дрюнь, бабло есть?

- Рублей тридцать, не больше.

- Да-а, кисловатая, чую, поездочка получается. Что прикажете делать?.. Тут он вспоминает о новичке: - Слышь, Игорек, у тебя-то с финансами как?

Игорек, худощавый, словно бы чем-то напуганный подросток, говорит уклончиво:

- Немножко есть, на всякий пожарный.

- Нет, ты не думай, я так... Просто отметить же надо твое вхождение в коллектив. С гастролей начинать - хороший знак! Обмыть, как положено, - Вадим подмигивает пареньку.- Вечером пойдем на берег Енисея-батюшки, костерок запалим... Знаешь, какой здесь Енисей? У, зверь просто! Посидим, пообщаемся, хлебец пожарим на живом огне...

- Кончай раздражать, Вадимыч! - Андрюня аппетитно причмокнул, погладил здоровенной ладонью живот, - а то сорвусь до спектакля.

То, что говорил Вадим про бережок и костерчик, в жизнь не воплотилось. Все три дня были забиты до отказа делами, да и с погодой не ладилось.

Давали по два спектакля в день. Утром - сказки, а вечером - взрослые. Декораций везде прилично, и таскать их приходилось из "ЗИЛа" во Дворец культуры метров за двести, так как вокруг Дворца парк, а подъезда нормального не предусмотрено. Уж и поматерились мы, само собой...

И все три дня нас упорно грузил директор Дворца, полный, краснорожий дядька лет пятидесяти. Приходил в курилку, где мы, монтировщики, коротали время, пока актеры на сцене, и заводил шарманку:

- Невеселая, ох, невеселая жизнь здесь, ребятки. Верили все, надеялись, а теперь - кончилось. Надежда, она самое большое зло, главная глупость. Не было б ее, можно б дела еще было наладить. Переехать, пока силенки имелись, в нормальном месте устроиться... Надеялись. Донадеялись. Э-эх-хе...

И мы терпеливо и тупо слушали этого человека в некогда дорогом, теперь же потертом, заношенном костюме, в нелепом цветастом галстуке на груди; вид у него то ли болеющего с похмелюги, то ли жутко уставшего. Глаза с полопавшимися сосудами кажутся незрячими, лицо тоже сплошь в красноватой паутине жилок, губы тонкие, бледные, на горле клочки недобритой щетины.

Сидит, курит одну за другой сигареты "Опал", говорит, будто бредит:

- Надежда - великое зло, она, она людей губит. Еще у Фауста мудро сказано: "Кляну терпение глупца!". Как, а? Правильные, золотые слова... - Он вытряхивает из пачки очередную сигарету, прислушивается к искусственным голосам актеров, качает головой. - Вот, опять зал битком. Думаете, от хорошей жизни это? Альтернатива у людей есть на сегодняшний вечер? О-ох, нету у людей никаких альтернатив. Пустота, пустота... Книжный магазин голый стоит, даже детективы нам не везут. Телевизор? Первый канал только нормально и ловится... А что там увидишь? Боевики, сериалы? Не умеем их переваривать, не научились... Как в закупоренной банке. Ох, ребятки, ребятки, спасибо вам, что приехали, не дали вконец задохнуться. Хоть кто-то...

Вадим шепчет мне:

- Может, его на пару батлов попробовать развести? После спектакля посидим, расслабимся.

- Да вряд ли, - шепчу в ответ, - вряд ли он пьет, а если пьет, то один.

- Хм... вполне возможно, слушай.

- Самое страшное, парни, что детей мы своих губим. Ведь они нас презирают уже, смеются над нами. - Директор бросает оплавленный фильтр "опалины", достает новую сигарету, смотрит на нее, словно вспоминая, каким концом сунуть в рот. - И не только смеются, не молчаливо отнюдь презирают, а в открытую говорят: "Дурак, зачем из Москвы уехал, чего тебе там не жилось? О нас подумал, как нам здесь будет? Понятно, говорят, дело нехитрое - собрал рюкзак и рванул черт знает куда, а нам что делать в этой дыре?" - Директор обводит нас кровянистыми глазами, закуривает. - Вот так... Да разве мы подумать могли!.. Ехали сюда-то, чтоб свой, настоящий город построить, где люди настоящие, без осадка, без вековой копоти чтоб... Чтоб счастливо жить! С нуля, зато - чисто. Понимаете, да? - Он кивает на Вадима. - Ты-то вот взрослый парень, ты еще помнишь наверняка, как твои старшие братья ехали на БАМ, на Ямал, сюда вот. Тогда ж так об этом кричали, каждый день сводки со строек, как с боевых действий шли... О-ох, а теперь... Пустота и горький осадок. Кхе-кхе, в осадок мы выпали! А?.. Вот перед детьми стыдно... Обманули мы их. И правильно, правильно презирают, правильно денег просят, чтобы уехать. Пускай... Поколение наше выдохлось, нету больше саяногорцев, жизнелюбивого, гордого племени. Ходим, работаем, как военнопленные... У нас же, ребятки, у нас, - понизив голос почти зашипел директор, - у нас свой маньяк появился. Да, да! Слышали? Нападает вечерами на беременных женщин, пинает в живот... Неужели не слышали? Во всех газетах статьи, сообщения были, на всю Россию прославились...