Юрий Дружников - Рассказы и притчи Страница 22

Теперь ясно, почему его не включают в историю! Зачем только руководство того времени допустило так нескромно его похоронить? Странно получается, однако. Указаний об оказании почестей поэту не поступало, в газетах о нем не пишут, а люди на могилу едут. И продукты из районного лимита потребляют. Сидели бы себе дома. Или, наконец, на пляже, создавая панораму культурного курорта.

Взгляд Суточкина обратился на людей, попадавшихся возле камней на дороге... Они сидели по двое, по трое и что-то писали на клочках бумаги, в тетрадках и блокнотах.

- Что это они там фиксируют? - поинтересовался Суточкин.

- Стихи переписывают, - объяснил старик. - Хорошие стихи писал поэт.

- Чего же их переписывать? Пошли да и купили книжку. Много ли этак сэкономишь? На кружку пива...

- Эк, куда хватил! Купить! - горестно сказал старик. - Да ведь его же не издают! А стихи хорошие. Настоящая поэзия. Хорошо еще архив случайно сохранился. Потомки будут его печатать.

- Архивы государство сохраняет, - согласился Суточкин.

- Да? Нынешние поэты стихи наизусть учат, а рукописи съедают, чтобы в случае чего от своих стихов отречься.

Этого Суточкин еще не слыхал, чтобы хорошие стихи ели.

- А камень вы несете? - спросил старик.

- Камень? - удивился Суточкин. - Зачем?

- По традиции так. У моря каждый себе выбирает красивый камень и несет на могилу.

Они поднялись наверх. Открылась Суточкину картина перевала, и синее небо, и море, тоже синее, уходящее вдаль. И возникла в его сознании законная патриотическая гордость за вверенный ему район.

Тут Суточкин обратил взгляд на холмик, сложенный из камней. Вокруг большие белые камни, а посреди - мелкие, разных цветов. Люди замедляли шаг, стояли возле могилы. Каждый вынимал из кармана камушек, кто большой, кто малый. Холмик над могилой рос на глазах.

Суточкину положить было нечего. И слава Богу. Поскольку посреди могилы был выложен крест, опусти ответственный районный руководитель камушек, это может быть истолковано неправильно. Всякие могут попасться вокруг люди.

На другой день Суточкин занял место в своем кабинете и тотчас велел соединить себя с вышестоящим руководством. Так мол и так, объявился у нас в поселке поэт, который давно умер. А теперь повадился народ посещать его могилу, хотя никаких инструкций на этот счет не поступало.

- Что вы предлагаете? - спросило руководство.

- Может, дать команду срыть эту могилу? То есть сравнять с землей...

Руководство не сразу ответило, а сказало, что провентилирует этот вопрос, и просило позвонить завтра.

- Ну как? - позвонил назавтра Суточкин. - Сравнивать или не сравнивать?

- Нет, - согласовав еще выше, ответили ему. - Раньше надо было думать. А теперь срытие может повести к нежелательным последствиям. В толпе могут оказаться иностранцы. Конечно, им ездить сюда запрещено, но за всеми не уследишь! Это создаст резонанс, нам сейчас не нужный. Так что думайте, как обеспечить в этом деле порядок.

- В каком же направлении думать? - попытался уточнить Суточкин.

- Это ваше дело! На то мы вас и посадили руководить районом.

Легко сказать - думайте. А что конкретно делать?

Для начала подумал Суточкин и дал указание, чтобы лозунги повесили, где нужно, а то ведь ненормальность получается. Поднимаются люди к светлой вершине, а правильных мыслей вокруг нету.

Вкопали столбы и написали лозунги.

Решили улучшить дорогу к могиле, из дорожного участка послали бульдозер, который прорыл дорогу, сравнял отдельные бугорки. Камни засыпали песком, песок превратился в пыль, пыль покрыла окрестную зелень.

Вспомнил Суточкин, как взбирался он на гору, как мучительно хотелось пить. Дал он распоряжение поставить у дороги к могиле киоски, чтобы продавали газировку.

Почему, думал дальше Суточкин, так незапланированно получается? Жил подозрительный человек, никто его не знал, а умер - хлопот не оберешься? Глядишь - на гостиницу деньги выбивать придется, а потом стоянку делать для автомобилей. И музей, чего доброго. Грустно становилось Суточкину, когда он думал об этом.

А тут еще одна неизвестность открылась: поэт, давно лежащий в могиле, когда-то, сидя на пляже, оказывается, писал картины, которые известны в городе Париже, стоящем на берегу никому в поселке неизвестной реки Сены. С одной стороны, конечно, мировая известность месту, возглавляемому лично Суточкиным. Но ведь забот от известности только прибавляется.

И времена вроде бы поменялись. Однажды сверху оповестили, что в район прибывает делегация из столицы, дабы в связи с юбилеем научно обозреть могилу поэта.

К приезду делегации крест, сложенный на могиле из камней, переложили в пятиконечную звезду. Клубный художник изготовил щит, который гласил: "Поэт! Трудящиеся района любят тебя, с одной стороны, как поэта, с другой стороны, как художника!" Щит установили возле могилы.

Делегация посетила могилу и похвалила за проделанную большую работу по увековечиванию памяти поэта. Сопровождая делегатов, Суточкин вникал в разговоры. Оказывается, кое-что из стихов решено в будущем и без спешки издать для расширения кругозора узкого круга доверенных людей. Трудность состояла в том, что стихи поэта печатать невозможно, ибо не все в них одобряет текущий момент. И, учитывая сложность, вышестоящие органы решили сделать поэта более правильным. Стихи уже поручено поправить, чтобы в них исчезли искажения нашей замечательной действительности.

Суточкин было обрадовался: со звездой на могиле он как в воду глядел. Но делегации именно могила-то и не понравилась.

- Не видно, - говорят, - пропаганды достижений технического прогресса. Все камнями завалено, когда есть прогрессивные материалы, такие, как железобетон.

- Все сделаем! - пообещал Суточкин. - Безвыходная одна только проблема: несознательные посетители без конца камни сюда несут. Так, чего доброго, скоро весь пляж переместится на вершину горы. Как быть, а?

- Не знаем, как быть, - пожали плечами члены делегации. - Уж вы сами тут принимайте решение.

Могилу забетонировали на совесть, и местный остряк заметил, что она стала походить на гигантских размеров унитаз.

Долго думал Суточкин насчет камней, а светлую идею предложил его зам. Тут же Суточкин позвонил председателю колхоза, который размещался по соседству.

- Вот какое дельце государственной важности, - сказал Суточкин. Выделишь колхозника с тачкой на выполнение важной общественной работы.

- А трудодни?

- Трудодни будешь ему начислять, будто он работает в колхозе.

- Незаконно это, - возразил председатель. - Да и людей у меня не хватает.

- Не хочешь добровольно - обяжем по административной линии.

- Тогда лучше добровольно, - сказал председатель.

Теперь ежедневно ранним утром, едва светает, к могиле прибывает старик с тачкой. Камни, которые несут паломники, он неторопливо грузит на тачку, длинной пыльной тропой спускается к морю и вываливает их на пляж.

Люди, которые поднимаются вверх, к могиле поэта, встречают старика, весело катящего вниз тяжелую тачку.

- Камни несете? - спрашивает обычно он, останавливаясь и вытирая пот.

- Несем! - отвечают ему.

- Доброе дело!

И старик удовлетворенно кивает. Трудодни ему набегают равномерно, как морской прибой.

Юрий Дружников. Когда исполняется 176

Copyright Юрий Дружников

Источник: Юрий Дружников. Соб.соч.в 6 тт. VIA Press, Baltimore, 1998, т.1.

Притча

Утром в день рождения Дубов сладко потянулся, включил экран новостей и прочитал недвусмысленное сообщение, что в интересах всего человечества настало его время отвезти в облачную газету объявление о своей добровольной смерти. Газета проецировалась в небе на туманных полотнищах и была видна всем.

Ему исполнилось 176. Возраст обозначался рядом с номером дубовского дома. По закону Дубов мог выбирать: перейти в иной мир сейчас или получить отсрочку в Агентстве по делам расселения, переселения и перенаселения. Рассрочка долго рассматривалась и давалась в связи с особыми заслугами подателя ходатайства, каковых у Дубова не было. А ведь еще недавно разрешалось жить до ста девяноста девяти! Но, в конце концов, самоликвидация - не такое уж неприятное дело для человека, которому абсолютно нечего делать.

Единственное, что удерживало Дубова, это была неосознанная потребность кого-то оставить в жизни после себя. На этот счет официальных ограничений не было. И Дубов, вопреки своим старым предубеждениям, женился. Трудно сказать, зачем. Может быть, надоело двигаться одному, а может, это была последняя попытка противодействовать окружающей его инертности. Словом, он дал Дубовой свое имя и свой катафалк, как он называл передвижной дом, в котором жил, и теперь день за днем и месяц за месяцем они двигались вместе.

Дом плавно нес их по лабиринту дорог. День сменялся ночью, и ночь таяла. Иногда засыпал Дубов, иногда Дубова, иногда оба вместе. Дом двигался размеренно, с одной и той же декретной скоростью 20 метров в секунду. Лишь иногда он замедлял ход, приближался к торчащим из земли отросткам, присасываясь к ним вытягивающимися хоботками, чтобы заправиться энергией.