Записки с того света - Александр Тимофеев Страница 22

Заключенные в соседних отсеках автобуса принялись яростно долбить и кричать. Затем начали раскачивать автобус из стороны в сторону.

Все это взбодрило Федора, и он громко заорал и почему-то закудахтал.

На негритенка было просто больно смотреть. Он уже готовился чуть ли не к смерти.

Вся эта движуха расшевелила и меня. Я тоже поднялся и в такт с Даниэлом и всеми остальными стал раскачивать автозак. Он, хотя и производил впечатление громоздкого броневика, оказался на удивление подвижным и начал шататься из стороны в сторону.

Это принесло свои плоды. Неожиданно включился маленький вентилятор и забрезжил тусклый свет лампы.

Это была победа.

Мы почувствовали громадное физическое и моральное облегчение, прежде всего даже моральное. Немного воздуха, но, самое главное, мы все как-то успокоились. Помогли друг другу снять верхнюю одежду. В одиночку это не получилось бы сделать: мешали наручники.

Мораль этой ситуации такова: необходимо всегда сохранять спокойствие и всегда бороться за свои права. Не молчать. Действовать!

«Молчание ягнят» бессмысленно.

Поэтому, когда люди говорят: «Ну что я могу? Что я мог сделать? Я связан обязательствами, обстоятельства, оппоненты сильнее меня, у них власть…» Это всегда оправдание своей слабости, безволия и бездействия.

Спрашиваешь: «А что вы делали?» Говорят:

«Ничего. Ведь бесполезно».

Я сразу вспоминаю этот случай.

Казалось бы, где там бороться? Ты в наручниках в темноте в полутораметровом железном гробу! А оказывается, и там можно!

Любое движение рождает результат.

Пот и моча

Автобус постоял еще минут десять и тронулся. О времени я говорю исключительно по своим ощущениям, так как часов у нас, естественно, не было. Да и зачем они заключенному?

Мы раскачивались в такт движению автобуса, как селедки в бочке, периодически стирая капавший с лица пот. Делать это надо было быстро, чтобы не упасть и не удариться обо что-либо.

Автобус проехал минут пятнадцать и встал.

У Федора начался словесный понос. Он бесновался.

Федор расходился все больше и больше.

Даниэл стал орать на него и бить кулаком в стену, показывая, чтό он с ним сделает, если тот не замолчит.

Федя кудахтал в ответ что-то непонятное, животное, петушиное. Но вдруг, неожиданно, успокоился. Видимо, оценил ситуацию и увидел, что румын настроен серьезно, явно мощнее его по габаритам и сейчас точно ему вмажет.

Однако продолжил тихо, на молитвенный лад бормотать всякие гадости, в том числе обращенные в мой адрес.

Поразительно, но православие и молитвы в нем переплетались с бесовщиной, и в его исполнении все это выглядело как некий дьявольский танец.

Это было страшное зрелище. Быть рядом с одержимым, видеть это, слышать это, соприкасаться с ним… Физически ощущать его непонятную энергию.

От всего этого начинаешь испытывать настоящее омерзение…

Неприятие.

Совершенно непонятные ощущения, которые я не испытывал ни до, ни после этого.

Встреча с оборотнем.

У меня нет слов, чтобы описать это. Действительно, нет слов.

Если не веришь в Бога, то в существование дьявола, в его реальность невольно поверишь.

В моих словах нет ни иронии, ни преувеличения.

Федя был наполнен бесами и не принадлежал сам себе.

А они «веселились» в нем. Мелкие бесы.

Страшно было осознавать, что это реальность.

Что рядом с тобой сидит только оболочка человека, а внутри…

Затем он решил помочиться.

На полу валялась полуторалитровая пластмассовая бутылка, на треть заполненная мочой. Она выполняла роль туалета во время поездок.

Федя открыл ее, и моментально по автобусу распространился такой зловонный, удушливый и специфический запах протухшей мочи, который я не забуду никогда. Захотелось подпрыгнуть и вылететь, как ракета.

Сколько пролежала эта бутылка, неизвестно. Может, день, а может, неделю – да еще при такой температуре. В нашей камере было не меньше сорока градусов, скорее где-то пятьдесят–пятьдесят пять, парилка.

Вся камера, несмотря на то что была железная, уже давно нагрелась и на ощупь была тепло-горячей. Полы, стены, лавки, на которых мы сидели, – всё было не теплым и не горячим, а чем-то средним – тепло-горячим. Видимо, моча в бутылке еще и забродила на такой жаре, началась какая-то химическая реакция. Передать этот запах невозможно.

Выдержать? А куда ты денешься?

Почувствовав этот едкий запах, мы все моментально вскочили и инстинктивно отдернулись от Федора, закрыв носы футболками.

Он выжидательно смотрел на нас.

Черные глаза Даниэла просто заискрились и источали какие-то непонятные, первобытные инстинкты.

Я подумал, что он сейчас точно разобьет Феде голову. Даниэл стал что есть силы бить в железную стену камеры.

Федя начал орать.

Мне уже было не по себе от этого ора.

Негритенок забился в угол и смотрел на все это какими-то жуткими глазами.

Даниэл вырвал у Федора бутылку, закрыл ее и одной рукой кинул в сторону своей скамьи, а второй сильно толкнул его об стену – он упал. А когда встал, Даниэл начал его сильно трясти. Федино тело то ударялось об стену, то возвращалось движениями рук Даниэла обратно. Также периодически Даниэл бил его ладонью по темени. Сопровождая экзекуцию смачными ругательствами.

Пишу «бил Федора», а правильнее было бы написать: «Бил нечто… в человеческой оболочке… похожее на человека…»

Но – не мне судить.

В последний раз ударив его по затылку и толкнув его в угол, Даниэл присел.

Я посмотрел на Федора – все это, как ни странно, не произвело на него какого-то сильного впечатления. Он был избит, но внутренне не сломлен.

Мы просидели около получаса молча.

Автобус стоял.

В воздухе витало напряжение.

Федор раскачивался, держась за причинное место и беспрестанно бормоча, как пономарь, что он не может больше терпеть, не может больше терпеть, не может больше терпеть… Это всех бесило.

Иногда его смиренная «молитва» прекращалась, и он вскакивал и яростно показывал характерными жестами, что сейчас просто нассыт прямо в камере.

Даниэл рычал на него, Федя садился на место.

Как усмиренный дрессировщиком тигр.

Так мы стояли еще где-то час, и в очередной раз, когда Федя встал и начал опять показывать жестами и мимикой, что сейчас он помочится, Даниэл неожиданно крикнул ему что-то и что есть силы запулил в него бутылкой с мочой.

В общем речь Даниэла означала примерно следующее: «Давай, ублюдок… будь ты проклят».

Набросив на рот и нос мокрую от пота футболку, Даниэл жестом показал, что нам надо сделать тоже самое. Федор отвернулся и стал быстро открывать бутылку… Мы встали в другой угол, накинув на носы футболки. Я дышал ртом. От удушливого запаха протухшей мочи немного резануло глаза.

Федор облегчился. Полуторалитровая бутылка, заполненная на треть, стала теперь полной почти по горлышко.

В воздухе стоял запах протухшей мочи.

Пот – видимо, от напряжения – полил еще сильнее. Даниэл матерился, корчил какие-то гримасы.

Автобус неожиданно тронулся, и мы поехали. Это немного разрядило обстановку. Сели по местам.

Мы еще только начинали наш путь, даже не выехали за пределы Сан-Паулу, а настроение уже было ужасным.

И это было только начало нашей поездки…

Белые вьетнамки

Мы ехали с сиреной по Сан-Паулу. Периодически автобус резко