Когда Нина знала - Давид Гроссман Страница 22

Он напрягся. Представляю себе, как он осторожно пятится назад. Снова спрашивает, зачем на самом деле ей нужен он, если она хочет взять интервью у собственной матери.

«Ты точно знаешь зачем. С тобой это будет проще».

«Тебе или ей?»

«Нам обеим».

Молчание.

«Но это не вся идея», – говорит Нина.

«Нет?»

«Послушай».

«Она абсолютно меня поразила», – сказал он мне в этом месте по телефону. Я сижу с первой чашкой кофе на подоконнике у себя дома. Я смотрю на Меира, который копает в тени горы, что напротив, а у меня в руке карандаш, и я почти машинально начинаю записывать в тетрадь каждое папино слово, будто мы возвратились к тем разработкам сценарного плана, когда я была его скрипт-супервайзершей, но карандаш вдруг дрожит в моей руке.

«Я подумала, – сказала Нина, – что, может, поедем все вместе».

«Куда?» – рассеянно спросил Рафаэль.

«В Голи-Оток», – тут же говорю я ему.

«Откуда ты знаешь, Гили?» – поразился Рафаэль.

«Почувствовала, пап», – бормочу я, а про себя думаю: да со вчера, с тех пор, как ты рассказал мне, что она больна. Это как снежная лавина, которая медленно валится на меня, хоронит меня под собой.

«Скажи, а Гили, думаешь, согласится поехать?» – спросила Нина.

«Не думаю, что Гили поедет».

«Это ненадолго, – сказала Нина, будто все дело в продолжительности поездки. – Два-три дня, не больше».

«Так как тебе кажется, Нина, может, сама ей и предложишь?» – спросил Рафаэль.

Гили – та, о которой речь, – рассеянно рисует атомный гриб над Хиросимой.

«Я? – разразилась Нина горьким смехом. – Да она не согласится услышать даже мой голос. Видел, как она избегала меня весь праздник? Она от отвращения не способна больше минуты смотреть мне в глаза. Но, может, ты ей предложишь? Тебе она не откажет. Попробуй, что уж может случиться? Она тебя не съест».

«Знаешь что? Я ей предложу. Максимум скажет «нет». На этой точке наступило долгое молчание. Я знаю Голи-Оток так, будто там родилась. Я могу проводить там экскурсии. В пятом классе в работе о корнях я сделала картонный макет этого острова. Что-нибудь еще? Мой адрес?

[email protected]

I rest my case[17].

Рафаэль молчит. Я рисую вершину скалы, что над пропастью и морем. Там, на самой высокой точке острова, моя Вера простояла пятьдесят семь дней под палящим солнцем и не прыгнула. Если я когда-нибудь окажусь на этом острове, я точно знаю, что сделаю. Я поднимусь до вершины горы и простою час или два, и буду орать волнам, и скалам, и пропасти, потому что они там еще с тех пор и они часть этой истории.

«Гили выглядит хорошо», – сказала ему Нина. «Верно». – Мой папа рад был это подтвердить и донести до моих ушей тоже. «Она в последние годы похорошела», – сказала Нина. И он ответил: «Ей сейчас хорошо, а по ней все сразу видно». – «А скажи мне…» – «Да?» – «У нее кто-то есть?» – «Да-да, уже довольно долго». – «Сколько?» – «Довольно долго, почти шесть лет». – «Шесть лет, и мне ничего не рассказывал». – «Нет». Долгое молчание. Рафаэль прочистил горло: «Он, кстати, не… не из ее ровесников». – «То есть?» – «Малость постарше». – «Ага». – «На одиннадцать-двенадцать лет, человек особенный, жутко деликатный и со сложной историей». – «А я и не думала, что Гили найдет себе кого-то с простой историей», – сказала Нина. Тут, кстати, было грубое нарушение основной договоренности. Обычно перед их еженедельным разговором Рафаэль спрашивает у меня разрешения рассказать ей то или это из моей жизни, какую-нибудь песчинку. И я непременно ему отказываю. Рафаэль говорит, что всегда, в каждом их разговоре, каждую неделю она спрашивает обо мне, будто чтобы насладиться болью от моего отказа.

«Я с Гили поговорю, конечно», – сказал Рафаэль. И Нина ответила: «Только не говори ей, что это моя идея». – «Естественно». – «Предложи ей поехать с нами. Она даже не обязана в дороге со мной говорить. Я готова продолжать быть для нее прозрачным воздухом. Но гораздо лучше будет, и для Веры тоже, если, когда мы будем снимать, Гили будет с нами, и может – как считаешь? – она немножко запишет, что происходит? – Он улыбнулся, щеки его раскраснелись (откуда мне знать? Да просто я его знаю). – Она снова станет твоей скрипт-супервайзершей, – сказала Нина и точно знала, я уверена, на какую из его кнопок нажимает. – Предложи ей сопровождать нас в поездке и описывать «все, что камера схватывает, а главное – чего она не схватывает», разве не это основная цель?» Рафаэль рассмеялся. Мой отец простофиля, его так легко купить! Потом она задала ему еще пару вопросов обо мне, о моей работе, о моих планах на будущее. Тут Рафаэль не стал особо мне докладывать, а я и не давила. Это было, как я уже сказала, грубое нарушение основной договоренности, но с другой стороны, должна отметить, в эти минуты они делали вместе нечто, чего уже многие годы не случалось: своим дурацким и ограниченным способом они были моими родителями.

«Так что ты на это скажешь, Гили?» – осторожно спросил Рафаэль.

«Я поеду».

«Ясно, – вздохнул он. – Прекрасно тебя понимаю. То же я сказал и Нине. У меня не было даже тени…»

«Я поеду».

«Я только говорю, предлагаю, ладно? Что все же… Что ты сказала?»

«Что я поеду».

«В Голи-Оток?»

«Да».

«И будешь с нами, когда станем снимать?»

«Да».

Молчание.

«Но послушай, папа, у меня тоже есть свое условие».

«Все, что пожелаешь, Гилюш. Любое…»

«Этот фильм – мой».

«Что… Что значит твой? В каком смысле?»

«В том, что ты и я все делаем вместе, но при монтаже последнее слово за мной». Меня саму потрясло то, что я выговорила. Так вот ему это выпалить!

Как будто мы многие годы готовились к этой минуте.

«Послушай, это будет… не знаю… непросто».

«Конечно. Сможешь это выдержать?»

«Не знаю. Попробуем».

«Нет. Мне нужно твое обещание. Без него я не еду».

«И не даешь мне времени подумать?»

«Нет».

Молчание. Долгое.

Я не сломаюсь. Я не сломаюсь.

«Согласен».

«И все?»

«А ты дала мне выбор?»

Снова молчание. Очень долгое. Его тяжелое дыхание. Очень надеюсь, что не слишком сильно его задела.

«Пусть будет так», – говорит он.

«Тогда я еду».

«И я могу сказать это Нине?»

«Да. Но при одном условии».

Он снова громко выдыхает, что обычно происходит после того, как он так надул щеки, что они чуть не лопнули. Посейдон, раздувающий паруса кораблей. Мое сердце стучит. Поездка состоится. Вскоре мы