Валентин Катаев - Время, вперед ! Страница 23

- У нас и здесь работы хватит.

Фома Егорович хитро прищурился.

- Хорошее жалованье, товарищ Маргулиес. А? Подумайте. Вы будете иметь симпатичного хозяина. А? Может быть, вы не хотите иметь дело с недорезанным буржуем? Но я не буду касаться ваших политических рассуждений.

Американец громко засмеялся.

- Славный вы парень, Фома Егорович, - сказал Маргулиес сердечно. Оставайтесь у нас. Мы вас в городской Совет выберем, а?

- А мы вас на конгресс пошлем. А?

- Нет, уж я как-нибудь тут.

- А я как-нибудь там.

Они еще некоторое время постояли рядом, смеясь, тормоша и тиская друг друга.

- Ну, я пошел, - сказал вдруг Маргулиес.

- Пока, пока, - сказал Фома Егорович. - Только вы мне газету оставьте. Я почитаю новости. Вам не нужно?

- Пожалуйста. Просвещайтесь.

Фома Егорович взял газету и сунул ее в карман. Знал ли он, что это была его смерть?

Маргулиес пошел к бригаде Ермакова, но по дороге заинтересовался новым фронтом работы.

XXVI

То и дело подтягивая на ходу новые шаровары, Ищенко торопился на участок. Он шел очень быстро, сдвинув крепко брови.

Однако иногда ему казалось, что он идет слишком медленно. Тогда он начинал бежать. Он бежал некоторое время рысью, ни о чем не думая.

Потом опять являлись мысли, и он переходил на быстрый шаг.

Он вспотел - его новая рубаха стала на спине мокрой и черной от пыли.

Множество мыслей тревожило его.

Конечно, слов нет, бригада Ханумова и Ермакова опытнее и сильнее. Они образовались месяцев пять-шесть тому назад. Бригада Ищенко существовала всего два. И все же Ищенко боролся с Ханумовым и Ермаковым.

Он боролся с ними со всем упрямством и скрытым жаром украинца.

Первое время, когда Ханумов гордо мчался на мотоциклете, а Ермаков гарцевал на лошади, Ищенко сплошь да рядом ехал на черепахе или в лучшем случае в телеге.

Однако он не сдавался.

Он делал все, чтобы покрыть Ханумова и Ермакова.

Однажды это ему удалось: его посадили на велосипед, тогда как Ханумову досталась черепаха, а Ермакову - кляча.

В следующую декаду он снова был жестоко отброшен назад.

Это было третьего дня.

Показателей еще не вывесили, но Ищенко уже с тусклым отвращением ожидал новых картинок.

Хорошо еще, если Шура посадит его на клячу или на черепаху, а что, если - на рака, на длинного красного рака с мышиной головой и усами, длинными, как мышиные хвосты?

И это в то время, как Ханумов будет выглядывать из овального окошечка косо летящего паровоза, а Ермаков сидеть, задрав ноги, в автомобиле!

Впрочем, с этим еще можно мириться.

Но отдать Ханумову славу мирового рекорда - нет, этого, друзья, не будет. Он не уйдет с участка до тех пор, пока не получит приказания бить Харьков.

Он шел, считая в уме и на пальцах то, что в этот день считал не один десяток людей на строительстве. Он делил триста шесть харьковских замесов на восемь часов смены. Он делил приблизительно, и у него получалось для ровного счета сорок.

Ему надо было делать сорок замесов в час!

Он вдруг останавливался посередине дороги, подбирал щепку или гвоздь и сосредоточенно писал по толстому слою пыли цифры шестьдесят и сорок.

Он пытался разделить шестьдесят минут на сорок замесов.

Он совсем недавно научился делить и теперь от поспешности и волнения никак не мог этого сделать.

Он чувствовал только, что получается как-то побольше одной минуты. Значит, за одну, для ровного счета, минуту надо делать один замес. Шуточки!

Проходя мимо работающей бригады Ермакова, Ищенко задержался. В первый раз он смотрел со стороны на ту работу, которую делала ежедневно его бригада. Работа ермаковцев показалась ему со стороны отвратительно медленной и корявой. Она шла какими-то рывками, толчками, поминутно останавливаясь и как будто топчась на месте.

Тяжелые тачки, в которых подвозили к бетономешалке песок, щебенку и цемент, все время съезжали с узких досок, проложенных по строительному мусору к ковшу машины.

Поднимать их и ставить опять на доску стоило больших хлопот и усилий.

Тачку вез один человек, а подымать ее надо было вдвоем. Постоянно кому-нибудь приходилось бросать свою и бежать выручать чужую.

Цемент находился в бочках. Из бочек надо было его согнать в тачки лопатами.

Щебенку выгрузили слишком далеко. Тачки сталкивались, сцеплялись колесами, задевали друг друга бортами. Ребята уставали.

Иногда, в ожидании ковша, возле машины собиралось пять-шесть тачек, а иногда не было ни одной, и, ожидая загрузки, барабан крутился вхолостую.

Во сколько же времени Ермаков делает один замес? У Ищенко не было часов.

Он подождал, пока барабан вывалил порцию бетона. Тогда он стал шепотом, стараясь не торопиться, считать секунды:

- Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь...

Чтобы не сбиться со счета, он загибал после каждого десятка палец. Когда он загнул все десять пальцев, а потом еще два, барабан опять перевернулся. Сто двадцать секунд. Две минуты.

Это время показалось бригадиру со стороны очень долгим. Однако оно обозначало, что ермаковцы делают в час тридцать замесов. Стало быть, в смену - двести сорок.

До сих пор на строительстве еще никто никогда не сделал двухсот сорока. А бригада Ищенко не подымалась выше ста восьмидесяти.

"Ну, - подумал Ищенко, - когда при такой мотне двести сорок, то пусть мне не видать на свете добра, если мои хлопцы не всадят сегодня самое меньшее - четыреста".

- А! Ты уже тут? Считаешь? Здорово, хозяин!

Перед Ищенко стоял Корнеев. Ищенко вопросительно и настойчиво посмотрел на прораба.

- Как там наше дело?

Корнеев слегка сощурил глаза и подергал щекой.

- Дело как? _

Он стал боком, невнимательно приложил ладонь к козырьку и, как моряк, посмотрел вдаль.

Даль была просторна, черна и волниста. Косо подымали сорокапятиметровую трубку скруббера. Стрекотали лебедки.

- Дела идут, контора пишет.

Ищенко понял, что все в порядке, и расспрашивать больше нечего.

У него отлегло от сердца.

- А хлопцы твои как? - заметил вскользь Корнеев.

- За моих хлопцев не беспокойтесь, - сказал Ищенко зловеще. - За каких-нибудь других хлопцев можешь беспокоиться, а за моих не беспокойтесь.

Они молча пошли к пятой батарее. Сюда скоро должны были перенести бетономешалку.

Здесь уже орудовал Маргулиес.

Он орудовал легко, незаметно, как бы между прочим. Он старался не привлекать к себе постороннего внимания.

Делая вид, что прогуливается, он обмеривал шагами площадку. В то же время он отдавал незначительные распоряжения плотникам, сколачивающим помост, и водопроводчикам, свинчивающим трубы. Он то появлялся снаружи, то, поднимаясь по трапу, скрывался в громадном сумраке тепляка.

- К тебе, что, жинка приехала? - спросил он, проходя мимо Ищенко.

Ищенко вытер ладони о штаны. Они обменялись рукопожатием.

- Приехала. Скаженная баба.

Суровая нежность тронула припухшие губы бригадира.

- Говорят, ожидаешь прибавления семейства?

Ищенко охватил себя сзади под колени и присел на бревно.

- Да, прибавление семейства. - Он задумался. Молчал, отдыхая. Карие глаза его смотрели, как сквозь туман.

- У Ермакова как? - спросил Маргулиес Корнеева.

- Ермаков кончает. Кубов двадцать осталось.

- Хорошо.

- Давид, - сказал Корнеев. - Мне надо домой. Как ты думаешь? Хоть на двадцать минут.

- Сейчас сколько?

Корнеев потянул за ремешок часов.

- Без десяти двенадцать.

- Елки зеленые! - воскликнул Маргулиес. - У меня в двенадцать прямой провод.

- Опять прямой провод?

- Да, понимаешь, все никак не могу добиться одной штуки. А без этой штуки, понимаешь... Одним словом, я через полчаса буду обратно. Пожалуйста, Корнеев. Я понимаю, нельзя бросить участок. Если за ними не смотреть, они наделают нам хороших делов.

Маргулиес взялся за столбик и перескочил через колючую проволоку.

XXVII

Прораб сел рядом с бригадиром на бревно и посмотрел на туфли. Они были безобразно пятнисты. Нечего и думать привести их в приличный вид.

Опять красить. Только.

Однако как же будет с Клавой? Неужели уедет? Хоть на четверть часа домой, хоть на десять минут. И как оно все нескладно и некстати.

- Такие-то наши дела, Ищенко, - сказал он, обнимая бригадира за плечи.

Но в ту же минуту он вскочил с места и бросился к плотникам.

- Эй! Постой! Не забивай! - закричал он не своим голосом. - Куда приколачиваешь? Отдирай обратно! Разве это полтора метра?

Ищенко сидел один, неподвижно глядя в одну точку. Эта точка была забинтованной головой Ермакова, далеко белевшей над помостом, где плавно вращался, гремел и опрокидывался барабан бетономешалки.

Там мелькали колеса и рубахи. Оттуда долетали крики, шершавый шорох вываливаемого и сползающего по деревянному желобу бетона.

Ермаковцы лили последние кубы. Сейчас будут переставлять машину сюда, на пятую батарею. В шестнадцать часов заступает бригада Ищенко - бить Харьков.