Иван Бунин - Том 1. Стихотворения. Рассказы Страница 23

26. VII.16

Настанет день — исчезну я…

Настанет день — исчезну я,А в этой комнате пустойВсе то же будет: стол, скамьяДа образ, древний и простой.

И так же будет залетатьЦветная бабочка в шелку —Порхать, шуршать и трепетатьПо голубому потолку.

И так же будет неба дноСмотреть в открытое окноИ море ровной синевойМанить в простор пустынный свой.

10. VI.16

Памяти друга

Вечерних туч над морем шла грядя,И золотисто-серыми столпамиСтояла безграничная вода.Как небеса лежавшая пред нами.И ты сказал: «Послушай, где, когдаЯ прежде жил? Я странно болен — снами,Тоской о том. что прежде был и бог…О, если б вновь обнять весь мир я мог!»

Ты верил, что откликнется мгновенноВ моей душе твой бред, твоя тоска.Как помню я усмешку, неизменноТвои уста кривившую слегка.Как эта скорбь и жажда — быть вселенной,Полями, морем, небом — мне близка!Как остро мы любили мир с тобоюЛюбовью неразгаданной, слепою!

Те радости и муки без причин,Та сладостная боль соприкасаньяДушой со всем живущим, что одинТы разделял со мною, — нет названья,Нет имени для них, и до сединЯ доносу порывы воссозданьяСвоей любви, своих плененных сил…А ты их вольной смертью погасил.

И прав ли ты, не превозмогший теснойСудьбы своей и жребия творца,Лишенного гармонии небесной,И для чего я мучусь без концаВ стремленье вновь дать некий вид телесныйЧертам уж бестелесного лица.Зачем я этот вечер вспоминаю,Зачем ищу ничтожных слов, — не знаю.

12. VIII.16

На Невском

Колоса мелкий снег взрывали и скрипели,Два вороных надменно пролетели,Каретный кузов быстро промелькнул,Блеснувши глянцем стекол мерзлых,Слуга, сидевший с кучером на козлах,От вихрей голову нагнул,Поджал губу, синевшую щетиной,И ветер веял красной пелеринойВ орлах на позументе золотом…Все пронеслось и скрылось за мостом,В темнеющем буране… ЗажигалиОгни в несметных окнах вкруг меня,Чернели грубо баржи на канале,И на мосту, с дыбящего коняИ с бронзового юноши нагого,Повисшего у диких конских ног,Дымились клочья праха снегового…

Я молод был, беспечен, одинокВ чужом мне мире, сложном и огромном.Всю жизнь я позабыть не могОб этом вечере бездомном.

27. VIII.16

Тихой ночью поздний месяц вышел…

Тихой ночью поздний месяц вышел Из-за черных лип.Дверь балкона скрипнула, — я слышал Этот легкий скрип.В глупой ссоре мы одни не спали, А для нас, для насВ темноте аллей цветы дышали В этот сладкий час.Нам тогда — тебе шестнадцать было, Мне семнадцать лет,Но ты помнишь, как ты отворила Дверь на лунный свет?Ты к губам платочек прижимала, Смокшийся от слез,Ты, рыдая и дрожа, роняла Шпильки из волос,У меня от нежности и боли Разрывалась грудь…Если б, друг мой, было в нашей воле Эту ночь вернуть!

27. VIII.16

Помпея

Помпея! Сколько раз я проходилПо этим переулкам! Но ПомпеяКазалась мне скучней пустых могил,Мертвей и чище нового музея.

Я ль виноват, что все перезабыл:И где кто жил, и где какая феяВ нагих стенах, без крыши, без стропил,Шла в хоровод, прозрачной тканью вея!

Я помню только древние следы,Протертые колесами в воротах,Туман долин, Везувий и сады.Была весна. Как мед в незримых сотах,Я в сердце жадно, радостно копилИзбыток сил — и только жизнь любил.

28. VIII.16

Компас

Качка слабых мучит и пьянит.Круглое окошко поминутноГасит, заливает хлябью мутной —И трепещет, мечется магнит.

Но откуда б, в ветре к тумане,Ни швыряло пеной через борт,Верю — он опять поймает Nord.Крепко сплю, мотаясь на диване.

Не собьет с пути меня никто,Некий Nord моей душою правит,Он меня в скитаньях не оставит,Он мне скажет, если что: не то!

28. VIII.16

Капри

Проносились над островом зимние шквалы и буриТо во мгле и дожде, то в сиянии влажной лазури,И качались, качались цветы за стеклом,За окном мастерской, в красных глиняных вазах, —От дождя на стекле загорались рубины и алмазахИ свежее цветы расцветали на лоне морском.Ветер в раме свистал, раздувал серый пепел в камине,Градом сек по стеклу — и опить были ярки и синиСредиземные зыби, глядевшие в дом,А за тонким блестящим стеклом,То на мгле дождевой, то на водной синевшей пустыне,И золотой пустоте голубой высоты,Все качались, качались дышавшие морем цветы.Проносились февральские шквалы. Светлее и жарче сиялиАфриканские дали,И утихли ветры, зацвелиВ каменистых садах миндали,Появились туристы в панамах и белых ботинкахНа обрывах, на козьих тропинках —И к Сицилии, к Греции, к лилиям божьей земли.К ПалестинеПотянуло меня… И остался лини, пепел в каминеИ опустевшей моей мастерской,Где всю зиму качались цветы на синевшей пустыне мирской.

30. VIII.16

Едем бором, черными лесами…

Едем бором, черными лесами.Вот гора, песчаный спуск в долину.Вечереет. На горе пред намиЛес щетинит новую вершину.

И темным-темно в той новой чаще,Где опять скрывается дорога,И враждебен мой ямщик молчащий,И надежда в сердце лишь на бога,

Да на бег коней нетерпеливый,Да на этот нежный и певучийКолокольчик, плачущий счастливо,Что на свете все авось да случай.

9. IX.16

Первый соловей

Тает, сияет луна в облаках.Яблони в белых кудрявых цветах.

Зыбь облаков и мелка и нежна.Возле луны голубая она.

В холоде голых, прозрачных аллейПробует цокать, трещит соловей.

В доме, уж темном, в раскрытом окне,Девочка косы плетет при луне.

Сладок и нов ей весенний рассказ,Миру рассказанный тысячу раз.

2. Х.16

Падучая звезда

Ночью, звездной и студеной,В тонком сумраке полей —Ослепительно-зеленыйРазрывающийся змей.

О, какая ярость злая!Точно дьявол в древний мигНизвергается, пылая,От тебя, Архистратиг.

30. Х.16

Старая яблоня

Вся в снегу, кудрявом, благовонном,Вся-то ты гудишь блаженным звономПчел и ос, завистливых и злых…

Старишься, подруга дорогая?Не беда. Вот будет ли такаяМолодая старость у других!

<1916>

Семнадцатый год

Наполовину вырубленный лес,Высокие дрожащие осиныИ розовая облачность небес:Ночной порой из сумрачной лощиныВъезжаю на отлогий косогорИ вижу заалевшие вершины,С таинственною нежностью, в упорДалеким озаренные пожаром.Остановись, оглядываюсь, да,Пожар! Но где? Опять у нас, — недаромВчера был сход! И крепко поводаНатягиваю, слушая неясный.На дождь похожий, лепет в вышине,Такой дремотно-сладкий и бесстрастныйК тому, что там и что так страшно мне.

27. VI.17

Укоры

Море с голой степью говорило:«Это ты меня солончакамиИ полынью горькой отравила,Жарко дуя жесткими песками!

Я ли не господняя криница?Да не пьет ни дикий зверь, ни птицаИз волны моей солено-жгучей,Где остался твой песок летучий!»

Отвечает степь морской пустыне:«Не по мне ли, море, ты ходило,Не по мне ли, в кипени и сини,За волной волну свою катило?

Я ли виновата, что осталась,В час, когда со мной ты расставалось,Белой солью кипень снеговая,Голубой полынью синь живая?»

11. VIII.17