Мирза Ибрагимов - Наступит день Страница 23

- На юридическом.

- А что вы преподавали в школе?

- Мои предметы - история и литература.

Сертиб задумался, стараясь что-то вспомнить, потом повернулся к Курд Ахмеду.

- Вероятно, вас удивило мое посещение?

- Я всегда рад вас видеть. Двери наши открыты.

- Я хотел с вами кое о чем поговорить.

Не желая мешать их беседе, Фридун и Гахрамани поднялись. Сертиб также встал. Пожимая руку Фридуну, он спросил как бы вскользь:

- Не взяли бы вы на себя труд подготовить одну особу по литературе? Ведь вам, чтобы учиться, вероятно, нужна будет какая-то поддержка?

- Это было бы очень кстати, господин сертиб! - не дав Фридуну ответить, вмешался в разговор Курд Ахмед. - Мой друг как раз ищет подходящую работу.

- В таком случае прошу вас дня через два зайти ко мне.

- Слушаюсь! - ответил Фридун и вышел с Ризой Гахрамани.

После их ухода Курд Ахмед принес два стакана крепкого, душистого чаю.

- Вы знаете, - приступил к беседе сертиб Селими, помешивая ложечкой в стакане, - я ухожу из министерства. Недавно министр вызывал меня, и из его слов я понял, что надо подавать в отставку. В сущности я рад этому. А к вам привело меня другое дело.

В соответствии с этикетом Курд Ахмед приподнялся и снова сел.

- Извольте, я к вашим услугам, - сказал он почтительно.

- Я хочу подать докладную записку его величеству. Страна идет к гибели. Положение в Азербайджане и Курдистане, состояние рынка вы знаете не хуже меня. Я пришел к вам, чтобы с вашей помощью выяснить то, что мне еще не известно, - сказал сертиб Селими.

Выслушав сертиба, Курд Ахмед, не выражая собственного мнения, дал ему исчерпывающие сведения по интересовавшим его вопросам.

- Очень вам благодарен. Я отдохнул у вас душой, - сказал сертиб, уходя, и крепко пожал руку молодому человеку.

Фридун и Риза Гахрамани без устали размножали окончательно отредактированную листовку. Фридун, которому казалось, будто он пишет новый кодекс жизни и морали общества, каждую букву выводил с особенным старанием. Усердно работал и Риза Гахрамани.

Когда они сделали по тридцати копий, каждый из них уже знал текст листовки наизусть.

К трем часам ночи сто экземпляров листовки были готовы, и они наконец разогнули спины. Налили из термоса по стакану горячего крепкого чаю. Эта добровольная работа не только не утомила их, но, наоборот, вызвала особый прилив сил; ни тому, ни другому не хотелось спать.

Они разговорились.

Фридун рассказал о деревне, о семье дяди Мусы, о Гюльназ.

- Если б ты знал, какая это красавица, какая сердечная девушка! вздохнул он. - Но как они тяжело живут! Разве это можно назвать жизнью?

- Ничего, мой друг, не падай духом, - стал утешать его Гахрамани. - И они дождутся светлых дней. Все изменится.

- Ну, теперь расскажи о себе, - попросил его Фридун, - как у тебя в Мазандеране?

- Жизнь наша повсюду одинаково тяжела, - начал Риза Гахрамани.

Из своих двадцати шести лет двадцать он провел на работе. Ему было всего шесть лет, когда отец, мелкий торговец в Мазандеране, привел его в свою лавчонку. С этого времени он вместе с отцом каждый день отправлялся чуть свет на работу и с ним же к вечеру возвращался домой.

В лавке отец то и дело давал ему всяческие поручения: "Риза, сынок, сбегай к Мешади-Абасу, скажи, чтобы принес стакан чаю для покупателя!..", "Сынок, ну-ка, разменяй быстренько эти десять туманов!..", "Не стой зря, наполни мешок господина углем!.."

В лавочке всегда было достаточно работы для маленького Ризы, поэтому по возвращении домой он быстро проглатывал поданный матерью ужин и валился в постель. Не успевала голова его коснуться подушки, как он сразу засыпал. Часто и во сне слышались ему приказания отца, казалось, что он бегает по его поручениям.

Несмотря на это, он чувствовал себя счастливым в своей семье. У них была своя лавка, был обеспеченный кусок хлеба. Но неумолимый закон рынка быстро развеял по ветру их маленькое счастье.

В погоне за большим барышом отец Ризы поддался на уговоры одного торговца и впутался в рискованную сделку. В два месяца он разорился и вынужден был закрыть лавку. Чтобы поправить дела, отец решился распродать домашние вещи. Но снова стать на ноги ему так и не удалось. Тогда после долгих уговоров и просьб он определил сына учеником к кузнецу.

В кузнице Риза целый день раздувал мехи либо стучал молотом, получая за это два крана в день.

Сломленный банкротством и дальнейшими неудачами, отец слег.

- Все терпи, сын мой, но научись ремеслу. Без ремесла не проживешь в этой стране, - неустанно повторял он сыну.

Мальчику не было полных двенадцати лет, когда отец скончался, оставив семье в наследство лишь рваный коврик да изодранную постель.

Видя, что мальчик старается, мастер увеличил его жалованье, стал платить три крана в день. Денег этих хватало семье лишь на то, чтобы не умереть с голоду. Но они и за это благодарила небо, потому что тысячи таких, как они, влачили еще более жалкое существование, будучи не в состоянии заработать не только три крана, но и три шая. Безработица, страшная безработица свирепствовала повсюду.

Страх остаться без дела заставлял Ризу не только выполнять обязанности подмастерья, но и всячески прислуживать мастеру, не гнушаясь никакой работой. Помня завет отца, он старательно перенимал от кузнеца его искусство и стал подлинным мастером своего дела. Теперь он получал уже пять кранов в день.

Когда ему стукнуло восемнадцать лет, мастер подозвал его и сказал:

- Вот что, сын мой! Ты мужчина, и рука у тебя крепкая. Открой свою кузницу или поступи на работу в другую мастерскую. Совесть не позволяет мне продолжать платить тебе пять кранов, а на большее у меня средств не хватает. А я найду себе какого-нибудь мальчика. И он получит кусок хлеба, и у меня работа не станет. Я посвящал тебя в ремесло, не жалея сил. Скажешь спасибо хорошо, - не скажешь - и то ладно. В обоих случаях пусть благословит аллах память твоего покойного родителя!..

Риза поблагодарил кузнеца:

- Спасибо, мастер. Ты был мне как отец, и ничего плохого я от тебя не видел. До смерти не забуду твоего добра...

Целый месяц метался Риза в поисках работы и наконец, затратив на взятки скопленные матерью в течение долгих лет двадцать туманов, сумел поступить чернорабочим в депо мазандеранской железнодорожной станции.

Здесь он работал без устали день и ночь и благодаря отличному знанию дела был вскоре назначен помощником мастера по ремонту. Он прослыл прекрасным работником. Все, кому приходилось работать с ним, были им довольны. Общительный, трудолюбивый, скромный, он вызывал в тех, кто его знал, любовь и уважение.

Положение Ризы уже достаточно упрочилось, но он остался совсем один мать умерла от язвы желудка. Тяжело было возвращаться после работы в пустую, холодную комнату, и он стал задерживаться в депо, работая по шестнадцать восемнадцать часов в сутки, до полного изнеможения.

Однажды Ризу вызвали к начальнику станции.

Начальник представил его высокому грузному господину в очках и сказал Ризе:

- Господин прибыл из Тегерана. Услышав, что ты слывешь у нас хорошим мастером, он решил перевести тебя в тегеранское депо. Что ты скажешь на это?

Предложение показалось Ризе заманчивым.

- Воля ваша! - ответил он начальнику.

Довольные таким ответом, начальник и тегеранец переглянулись.

Спустя месяц Риза Гахрамани работал уже ремонтным мастером в паровозном депо станции Тегеран.

Вначале он боялся, что ему будет трудно жить в незнакомом городе и он не вынесет одиночества в чужой ему среде. Но, войдя в работу, освоившись с большим городом, он обзавелся новыми друзьями, а вскоре через них познакомился и с Курд Ахмедом.

Жизнь Ризы Гахрамани напомнила Фридуну его собственную. Казалось, их оторвала от родной почвы одна и та же буря, закрутил один и тот же вихрь.

Фридуну опять вспомнилась книга Горького "Мать". Повсюду у рабочих одна и та же жизнь. Какая непреложная истина!

- Риза, - заговорил Фридун, - всех нас гнетет и губит один и тот же неумолимый закон. У нас у всех, и у индийских бедняков, и у китайских кули, и у парижских рабочих, одинаковая жизнь, и один у нас враг.

- Как подумаешь, сразу поймешь эту истину. А с виду кажется, каждый живет по-разному, - в Индии иначе, чем у нас, у нас не так, как во Франции. А заглянешь в корень, сразу видишь, что нашему брату рабочему везде одинаково трудно, всюду отравляют жизнь одной и той же отравой, - согласился Риза.

- Поэтому-то нам и надо объединиться, не обращая внимания ни на национальность, ни на вероисповедание. Чем нравится мне сертиб? Тем, что для него и перс, и азербайджанец, и курд совершенно одинаковы, как бы братья. Так же высоко ценю я и твое отношение к национальностям. Наш друг Курд Ахмед курд, ты - перс, теперь присоединился к вам азербайджанец. Разве мы не родные братья?

- А вот погоди, - прервал его Риза Гахрамани, - я познакомлю тебя с армянином Симоняном. Что тогда скажешь?