Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 1 Страница 23

И, махнувъ отчаянно рукою, онъ побѣжалъ ко флигелю, на крыльцѣ котораго давно его ждалъ Ѳедосей.

Чернокудрый пріятель его остановился посреди двора, не зная итти-ли за нимъ, или дать простыть его первому пылу.

— Однако, говорилъ онъ себѣ мысленно, — какъ онъ врѣзался, бѣдняга!.. И это съ двухъ… чего, — съ одного разу? Вотъ эти дѣвственные, загорятся сразу, какъ копна горятъ!.. И отвести его теперь поздно… Станетъ онъ теперь мучиться, безумствовать, — и я вѣдь знаю его, онъ на все способенъ; я помню какъ въ пансіонѣ онъ изъ втораго этажа выскочить хотѣлъ когда его вздумалъ высѣчь инспекторъ… Весь вопросъ теперь въ томъ что она, раздѣляетъ-ли?… Сегодня она меня что-то очень подробно распрашивала о немъ… Съ другой стороны эта нотація князя… Такъ или инако, Жаръ-птицу по моему добыть легче!.. Эхъ, Сережа мой бѣдный, надо-же… И это они называютъ жизнью? Нѣтъ! И въ подвижномъ воображеніи Ашанина закопошились тутъ-же обычныя представленія, — нѣтъ; вотъ эту быстроглазую Акулину, напримѣръ, «къ груди прижать во тьмѣ ночной», дѣло будетъ другое!.. А все-же такъ этого оставить нельзя! Разъ Сережа избѣгаетъ даже говорить со мной, надо предварить его тетушку.

И Ашанинъ вернулся въ домъ, — отыскивать г-жу Переверзину.

Въ это же время, въ одной изъ садовыхъ бесѣдокъ, куда, но выходѣ изъ театральной залы, исправникъ Акулинъ увелъ свою дочь, происходилъ между ними слѣдующій разговоръ:

— Потрудись объяснить мнѣ, сударыня, говорилъ родитель, отдуваясь отъ спѣшной ходьбы, — на что тебѣ нужно Ранцова предъ всѣмъ обществомъ шутомъ выставлять, — а?

— А вамъ то что до этого? отвѣчала на это дочка; — и для этого только вы меня сюда и увели? Я даже понять не могла — что за смѣхъ такой!..

— А что я тебѣ скажу, возразилъ исправникъ, — что онъ, видя твое грубіянство, плюнетъ и откланяется тебѣ!..

— Во первыхъ, не говорите «плюнетъ,» потому что это въ высшей степени mauvais genre, и вы, какъ сами служили въ гвардіи, должны знать это! Во вторыхъ, мой капитанша откажется отъ меня только когда я сама этого захочу. Въ третьихъ, ну, онъ откажется: что-жъ за бѣда такая?

— А такая, что послѣ кащея этого, Тарусова, что ему четвероюроднымъ какимъ то приходился, досталось ему нежданно негаданно богатѣйшее имѣніе, да тысячъ сто на старыя ассигнаціи денегъ, что онъ любую княжну въ Москвѣ за себя можетъ взять, — вотъ что! А у насъ съ тобой жаворонки въ небѣ поютъ, да и вся тутъ!..

Бойкая барышня вспыхнула какъ піонъ:

— Что-жъ, это вы мнѣ никого лучше найти не могли какъ армейскаго, необразованнаго Ваше Благородіе? Развѣ я на. то, воспитывалась въ Институтѣ чтобъ капитаншею быть? Развѣ…

— И, матушка! перебилъ ее, махая руками, толстый Елпидифоръ, — васъ тамъ, что цыплятъ у ярославскаго курятника, штукъ шестьсотъ заразъ воспитывается; такъ на всѣхъ то на васъ, пожалуй, Вашихъ Свѣтлостей и не хватитъ.

— Да развѣ я была какъ всѣ, какъ всѣ шестьсотъ? Когда вы меня брали, вы не помните развѣ что вамъ сказала maman? назвала она институтскимъ языкомъ начальницу заведенія. — «Notre cher rossignol,» сказала она вамъ про меня; она чуть не плакала что вы меня взяли до выпуска… Я на виду бывала! Меня всѣ знали, баловали, всѣ изъ grand monde'а, кто не пріѣзжалъ… Сама Государыня сколько разъ заставляла пѣть!.. Если бы вы не взяли меня тогда, я могла съ шифромъ выйти, я изъ первыхъ училась, — могла бы ко двору попасть за голосъ, какъ фрейлина Бартенева; grande dame была бы теперь!.. И послѣ этого я должна, до вашему, отставною капитаншею сдѣлаться.

Она чуть не рыдала; но вдругъ вспомнила, оборвала — и, подступая ближе къ отцу:

— Да что вамъ вздумалось мнѣ теперь про него говорить, спросила она, — когда вы знаете кого я имѣю въ предметѣ?

— Вотъ то-то, матушка, вздохнулъ на это исправникъ, — когда-бъ ты не такъ пылка была, да не закидывала меня твоими грандъ дамами, такъ у насъ, пожалуй, ладъ бы вышелъ иной. — Ты съ чего взяла, во первыхъ, что онъ къ тебѣ склонность имѣетъ?

— Я же говорила вамъ:- когда я сюда пріѣхала гостить, въ первый же день старуха (увы, что сказала бы княгиня Аглая Константиновна, если бы знала какъ ее обзывала барышня!) заставила меня пѣть, и я спѣла: «я помню чудное мгновенье.» Онъ былъ внѣ себя отъ восторга, подошелъ, нѣсколько разъ жалъ мнѣ руку, даже поцѣловалъ одинъ разъ, кажется, и потомъ каждый вечеръ заставлялъ пѣть, — все опять «я помню», шутилъ, любезенъ былъ… Ну, извѣстно, какъ когда человѣкъ занятъ женщиною… Вы тогда пріѣхали, и я вамъ разсказала… И вы тогда сами мнѣ сказали: «гляди, Оля, умна будешь, большаго осетра можно выловить!» Вѣдь говорили вы?

— Говорить говорилъ, не отказываюсь, — Елпидифоръ Павлычъ почесалъ себѣ за ухомъ, — говорилъ потому, что эту Шастуновскую породу знаю, — слышалъ! Покойный князь Михайло Васильевичъ въ свое время пропадалъ изъ за женщинъ…. Этотъ опять, когда товарищемъ министра былъ, — я въ Лейбъ-Уланскомъ полку еще служилъ, — въ Петергофѣ по лѣтамъ жила его тогдашній предметъ, замужняя, одного доктора жена, красавица!.. Я всю эту исторію зналъ… Мужъ низачто разводной ей дать не хотѣлъ, а то бы онъ на ней непремѣнно женился. Всѣмъ пренебрегъ, имя свое, мѣсто, въ фаворѣ какомъ былъ тогда, — все это ему было нипочемъ! Всѣмъ жертвовать былъ готовъ ей… Только она въ скорости тутъ умерла; такъ его самъ Государь, говорятъ, послѣ этого за границу послалъ, а то мало съ ума не сошелъ отъ горя… Такъ вотъ, зная, разъ, какіе они люди страстные, во вторыхъ что подъ старость еще сильнѣй бываетъ эта слабость, — чтожъ, думаю, попытка не пытка; авось и съ нашей удочки клюнетъ!.. Ты-же у меня уродилась такая что у тебя на мужчину въ каждомъ глазу по семи чертей сидитъ…

— Я васъ и послушалась, молвила Ольга Елпидифоровна, невольно усмѣхнувшись такому неожиданному опредѣленію ея средствъ очарованія, — и все повела какъ слѣдуетъ…

— Ну, и…? крякнулъ, подмигнувъ, исправникъ.

— Что «ну?»…

— Ни съ мѣста?…

— Да, дѣйствительно, сжавъ въ раздумьи брови, созналась барышня, — я въ эти послѣднія дни стала замѣчать…

— То-то!.. И, по твоему, какъ это понимать надо?

— Старъ… Выдохся! Она презрительно повела плечомъ.

— Анъ и ошиблась!.. И я ошибся, повинился достойный родитель.

— Что-же, по вашему. Она остановила на немъ разширенные зрачки.

— И не выдохся, и даже очень пылаетъ… да только не про насъ!..

— Что-о? протянула Ольга Елпидифоровна, — онъ влюбленъ… въ другую?..

— А сама-то и не замѣтила! Онъ закачалъ головою. — Эхъ вы? Прозорливы только пока самолюбіемъ глаза вамъ не застелетъ!..

— Да въ кого, въ кого же, говорите? И она нетерпѣливо задергала отца за рукавъ.

Толстый Елпидифоръ поднялся со скамьи, обошелъ кругомъ бесѣдки, заглянулъ въ сосѣдніе кусты, сѣлъ опять, привлекъ къ себѣ за руку дочь, и шепнулъ ей на ухо:

— Въ княжну!

— Въ племянницу? вскрикнула барышня. — Не можетъ быть!

Исправникъ зажмурилъ глаза и повелъ головою сверху внизъ:

— Есть! прошепталъ онъ:- по полицейской части не даромъ двѣнадцатый годъ служу, съ меня одного взгляда довольно!..

— Ахъ онъ противный! еще разъ вскрикнула Ольга Елпидифоровна.

— Ссс!.. Halt's Maul! говорятъ нѣмцы. И Боже тебя сохрани хотя видомъ показать что ты объ этомъ прочуяла!.. Ты тамъ себѣ, матушка, грандамствуй сколько тебѣ угодно, только помни одно, что отецъ у тебя — горшокъ глиняный; такъ чугунные-то ему, только притронься, всѣ бока протычутъ… А брюхо у меня объемное, сама видишь, ѣсть много проситъ…

Барышня примолкла и опустила голову. И у нея теперь какъ у Лафонтеновской Перреты лежала въ ногахъ разбитая молочная кринка, на которой строила она свое воздушное княжество…

— Какъ же быть теперь? проговорила она озабоченно.

— Какъ быть? повторилъ толстякъ;- очень просто! я тебѣ сейчасъ

— Нѣтъ! перебила она, и топнула ногою, — вы мнѣ про Ранцева и говорить не смѣйте!.. Хоть бы сами подумали: ну, что я изъ него могла бы сдѣлать?… Нѣтъ, я ужь лучше за Мауса пошла бы!..

— За стряпчаго-то? Исправникъ скорчилъ гримасу.

— Онъ не стряпчій просто, — онъ правовѣдъ! На тридцать первомъ году онъ будетъ статскій совѣтникъ, онъ мнѣ самъ на бумажкѣ высчиталъ. Я всѣ чины знаю, и производство, — выходило вѣрно!.. И у отца его большая практика и онъ одинъ сынъ…

— Какъ знаешь! пожалъ плечами Акулинъ:- только вотъ что, Оля, примолвилъ онъ какъ то странно помаргивая своими заплывшими глазками, — ты ужъ Ранцева не срами!.. Для меня хоть!..

Она глянула ему прямо въ лице:

— Опять профершпилились?

— Такое чертовское несчастье! вскрикнулъ онъ ударяя себя что мочи по боку;- третьяго дня у Волжинскаго пять талій сряду, — въ лоскъ!.. Послѣдніе десять цѣлкашей сюда ѣдучи отдалъ… То есть, à la lettre, ни гроша!..

— Вы капитану сколько ужъ должны? спросила барышня.

— Семьсотъ… кажется! неувѣренно пробормоталъ онъ.