Только не для взрослых - Ида Мартин Страница 23

Больше мы ни о чем таком не разговаривали, но, когда уже собирались уходить, он, застегивая пальто, как бы между делом сообщил:

– У Дианки в субботу день рождения. Она в клубе отмечает. Ты не против, если я схожу? Только поздравлю ее, и все.

– Можешь ходить где угодно и с кем угодно. И спрашивать разрешения не должен.

Новость была неожиданной и не особо приятной.

– Это не разрешение. Всего лишь хотел узнать, как ты к этому относишься.

– А как я должна относиться? Ревновать? – Накинув капюшон, я отгородилась от его вопросительного взгляда. – Диана твоя мне не нравится, но вовсе не потому, что ты с ней мутил.

– Да не мутил я, глупенькая… Это другое. – В его голосе послышалась ирония. – Я был маленький и наивный.

– Не хочу ничего слушать. Особенно про наивность. Особенно мелодраматическую историю твоего подросткового увлечения. Диана твоя старая. И мерзкая. А больше всего меня знаешь, что в ней бесит? Что она прекрасно знала, что с тобой происходит, но пальцем не пошевелила, чтобы тебе помочь.

– Значит, ты против?

– Решай сам.

Во вторник снова объявился Кац. С той нашей встречи в кафе прошло около трех недель, я и думать о нем забыла, Амелин, кажется, тоже. Мы шли вдоль Тверской и спорили о «Постороннем» Камю, которого Амелин заставил меня прочесть.

Два раза в неделю мы встречались в метро на «Белорусской» – Костик после универа, а я после занятия с репетитором – и ходили пешком до площади Революции. Просто так, чтобы поговорить и побыть вместе.

Кац позвонил как раз в тот момент, когда Амелин требовал от меня признать, что покорность Мерсо – это не слабость, а противостояние конформизму.

Их разговор получился коротким.

Кац поинтересовался, решил ли Костя что-то насчет картины. На что Амелин, все еще находясь на волне нашего с ним разговора, сказал, что решения – это атомы человеческого бытия и, когда ценности вступают в противоречия, человеку необходима пауза, чтобы взвесить, насколько эти решения наполнены смыслом.

Кац ответил, что до Нового года еще есть время, и попрощался.

– Тебе совсем нелюбопытно узнать, кто этот клиент Каца? – спросил он меня, закончив говорить.

– Я даже в Дерево желаний верю больше, чем в то, что их может исполнять какой-то там человек.

– А ты знаешь, что не все, кого мы считаем людьми, являются ими на самом деле? Я тебе никогда не рассказывал про Януса?

– Нет. А кто это?

– Не думаю, что он был человеком. Точнее – так, как мы это себе представляем.

– Не поняла?

Он притянул меня к себе.

Шли мы медленно, и нас то и дело обгоняли торопливые прохожие. Витрины магазинов сияли новогодними декорами, шел легкий снег и было довольно морозно, но под его рукой холода не чувствовалось.

– Мы познакомились в хозяйственном магазине. Там при входе стоял старый автомат с железной клешней, вытаскивающей игрушки. Только автомат не работал, а из игрушек остался лишь одноглазый плюшевый слон с перевернутым хоботом.

Мила отправила меня за стиральным порошком. Я его купил и когда уже выходил из магазина, увидел возле автомата невысокого мужчину лет пятидесяти, с седыми волосами, забранными сзади в пучок. Заложив руки за спину и наклонившись вперед, он внимательно разглядывал слона. Я приостановился и заметил, что его губы шевелятся так, словно он разговаривает со слоном. Это показалось мне настолько странным, что я подошел ближе. Тогда мужчина заметил меня.

– Это Ганга, – сказал он мне. – А ты кто?

Я ответил, что Костя, и зачем-то добавил, что купил стиральный порошок. Растерялся просто. Мне же тогда девять было. А он такой:

– Знаешь, зачем он здесь сидит?

Я говорю: «Похоже, его никто не взял и уже, наверное, не возьмет, раз автомат не работает». А он: мол, ты ошибаешься, автомат работает, просто не для всех, а для тех, кто знает его секрет.

Конечно же, я сразу стал расспрашивать, что это за секрет. И про слона тоже. Тогда мужчина попросил поклясться, что я об этом никому не разболтаю, а потом рассказал, что если Ганге заплатить, а потом задать вопрос, то он пошлет тебе ответ в виде вещего сна или внезапного озарения.

Я сказал, что мне нечем заплатить Ганге, и выяснилось, что тот принимает оплату не деньгами, а пуговками. Он показал на одну из пуговиц у меня на куртке и сказал, что я могу расплатиться ей. Пуговицу я отодрал с радостью. Ту куртку я ненавидел: она была девчачья. Миле кто-то из подружек бесплатно отдал, и она внушала мне, что по ней не видно, что она женская. Но это было еще как видно.

В общем, я отодрал все пуговицы сразу. Их было шесть.

Из-за того, что я так сделал, мужчина начал громко смеяться и сказал, что я первый мальчик из всех, что он встречал, у которого сразу столько вопросов. Но, к сожалению, Ганге можно было задать только один вопрос зараз, поэтому он предложил приберечь оставшиеся пуговицы для другого случая.

Кинув пуговку в отверстие для монет, я спросил: «Сколько мне лет?»

И он снова засмеялся, потому что я задал слишком простой и очевидный вопрос. А нужно было спрашивать нечто такое, чего я сам не знаю. Но я ответил, что нарочно так сделал, чтобы проверить Гангу.

Мужчина сказал, что его зовут Янус, и предложил встретиться у автомата в следующее воскресенье, ведь теперь ему тоже интересно, как справится Ганга с этой задачкой. Я согласился и ушел.

А через два дня Мила заметила оторванные пуговицы. Расшумелась как ненормальная. Что я вроде бы взрослый, а веду себя как маленький. Она так и кричала: «Тебе девять! Костя! Тебе уже девять!» Тогда-то я понял, что это и есть ответ Ганги. И в следующее воскресенье пошел на встречу.

Янус уже был там. Стоял засунув руки в карманы и так же, как в прошлый раз, будто бы разговаривал с Гангой. Я объяснил ему про Милу и задал Ганге новый вопрос. Нормальный.

Спросил, как мне найти папу. Янус поинтересовался, что с ним, и мы разговорились.

Он рассказал, что у него тоже нет отца, но не из-за того, что не знает его, а потому, что родился без отца, сам по себе. Из тьмы и времени. И что так действительно бывает.

– Вполне возможно, с тобой произошло