Андрей Зарин - Казнь Страница 24

– Чай пить! – раздался с балкона звонкий голос Елизаветы Борисовны.

Солнце закатывалось, и облака, покрывавшие запад, казались лужами крови, бросая от себя красноватый отблеск.

В воздухе было душно, сгущалась вечерняя мгла, и как‑то особенно приятно было сидеть на балконе и пить чай в эту пору. Анна Ивановна напоила Лизу и полусонную отнесла в кроватку.

Когда она вернулась и села подле Веры, Силин рассказывал о фельетоне Долинина. Он не помнил его точно. «Но там, – говорил Силин, – подпущено что‑то мистическое и так близко касается этого убийства, что всех заинтересовало, а редактор прямо в восторге».

Вера пожала под столом руку Анны Ивановны.

– Он талантливый, – сказала Елизавета Борисовна. – Несомненно! Это видно даже по его открытому лицу, по голосу, манерам, – отозвался Можаев, – я читал сборник его рассказов и увлекся ими. Мне он очень понравился.

Вера опять стиснула руку Анны Ивановны.

– Он был моим товарищем, – сказал Силин таким тоном, словно от этого зависела талантливость Долинина, – мы с ним дружим и теперь, а тогда… помнишь, Анюта? – спросил он сестру. Та смутилась, застигнутая врасплох, и обрадовалась, когда внезапное появление Весенина отвлекло от нее внимание.

– Чай да сахар! – приветствовал он.

– А вот и вы! Вас‑то нам и не хватало! – отозвалась Елизавета Борисовна. Вера задорно сказала:

– Федор Матвеевич сейчас уйдет в контору. Он очень занят.

– Сегодня я уж отработался! – ответил Весенин.

– И я, батюшка! – признался Можаев. – Ваш Ознобов задал звону нам всем. Того гляди, бунт будет!

– Ну, уж и бунт! – улыбнулся Весенин. – Елизавета Борисовна, дайте мне тарелочку простокваши, а я вам за это письмецо дам!

– От кого?

– От кого же, как не от вашей любезной madame Лоране. Пусть, говорит, ответят: сами на примерку приедут или мне к ним?

– Где письмо?

– Вот – с! Получите!

С едва сдерживаемым волнением Елизавета Борисовна схватила письмо и опустила его в карман.

– Ну, что нового? – предложил Силин обычный вопрос.

– Нового? Есть! – серьезно ответил Весенин. – Николая Петровича Долинина арестовали по подозрению в убийстве.

– Не может быть! – вскочил со стула Силин.

– Помогите! – вскрикнула Вера. – С Анной Ивановной дурно…

XIV

Был ранний вечерний час. Весенин, наработавшись за день, не торопясь ехал на беговых дрожках в усадьбу Можаевых, думая посидеть у них недолго и отправиться уже к себе на покой. За день он успел везде побывать и все осмотреть: был на сенокосе, на картофельном поле, на мельнице и лесопильне, виделся с подрядчиком, взявшим на себя кладку здания под завод. Ему ехать бы прямо к себе и залечь спать, но его тянуло к Можаевым, где после чая он послушает игру Веры, пожмет ее руку и услышит ее голос и смех.

Лошадь без вожжей шла привычной дорогой, лениво встряхивая головой и отмахиваясь хвостом от беспокойных оводов.

Вдали уже показалась усадьба. Лошадь осторожно стала спускаться по косогору, огибая речку, когда Весенина звонким голосом окликнула Вера. Он быстро натянул вожжи и обернулся. Вера поднималась к нему по берегу речки с мохнатым полотенцем и купальным чепцом в руке. Гладкое платье словно обливало ее стройную фигуру, соломенная шляпа с прямыми полями придавала ей мужской вид. Она поднималась легко и свободно, словно шла по ровному месту, и на ходу кричала: – Подвезите меня до дому, а то все купанье пропадет на этой жаре. Вы на Мальчике? Здравствуйте!

Она по – мужски встряхнула Весенину руку и села на дрожки спиною к нему.

– Только не гоните, а то я упаду. Ну, что нового?

Весенин тронул вожжами. Лошадь опять пошла ровным шагом.

– У нас новости обыкновенные. Скосили столько‑то, завтра пойдем на Гусиный луг; дай Бог, чтобы ведро подержалось. Вот разве новость: у Теплых Ключей волк овцу зарезал! Ну, а у вас что?

– Скука! Смертельная скука, – ответила Вера, – весь день одна. Мама в город на примерку уехала, папа с утра в кабинете. В городе колонизация…

– Канализация, – поправил Весенин.

– Без вас знаю! Ну, а ему забота. Завтра едет туда. Силин, шут этот, вместе с мамашей уехал. «Такая, – говорит, – новость, и я не знаю».

– За что вы его браните? – с упреком сказал Весенин.

– Ах, не люблю я таких! Ничего не знает, обо всем судит и себя чуть не известным писателем числит, а сам о пьяных драках отчеты пишет. «Мой, – говорит, – слог сразу узнать можно. Вы читали. Я написал…«Не люблю, – ответила Вера.

– Можно и не любить. Шут‑то зачем? Всякий по силам своим старается и промышляет о хлебе. А что Анна Ивановна?

– И не говорите! После обморока очнулась и замолчала. Смотреть страшно на нее. Вы ведь не верите, что он убийца? – вдруг спросила Вера и даже обернулась.

Весенин резко качнул головою.

– Ни минуты!

– Ну, вот! – обрадовалась Вера. – Я ей то же говорила. Она покачает головою и хрустнет пальцами. Вот подите! Он ведь хороший человек, честный? – опять спросила она.

– Безусловно, – ответил Весенин, – а что до хорошего, то я лично таких людей не люблю.

– Каких таких? Остановите лошадь, я боком сяду.

Весенин остановил. Вера пересела, и теперь он чувствовал у своей спины ее плечо, и ее дыхание касалось его уха.

– Ну, теперь говорите! Каких эта людей вы не любите.

– Неуравновешенных, – ответил Весенин, снова встряхивая вожжами, – нецельные они, безалаберные. У них чувства и желания на первом плане, и шут их знает, какое колено они выкинут!

– На то он и писатель, а не инженер, – возразила Вера, – вам все: «так как, так как, а затем: следовательно!»

– Непременно! – засмеялся Весенин. – Только вы напрасно сюда инженера вклеили. Просто рассудительный человек. Он может и писателем быть, и поэтом, и даже музыкантом, – но в жизни у него слово не расходится с делом и самое слово он почитает делом. А этот… Взять хоть бы его последний фельетон…

– Ах, я очень заинтересовалась им. У вас он есть?

– Есть‑то есть, да его, ей – Богу, и читать не стоит. Чушь.

– Вы все‑таки привезите его мне, – не сдавалась она и спросила: – А почему чушь? – Они въехали уже в усадьбу. – Ну, вы мне за чаем скажете! А теперь пустите. Спасибо! – она легко соскочила с дрожек и убежала.

Конюх взял лошадь. Весенин через сад направился к дому.

– Много наработали сегодня? – встретил его на балконе Можаев.

– Изрядно, завтра на Гусиный луг перейдем. А вы?

– Какой! Ничего не разберу. И городу взять на себя невыгодно, и сдать на подряд этому Плиссе опасно. А нынче же нужно решить так или иначе.

– Обяжите этого Плиссе. Всяких неустоек наворотите.

– А что взять с него? Шутите! Ну да справимся. А у вас как – покойно? Ознобов тих?

– Справимся! – засмеялся Весенин, и они вошли в столовую. Вера сидела уже за самоваром и пододвинула им налитые стаканы.

– Ну а теперь ваши разговоры прочь. И Федор Матвеевич объяснит мне, почему фельетон Долинина – чушь!

– Что это – лекция? – спросил, усмехаясь, Можаев.

– Да вот ваша девица про его фельетон услыхала и заинтересовалась, а я говорю ей, чушь. Теперь» почему» спрашивает.

– А! Ну, ну, валяйте!

Весенин обернулся к нему, потом к Вере и начал:

– Видите ли, он там новый мировой закон выдумал: возмездие! То есть что все дурное, содеянное на земле, на земле же и казнь свою претерпит. Это бы еще ничего, но дальше он уже запутался и дошел до того, что убийство есть акт какого‑то там высшего правосудия, и самый убийца только бессознательно творит чужую волю и почти прямо намекает, что Дерунов понес казнь за свою греховную жизнь. Мысль есть, но он не продумал ее, не обосновал и нанес всякого вздора.

Можаев с усмешкою покачал головой, но лицо Веры осталось серьезно, и она с сомнением спросила:

– Почему же вздор? Изъявший меч от меча и погибнет!

– Как почему, милая! – ответил Можаев. – Тебя сбивает с толку этот мистический характер, а сущность его сводится в тому, что, собственно, нет преступления и преступника, потому что его рукою творится акт высшего правосудия. Прямая чушь! Прежде всего у нас большинство преступлений совершается из корыстных целей и много жертв бывали при жизни очень хорошими людьми. А по этой теории – «так им и надо»! Прямая чушь! – повторил горячо Можаев.

– Что странного тут, – заметил Весенин, – так это то, что я уверен, ему мелькнула эта мысль, он отдался ей, нагородил, успокоился и забыл. Это просто работа расстроенных нервов, а не ума и, может быть, потому‑то и производит впечатление. Прочтешь раз – и покажется, словно бы и мысли есть; перечтешь – и одна чушь!

– Как и все фельетоны на отвлеченные темы, – добавил Можаев.

Но Вера, видимо, не согласилась с ними. Она перешла в гостиную, и оттуда послышались тихие аккорды.