Вера Крыжановская - Болотный цветок Страница 24

Лишь около обеда в замке хватились Марины и стали ее всюду искать. Графиня казалась удивленной и сказала, что хотя не видала ее, но предполагает, что она зашла куда-нибудь далеко и потому запоздала. Но когда настал вечер, а Марины все не было, Земовецкая подняла на ноги весь замок, и вернувшаяся от лесничего прислуга была разослана во все стороны. Разумеется, никакие розыски ни ночью, ни на следующий день ни к чему не привели. Допросили людей, но никто ничего не знал, лишь один мальчишка садовник показал, что видел, будто молодая графиня шла к лабиринту. Тогда розыски были направлены в эту сторону, и среди дня один из дворовых нашел на откосе берега совершенно измятую шляпу, а на кусте кусок кружева.

Горничная подтвердила, что это та самая шляпа, которую утром она подавала барыне, и что таким именно кружевом было отделано ее платье. Но этим кончались все следы, и нигде не было ни малейшего указания, что сталось с молодой женщиной, которая словно сквозь землю провалилась.

Дня три спустя после исчезновения Марины вернулся Станислав.

В это время как раз баграми проходили реку и не только люди из замка, но даже соседние крестьяне принимали участие в поисках.

Известие о таинственном исчезновении жены как громом поразило графа и привело его в отчаяние. Он принял деятельное участие в поисках, сам допросил весь наличный состав замка с окрестными жителями и измученный вернулся домой лишь к ночи. Послав Адаурову телеграмму с извещением о случившемся несчастьи, граф засел у себя, чтобы спокойно обдумать случившееся без него происшествие.

Первым его предположением было, что Марина убежала, но он немедленно сообразил, что оно ложно. Он обыскал все помещение жены и везде нашел полный порядок: ее вещи, платья и деньги были нетронуты. Становилось невероятным, чтобы она ушла без манто, в одном кисейном платье и так, что никто ее не видел. Теперь он укорял себя за то, что отлучился из замка; оставайся он дома, преступления не было бы, а убеждение в том, что здесь кроется именно преступление, росло в нем с каждой мнутой. Но кто же мог его учинить?

Вдруг он побледнел, вздрогнул и опустился в кресло: в его голове мелькнула мысль, что в это дело замешана бабушка. Он быстро соображал и взвешивал ненависть ее к Марине, ее слепой, глупый фанатизм и несомненную злобу, возбужденную в мстительной душе старухи их последним разговором, когда он бросил ей в лицо любовную связь с духовниками. Да, не кто иной, как она, из злобы и мести упрятала Марину… Но как и куда?… Может быть с ней уже покончили, а тело бросили в какой-нибудь тайник?… Она-то знала в старом гнезде все закоулки, которыми он, светский повеса, никогда не интересовался. Однако, если эта правда когда-нибудь откроется, какой позор падет на имя Земовецких. С другой стороны, возмутительно будет не отомстить за смерть Марины и оставить безнаказанным преступление этой старой карги!

От волнения у графа кружилась голова, и он всю ночь провел в раздумье и тревоге; под конец он пришел к заключению, что прежде чем останавливаться на окончательном решении, надо следить и наблюдать за бабкой.

Наркотик, данный Марине, был настолько силен, что ее сон длился сутки, и очнулась она с тяжелой головой; грудь давило, и она усталым взглядом удивленно окинула незнакомую обстановку.

'Это, верно, кошмар', - подумала она, закрывая усталые глаза.

Промозглый воздух бросил ее в дрожь, но кроме того пересохло горло и мучила жажда. Она раскрыла глаза и привстала.

Нет, это не сон. С ужасом еще раз обвела она глазами каменный стол, тяжелую окованную железом дверь, дымившую под потолком лампу, распятие на стене и ту постель, на которой она лежала. Да ведь она в тюрьме!..

В ужасе Марина кинулась к двери и пыталась ее открыть; она стучала и кричала, но дубовая дверь не поддавалась, а голос замирал под сводами. Она обошла подземелье, ища выхода, но скоро убедилась, что все усилия напрасны. Тогда она подошла к постели и бессильно на нее опустилась.

Марина начинала сознавать, что попала в какую-то западню, вспоминая про шоколад, которым ее угощали, и наступившее затем беспамятство. С какой же цельно, однако, ее заточили? Убить что ли хотят ее? Во всяком случае, она теперь во власти негодной бабы, которая ненавидела ее, а, может быть, и ксендза, выдавшего свою страсть к ней. Она вздрогнула от омерзения, а воображение стало рисовать ей страшные картины; зарыдав, она бросилась на колени перед распятием и стада горячо, со слезами молиться.

Наплакавшись вволю, она снова захотела пить, да и голод давал себя знать. Подойдя к столу, она выпила стакан воды и осмотрела корзину. В ней она нашла хлеб, вино и холодное мясо. Съев кусок хлеба, Марина вернулась на постель; от усталости и пережитого потрясения у нее закружилась голова, и она скоро уснула тяжелым беспокойным сном.

Марина не могла бы сказать, сколько времени она проспала, но ее разбудил скрип открывавшейся двери. Гнев и страх подняли ее на ноги.

Вошла графиня с зажженным фонарем, который поставила на стол, а за ней со свечой в руках отец Ксаверий, закрывший дверь. Выражение лица у графини было жестокое и насмешливое; у ксендза — мрачно-сосредоточенное.

Красная от негодования, Марина смерила врагов гневным взглядом; возмущенная оказанным над нею насилием, она забыла всякий-страх.

— Что это за подлая ловушка, которую вы мне подстроили? Как вы смеете меня держать взаперти? Что вам от меня нужно? Сейчас же выпустите меня, а не то вам это дорого будет стоить, — глухим и неровным от волнения голосом крикнула она.

— Ай, как вы вспыльчивы, дочь моя! Вы меня просто засыпали вопросами, — ехидно ответила графиня, злобно смотря на нее. — А, кажется, место вашего пребывания должно было бы надоумить вас, что в вашем положении полезно быть скромнее и просить, а не угрожать.

— Я хочу уехать и вернуться к моему отцу. На этом условии я готова даже молчать про ваше недостойное поведение.

— Очень вам благодарна, но воспользоваться вашим великодушием не могу. Стах так влюблен в вас, что никуда вас не пустит от себя; он решил помириться с вами. Значит, долг велит мне, прежде всего, обратить его жену в истинную веру, и с сегодняшнего дня мы приступим к вашему просвещению, а отец Ксаверий будет вашим наставником и духовником, но предупреждаю, очень строгим. Волей или неволей, а вы будете католичкой. Впрочем, довольно слов. На колени! Пятьдесят земных поклонов, бия себя в грудь, а затем полчаса лежать. Прежде чем приняться за душу, надо поработить тело. Затем, вы прочтете молитвы, которые вам укажет отец Ксаверий, — приказала графиня.

Марина отрицательно покачала головой.

— Никогда я не откажусь от своей веры и не стану на колени по вашему приказу… Никогда не позволю руководить собой негодяю, посмевшему меня оскорбить, и душа которого полна грязных чувств, запрещенных ему его церковью…

— Довольно, довольно! Вы не только упрямая 'схизматичка', а еще лгунья и клеветница! Действуйте, отец мой. Вы видите, что кротостью и увещаниями ничего не сделать, — крикнула графиня, схватив плеть и угрожая ею.

Ксендз побагровел от бешенства, и, не успела Марина опомниться, как он бросился на нее и скрутил ей руки за спиной вынутым из кармана полотенцем.

— Вы очень легки на руку, прекрасная графиня. Может быть, теперь вы станете сговорчивее, — злобно смеясь, сказал ксендз, связав ей руки.

Марина кричала и пробовала высвободиться, но в это время графиня разорвала лиф ее платья, ножницами разрезала подкладку, обнажив ей спину и грудь.

Обезумев от стыда и ужаса, Марина все еще пыталась вырваться из рук своих мучителей, но вдруг дикий раздирающий крик вырвался у нее.

Плеть свистнула по воздуху и ударила ее по спине, оставив багрово-красные рубцы.

— Еще, еще, отец мой! Это отрезвляет самые заносчивые и упрямые головы, — подбодряла графиня.

После второго удара Марина без чувств упала на каменный пол. Когда она открыла глаза, графиня была одна и развязывала ей руки, подав затем шерстяной платок.

— Сегодня был первый урок, ясно показавший вам, к чему приводит упрямство, — строго сказала она. — Итак, постарайтесь покоряться впредь без скандалов. Вот вам молитвенник — молитесь пока и размышляйте.

Марина ничего не могла ответить: в ней дрожал каждый нерв, а зубы стучали, как в лихорадке. Видя, что она сидит как безумная, словно ничего не видя и не слыша, графиня ушла.

Оставшись одна, Марина мало-помалу пришла в себя; но под этим наружным спокойствием таилось неизведанное еще чувство дикой ненависти и непоколебимое решение защищаться, отомстить этим чудовищам или погибнуть.

Нестерпимая боль от кровавых рубцов на спине, плечах и шее лишали ее возможности спокойно обсуждать свои дальнейшие действия. Она намочила в воде салфетку и обложила больные места, что ее облегчило, затем, насколько могла, она поправила платье и, закутавшись в теплый платок, задумалась.