Николай Переяслов - За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы) Страница 24

Помимо двух выше приведенных эпизодов, есть в поэме и ещё один случай употребления слова с корневой основой «бус» — во фрагменте, описывающем последствия Игорева поражения:

...Се бо готьскыя красныя девывъспеша на брезе синему морю:поютъ время БУСОВО,лелеютъ месть Шароканю...

В комментариях практически ко всем изданиям «Слова» понятие «времени бусова», как правило, привязывается к эпохе деятельности антского князя Боза, распятого ещё в 375 году нашей эры готским королем Винитаром. Правда, какое это имеет отношение к походу князя Игоря в Степь, никто не объясняет, а потому данная трактовка кажется соответствующей истине не более, чем и отмеченное нами в двух предыдущих случаях отождествление понятий «бусовости» и «серости».

Наиболее существенной в данном случае представляется версия украинского исследователя поэмы Степана Пушика, связывающего таинственного «буса» не с антским Бозом, а со славянским богом вина БАХУСОМ, БУЗИНОЙ, БУСОВОЙ горой и БУСОВЫМ полем в Киеве, с украинским наименованием аиста БУЗЬКО или БУЗЁК, а также с БУСОВЫМИ праздниками древних славян позднейшими купальскими.

И действительно: все события «Слова о полку Игореве» полностью накладываются на весенние праздники древних русичей, завершающиеся днем Ивана Купала — то есть на время прилдёта аистов (БУЗЬКОВ), а также цветения БУЗИНЫ и БУЗКА (БУЗОК — украинское название сирени). И это ещё раз подтверждает то, что в поэме об Игоревом походе нет НИ ОДНОГО случайно поставленного слова, а всё основано на четкой поэтической образности, а также исторической и природной достоверности.

(Заметки по поводу одного из «оправдательных» стихотворений Осипа Мандельштама.)

Трудно найти в истории русской литературы другое такое произведение, которое послужило бы отправной точкой для стольких переложений, подражаний и использований его образов, как «Слово о полку Игореве». Его первыми переводчиками на язык современной поэзии были В. Жуковский, М. Деларю и А. Майков. Переложениями этого древнерусского памятника занимались К. Бальмонт и С. Шервинский, В. Стеллецкий и Н. Заболоцкий, А. Чернов и И. Шкляревский, В. Соснора и В. Штубов; стихотворные произведения на его темы писали Ф. Глинка, Л. Мей, Т. Шевченко, К. Рылеев, И. Бунин, К. Случевский, А. Прокофьев, В. Соловьев и многие десятки других известных и забытых ныне поэтов России, Украины и Беларуси. Особенно же заметным становится обращение к сюжету и образам «Слова» накануне потрясшей Россию революции и в период её самоутверждения в быту и сознании русского народа. Вот что, к примеру, писал, отталкиваясь от образов «Слова», поэт Максимилиан Волошин, уже в 1910 году предощутивший приближение трагических для Отечества событий:

...И тутнет гулкая. Див кличет пред бедойАрдавде, Корсуню, Поморью, Посурожью,Земле незнаемой разносит весть Стрибожью:Птиц стоном убуди и вста звериный вой...

Не менее тревожными предчувствиями пронизаны и стихи Александра Ширяевца 1917 года, использующие символику из того же образного ряда:

...Не одна Ярославна заплачет!Пьет Каяла багряную мутьЗахлебнулась! А птицы маячатЖадным клювом бойцов полоснуть...

Осуществляя каждый свой собственный художественный замысел, к мотивам «Слова о полку Игореве» обращались Н. Клюев, Г. Адамович, В. Хлебников, С. Городецкий, В. Брюсов, М. Цветаева, В. Саянов и многие-многие другие поэты 20-30-х годов ХХ века.

Не прошел мимо опыта первой древнерусской светской поэмы и Осип Эмильевич Мандельштам, творческая «лаборатория» которого переплавляла в своих тиглях широчайшее наследие практически чуть ли не всей мировой культуры. «Как СЛОВО О ПОЛКУ, струна моя туга», — произнес он в строфе, завершающей «Стансы» 1935 года, и без этой отсылки к «Слову» как к первоисточнику вряд ли можно правильно понять его строку: «И в голосе моем после удушья з в у ч и т з е м л я — последнее оружье — сухая влажность черноземных га», ключ к «расшифровке» которой находится в таком из образов поэмы об Игоре как выражение «земля тутнетъ», трактуемом как «земля г у д и т», то есть то же самое, что и — з в у ч и т.

Но особенно интересным представляется, на наш взгляд, поэтический прием, связывающий творчество Мандельштама не напрямую со «Словом о полку», а посредством «усвоения» и «втягивания в себя» либретто А. Бородина к опере «Князь Игорь», среди вспомогательных персонажей которой изображаются гудошники Скула и Ерошка, которые, стоило только князю Игорю уйти в опасный поход против половцев, тут же изменили ему и перешли на сторону узурпировавшего власть в Путивле Владимира Галицкого. Но вот Игорь Святославич благополучно бежит из половецкого плена и появляется в городе. Что делать в этом случае неверным слугам, дабы избежать или хотя бы умалить заслуженную ими кару? Ну конечно же, первее и громче всех других провозглашать с л а в у возвратившемуся хозяину! И именно это мы и видим на страницах либретто оперы А. Бородина:

Е р о ш к а

Гой, гуляй! Гой, гуляй!Эй, гуди, гудок,Во славу князя Северского!

С к у л а

Гуляй во здравие князя,Князя, батюшки родного!Эй, гуди, гуди, гудок,Гуди во славу князя,Князя Северского!..

Если мы сравним процитированные только что строки со стихотворением Мандельштама «Из-за домов, из-за лесов...», которым он пытался загладить свою вину перед Сталиным за стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны...», то мы увидим, что это не что иное, как использование того же самого приема, которым удалось спасти себя от наказания бородинским Скуле и Ерошке. Причем, Мандельштам не просто пытается улучшить своё гибельное положение путем пения с л а в ы социалистическому строю, но и использует для этого буквально те же самые слова, что и провинившиеся перед князем Игорем гудошники:

...Длинней товарных поездов,Гуди, помощник и моих трудов,Садко заводов и садов,

подобно Ерошке, пускает он в ход спасительную припевку и, за неимением рядом с собой Скулы, сам же себе подпевает:

Гуди протяжно вглубь веков,Гудок советских городов.

Но спасительный для скоморохов XII века маневр н а э т о т р а з себя не оправдал. Новый «хозяин» Руси Советской знал цену искренности таким воспеваниям намного лучше князя Северского. А может быть, он был знаком и с либретто оперы А. Бородина — не просто же так он принимал на себя титул «корифея» во всех областях знаний! Во всяком случае, как бы там ни было, а попытка повторения приема гудошников в творчестве Мандельштама была, и от неё в его литературном наследии осталось довольно фальшивое и неискреннее стихотворение о советском заводском гудке, вся ценность которого заключается именно в намеке на знакомство Мандельштама с либретто или же с самой оперой Александра Бородина «Князь Игорь».

(Вариация 1987-го года.)

1. ЗАПЕВ

Нам старых словес не выговорить,их синтаксис — тяжеловат.Песнь о походе Игоревомисполним на новый лад.Исполним. Невзгоды и годыне вытрут народную память!(Герои — в историю входят.Пигмеи — влипают...)Бояновых истин ученьямудры. (Но сегодня — молчите!)За горькую боль отреченьяпростите, Учитель.Я чту Вас, но ныне я с теми,кто правит свой собственный след.Поэт неотрывен от темы,когда он и вправду — Поэт.Иначе он войском Игоревымостанется на лугусвидетельством битвы проигранной...Но Вас — я люблю. И не лгу!Стихов Ваших щекот соловийв веках ещё будет звучать.Но ныне рождается «Слово»,нет силы — молчать...

2. ВЫСТУПЛЕНИЕ

...Сигнала ждет отряд.Мужи скучают нехотя.Гонца шлет к брату брат:— Поехали?..— Поехали!..И, затянув куплет,что так не схож с молитвою,войска ушли в рассвет,простившись за калиткою...Но — словно черный флаг!смущая дух и силы,взметнулось в облакахнезрячее светило.— Эй, кто сдержал коня?князь оглядел растерянных.Коль и убьет меня,то — меч, не суеверие!Примет изжитых грузоставим на границе.На нас взирает Русь,неужто ж — осрамимся?..(Сегодня — не узнать,какая цель лежалапред Игорем...)Но матьк глазам платок прижала,когда ей из седласын помахал рукою......О, Русская земля!Вот и поэт твой — воин!Прощай. Сквозь скрип телеги лебединый клекотзабудешь ли вовекзвон русских колоколен?Хрипит на ветке Див,в Тьмуторокань сигналя.Чужбина впереди.ЗемляНезнаемая.Прощай.Прощай!Про-оща-а-ай!..

3. БИТВА