Алексей Смирнов - Центр Роста Страница 24

- Не знаете? - повторил Ядрошников, качая головой. - Не знаете... Кто-нибудь знает?

Ответа не последовало.

- Тогда пусть это будет вашим домашним заданием, - печально сказал директор. - Нарциссизм как единственное доступное средство познания - пусть этот заголовок будет вам подсказкой. Желающим могу порекомендовать соответствующий пруд. Он сооружен невдалеке от Центра, в парке. Если погода изменит гнев на милость, вы можете сходить и полюбоваться. Это полезное упражнение. После него у многих раскрываются глаза.

- Я боюсь, - возразила Анита, глаза у которой и без пруда расширились сверх всяких приличий.

- А вы не бойтесь. Давайте сюда ваш сон, господа близнецы. Или, может быть, присутствующие устали?

- Нет-нет! - быстро сказал Ахилл, пихая Пирогова. - Нам очень интересно.

- Лучше уж заниматься, чем дрожать в этих стенах и ждать своей очереди, - проворчала Мамми, и по глазам героического Ахилла было видно, что она попала в самую точку.

Ядрошников умиротворенно снял очки и начал их протирать. "Дежа вю", прошептала Анита, которая, видимо, вспомнила, как он делал то же самое совсем недавно, когда все еще было хорошо и покойно.

- Господин Холокусов, господин Цалокупин, - объявил директор в манере циркового распорядителя. - Поделитесь с группой вашим сновидением. Без толкования снов не обходится ни одна серьезная психологическая теория. Не обойтись и нам, предназначенным к Росту. Не стесняйтесь. Группа сочувствует вам и заранее готова к любым откровениям.

Группа откашлялась, зашелестела, но возражений не последовало.

Глава семнадцатая,

в которой директор восторгается неуместными снами

Цалокупин облегченно вздохнул, а Холокусов откашлялся.

- Мы записали его на бумажку, - сообщил один из них с конюшенным простодушием. - По горячим следам. Это был очень насыщенный, богатый сон, и мы подвергли его литературной обработке, чтобы придать ему хоть какую-то связность.

Ядрошников милостиво улыбнулся.

- Прочтите.

- В этом сне мы повара, - предупредил Цалокупин, краснея от волнения. "Не дергайся, - прошипел Холокусов. - Крапивница, того и гляди, переползет на меня". - Мы - кондитеры. Мы препарируем искусство. Наша гильдия играет в бисер и мечет его перед свиньями, придавая идее человечества кондитерское выражение. Мы берем художественные тексты и переводим в цифровой код индивидуальные закономерности стиля, образы, сюжеты, синтагмы и парадигмы. Примерно так же мы поступаем с музыкой, живописью и прочим творчеством. После цветного графического решения повара переводят оригинал в пищевую форму. Есть вкусовые версии Толстого, "Апассионаты", "Пира" того, "Пира" другого... Мотивы и темы находят воплощение в материи, перетекают одни в другие. Толстой остается Толстым, просто у нас он - торт. Мы обслуживаем многие ведомства. Выпущен чай "Славься!", широко представлена продукция карательного назначения. И наоборот: простая материя решается в искусстве симфония помойного ведра, когда цифруются компоненты мусора, молекулярная решетка сплава, слизь... Короче говоря, великую вещь можно выразить в музыке, а можно и в колбасе, она неизменна и вечна, а форма - это Майя, обман. Важна, как учил философ, лишь неуловимая и неопределимая воля, сама себе выращивающая форму...

- Постойте, постойте, - нахмурилась Мамми. - Это уже сон? Вы уже читаете вашу бумажку?

- Нет, - досадливо сказал Холокусов, - это просто вступление, тут нечего еще читать, это чтобы было понятнее...

- Мы уже начинаем, - примирительно вступился за него Цалокупин. - Ты закончил, брат? Хорошо, теперь слушайте.

Близнецы разгладили листок и, разместив его на коленях, принялись хором читать:

- Нам снился аттракцион под названием "Миксер". И правильно - это была карусель, настоящая центрифуга. Синтез наполнял всю нашу жизнь, да он и был самой жизнью, а жизнь была синтезом, но здесь его довели до логического конца. Раньше при королевских дворах состояли шуты, безвозбранно издевавшиеся над государственными людьми и порядками. Теперь же короли есть, а шутов нет - вернее, они размножились и перетекли в масс-медиа, в индустрию развлечений, и "миксер" был всего лишь мелкой частностью. Гуляки и зеваки рассаживались по клетушкам, включался мотор, и - куча мала, винегрет, пародия на синтетические идеи. Настолько тонкая, что не к чему придраться, надуманные аналогии, натянутые параллели. Веселье бушевало на глубинном, нуклеиновом уровне, превращаясь в безумное исступление, лишенное цели и смысла. В карусельном моторе засел невыспавшийся, злобный дискобол, бормотавший: ну-ка, ну-ка... Ему все осточертело, он раскручивал нас, мечтая о рваных цепях и сломанных каркасах. Рисуя мысленно, как разметает нас по городам и селам... как мы, поперхнувшись центробежной силой, разлетимся по Парку Культуры... Возможно, мы выпили слишком много пива. Обметав харчами стежки-дорожки, мы двинулись, горланя песни, к выходу. У нас все перемешалось - лица, глаза, щеки, губы, носы, мы поменялись ими, и так себе вышагивали. Люди разбегались: части наших тел расселись по разным местам, как пришлось - допуск туда-сюда, плюс-минус сантиметр. Губы - к уху, брови разойтись! Руки вывихнуты, зубы шатаются. На нас были белые рубашки. Мы размахивали руками, как те самые молодые люди из будущего, что воображались в нашумевшем "Постскриптуме" к русскому изданию "Лолиты", Палермо, 1965 год. Мой брат купил хычин и перемазался. Мы встретили девицу, в которой каждому приглянулось свое, свое каждому и досталось - одному руки, второму - ноги, третий (нас было не двое братьев, но много, много больше) обсасывал голову, четвертый седлал, помирая от смеха, расплющенное седалище. Так что нас, конечно, повязали за мелкое хулиганство, а за девицу - в особенности. Скрутили, доставили в управу, где долго читали нотации и выговаривали, стыдили, тыкали носами в кодексы и заповеди, молили вспомнить о заслугах и героическом прошлом, приплетали трудовую вахту и синтез прекрасного, грозили Шопеном и показывали плетку-семихвостку. Отважный и наглый брат, кривя украденные с моего лица губы, возразил, что за разбор девицы хрен нам будет Шопен, фиг плетка - чижик-пыжик, не больше, и то по судам затаскаем, напишем в газеты, в Гаагу, в Страсбург...Вообще, суббота есть суббота, все трудящиеся отдыхают, все учащиеся набираются сил и тешат кипучую кровь. Да заберите ее кости, великое дело, ей даже понравилось. Девицу отволокли в правилку, а я послал ей вдогонку воздушный поцелуй, коснувшись губами брата ладошки брата. Девица сквернословила и плевалась, она была пьяна, как винная лавка, и все обошлось. С нас содрали по двадцать тугриков комиссионных и вытолкали в казенный сортир, чтоб привели себя в порядок. Мы проблевались и умылись, почистились щетками. Слившись в объятиях, восстановили статус кво; брат не блевал и теперь ругал меня за то, что я выпачкал его рот. Я оправдывался и говорил, что тщательно его вымыл и даже прополоскал, но он продолжал ругаться, утверждая, что из пасти у него теперь несет, словно из выгребной ямы, и черта с два он теперь пойдет со мной на метаморфоз, пусть даже и случайно-карусельный, и всем в Академии расскажет, какой я отброс и помоечник. Начавши с шутки, мы едва не повздорили всерьез, но тут вошел дежурный и вытолкал нас на улицу. Там, под властью погожего дня, мы расслабились, и ссора затихла. Как же мы были молоды! ...

Близнецы остановились так резко, что некоторым показалось будто они чем-то подавились, последовав примеру покойного Трикстера.

- Что же было дальше? - благожелательно осведомился директор.

- Утро, - лаконично сказал Холокусов. Его ответ прозвучал очень грустно.

- Синтез не получился, - терпеливо объяснил Цалокупин. - Мы пробудились и обнаружили себя такими, как были - соединенными тяжом, но разве эта спайка та, в которой мы нуждаемся? Во сне нам было так замечательно. Мы были всем, и все было нами...

- Между прочим, - неожиданно встрепенулся директор, - сей сон как нельзя лучше продолжает мою собственную коротенькую лекцию. Нарцисс и синтез - какое богатое сочетание! - Он причмокнул. - Ручаюсь вам, господа, хотя и не берусь объяснить, что разгадка здешних убийств кроется в этих двух словах. Боюсь, однако, что тот, кто их совершил, имеет над прочими решающее преимущество. Ибо только один из нас знает - да, теперь мне это совершенно понятно - знает, что делает, и самое главное - делает, что знает. Он знает смысл, или чует его - неважно, существенно лишь то, что он следует единственным правильным курсом. Благодарю вас, - Ядрошников, обращаясь к близнецам, искренне прижал руки к сердцу. - Вы сделали нам щедрый подарок. Ваш сон - одно из тех чудесных совпадений, которым не перестаешь удивляться. Ведь надо же, чтоб именно сегодня, после меня! ...

- Хотелось бы услышать детальный анализ, - напомнила Мамми, ревниво поглядывавшая на близнецов.

- Как? А зачем вам анализ? Он вам не нужен, Мамми, - рассмеялся директор. - Он вам не нужен, если вы убийца, так как в этом случае вам все ясно и без анализа. Если же убийца не вы, то анализ вам ничем не поможет...