Мэри Вентура и «Девятое королевство» - Силвия Плат Страница 24

Мисс Эмили опускает веки, пряча глаза. Ее рука безвольно лежит на ладони Дотти, она вздыхает, и этот вздох проходит дрожью по ее телу.

– Она поняла, – говорит Дотти, когда мы выходим из палаты. – Теперь она все понимает.

– Но ведь ты ничего ей не сказала. Во всяком случае, очень мало.

– А за кого ты меня принимаешь? – возмущается Дотти. – У меня что, нет сердца? Посмотри, – вдруг неожиданно меняет она тему, когда мы оказываемся в коридоре, – кто это?

Стройная, худощавая фигура прислонилась к стене в пустом коридоре недалеко от палаты мисс Эмили. По мере нашего приближения фигура вжимается спиной в стену, словно намеревается каким-то чудом оказаться частью светло-зеленой штукатурки и стать невидимой. В тусклом коридоре электрический свет создает эффект ранних сумерек.

– Билли Монихен! – восклицает Дотти. – Что ты, черт подери, здесь делаешь?

– Ж-ж-жду, – заикаясь, пищит Билли, и стыдливый румянец проступает на его лице, и без того малиновом из-за прыщей и фурункулов. Билли очень маленького роста, не выше Дотти, хотя возраст у него не детский, и невероятно худой, причем значительных изменений в его внешности ждать не приходится. Его зализанные назад длинные черные волосы намазаны сильно пахнущим гелем, на них остались следы расчески, которой он, видимо, недавно провел по лоснящейся, словно лакированной, поверхности.

– Так чего это ты, – Дотти выпрямляется в полный рост, и благодаря каблукам получает заметное преимущество перед Билли, – здесь ошиваешься?

– Пр-просто… ж-жду. – Билли опускает голову, чтобы избежать пристального взгляда Дотти, и, похоже, не прочь проглотить язык, чтобы уберечься от дальнейших расспросов.

– Вообще-то сейчас тебе следует что есть мочи мчаться в регистратуру и заниматься документами, – говорит Дотти. – Ты не так уж хорошо знаком с мисс Эмили, лучше оставь ее в покое.

Что-то загадочное, не поддающееся расшифровке забулькало в горле Билли.

– М-мне разрешили п-прийти, – вырываются наконец из него слова.

Дотти громко, с раздражением фыркает. Но что-то в глазах Билли заставляет ее оставить молодого человека в покое. Когда приходит лифт, Билли со своими прыщами, прилизанными волосами, заиканием и всем остальным уже скрывается за дверями палаты мисс Эмили.

– Не нравится мне этот парень, прямо настоящий… – Дотти задумывается в поисках нужного слова, – настоящий стервятник. В последние дни с ним происходит что-то странное. Постоянно крутится у палаты интенсивной терапии, словно ждет, что сам Господь объявится здесь и возвестит о Судном дне.

– Он ходит в наше отделение к доктору Резнику, – говорю я, – но карта на него пока не заведена, поэтому ничего сказать не могу. Так, значит, у него это недавно началось?

Дотти передергивает плечами.

– Знаю только, что на прошлой неделе он до смерти напугал Иду Клайн из машбюро, рассказав ей о женщине из отделения дерматологии: ее, красную и раздувшуюся, как слон, от какой-то тропической болезни, привезли туда в инвалидной коляске. Ида после этого есть не могла. У той болезни есть название, ею болеют те, кто околачивается возле трупов. Некро… некрофилы. Они черт-те до чего доходят – даже выкапывают трупы на кладбищах.

– Вчера я писала отчет об обследовании одной женщины, – сообщаю я. – Похоже на то, о чем ты говоришь. Она не могла поверить, что ее дочь умерла, и все время ее где-то видела: в церкви, у бакалейщика. Ходила на кладбище через день. А однажды, по ее словам, дочка явилась к ней в белой кружевной рубашке и попросила больше не плакать: на небе ей якобы хорошо, там о ней заботятся и все просто прекрасно.

– Интересно, как это лечится? – задумывается Дотти.

Заказав десерт, мы сидим в больничном кафетерии за большим столом и подписываем открытку для мисс Эмили с пожеланиями скорейшего выздоровления. Я вижу, как дождь длинными струями бьет в окна, выходящие в больничный двор. Несколько богатых дам обустроили этот дворик, и теперь он похож на сад: в нем появились трава, деревья и цветы, а доктора и сестры во время еды видят за окнами не одни кирпичные стены и гравий, а красивый пейзаж. Правда, не сейчас: за стекающими по стеклу потоками воды невозможно различить даже просто зеленый цвет.

– Ну что, девочки, решили остаться? – голос Коры дрожит, словно желе, которое она ест. – А я не представляю, как мама проведет эту ночь одна. Вдруг отключат свет, тогда она и ногу может сломать, если полезет в подвал за свечами, да и крыша у нас никуда не годится – даже при небольшом дождике заливает чердак…

– Не глупи, Кора, – решительно заявляет Дотти. – Ты же утонешь, если отправишься домой в такую хлябь. Пойдешь завтра утром и найдешь мать в добром здравии, а ураган к тому времени будет бушевать уже в ста милях отсюда, где-нибудь в Мэне.

– Взгляните! – говорю я, чтобы отвлечь Кору. – К нам с подносом идет миссис Рафферти. Дадим ей подписать открытку.

Не успеваем мы махнуть ей руками, как миссис Рафферти сама замечает нас и прямиком, как одномачтовый фрегат, направляется к нашему столу на всех парусах. Серьги в виде стетоскопов покачиваются и позвякивают в ее ушах, не суля ничего хорошего.

– Девочки, – обращается она к нам, увидев на столе раскрытое поздравление, – не хочу быть вестником, приносящим дурные новости, но должна сказать, что эта открытка не понадобится.

Кожа Коры под веснушками становится землисто-серой, она так и не доносит до рта ложку с клубничным желе.

– Эмили Руссо скончалась менее часа назад. – Миссис Рафферти на мгновение склоняет голову, а потом резко ее поднимает, демонстрируя стойкость духа. – Все вы, девочки, как и я, знаете, что это к лучшему. Она отошла легко, поэтому не надо впадать в уныние. У нас есть, – тут миссис Рафферти кивает в сторону залитого дождем окна, – другие пациенты, о которых нужно заботиться.

– Выходит, мисс Эмили, – спрашивает Дотти, с необычайной сосредоточенностью размешивая сливки в кофе, – она была одна в свой смертный час?

Миссис Рафферти нерешительно молчит.

– Нет, Дороти, – наконец произносит она. – Нет. Она была не одна. Билли Монихен оставался с ней до самого конца. Дежурная медсестра сказала, что он был словно не в себе, так его тронула судьба старой дамы. Он сказал сестре, – прибавляет миссис Рафферти, – что мисс Эмили его тетя.

– Но у мисс Эмили не было ни сестер, ни братьев, – протестует Кора. – Нам Минни говорила. У нее никого не осталось.

– Как бы там ни было, – миссис Рафферти явно старается закрыть тему, – как бы там ни было, юноша очень переживал. Эта ситуация вывела его из себя.

Из-за ужасного ливня и сильного ветра, словно имевших целью уничтожить город, пациентов в тот день больше не было. Никого, кроме старой миссис Томолилло. Как только мисс Тейлор вышла, чтобы принести две чашечки