Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев Страница 24

К вечеру прояснилось и слегка потеплело, но все равно было холодней, чем в двадцатых числах апреля в деревне Подушкино под Москвой, где я вовсю уже фотографировал на подсыхающей, хотя и голой земле перезимовавших, разбуженных солнцем бабочек. Правда, каштаны стояли в полном цвету и кишиневские тополя и газоны были густы и зелены, как летом. В гостинице: сказали, что хорошая погода началась в марте, а в середине апреля жара доходила до тридцати, похолодало три дня назад. Так уж мне просто не повезло.

На другой день с утра мы с Иваном Георгиевичем встретились в ботаническом саду. Под сереньким дождиком медленно расхаживали по тропинкам среди больших ореховых деревьев с характерной круглящейся кроной, в которой странными культями белели пергаментные пакеты-изоляторы. Они надеваются на готовые к опылению или уже искусственно опыленные женские соцветия для того, чтобы на них не попала с ветром чужая пыльца и сохранилась чистота селекционного опыта.

Пасмурная погода угнетающе действует на меня. К тому же, глядя на мокрые кусты и деревья, я думал, что ничего интересного там не может прятаться – те же насекомые, что у нас в средней полосе, никакой экзотики, а я-то надеялся… Единственное, что хоть немного утешило, – большие земляные улитки, довольно бойко ползающие по тропинкам. Они-то чувствовали себя в эту погоду как раз превосходно. Как ни странно, снимки рогатых улиток, сделанные без солнца, чуть ли не под дождем, получились…

Фотографировать цветы ореха и Ивана Георгиевича за работой однако было бы глупо. Оставалось надеяться, что из семи дней, отпущенных мне журналом, выдастся хоть один солнечный. Мы расстались с Команичем в надежде, что этот день, может быть, выпадет на завтра.

И действительно. С утра небо было пронзительно синим, я взял тяжелую фото-сумку, десяток пленок и отправился в ботанический сад.

До чего же все меняется при свете солнца! Зеленые дебри, которые вчера казались унылыми, пустыми, сегодня ожили, я увидел, что в саду во множестве цветут сливы, поздние яблони, алыча, боярышник. А в траве ослепительными солнечными крапинами светятся одуванчики. Неизвестно откуда появились пчелы, шмели, мухи.

С бабочками было хуже. Иван Георгиевич сказал, что, как видно, первая волна бабочек сошла, потому что совсем недавно он видел не только белянок, которые летали и садились на свежие одуванчики и сейчас, но и каких-то красных и желтых – каких, он не знает, не специалист. И это было второе разочарование.

Цветы ореха грецкого – югланс регия, а также ближайших родственников его, серого ореха и ореха Зибольда, по-своему очень красивы. Хотя красота их вовсе не нужна, потому что опыляет их ветер, а не насекомые, ветру же все равно. Правда, они мелковаты: для того чтобы разглядеть как следует, нужно рассматривать с близкого расстояния, а снимать – с насадочными кольцами. Особенно эффектно женское соцветие ореха Зибольда – «соборная люстра, поликандр», по выражению И, Г. Команича. Каждая «свеча люстры» – разросшийся двуязычный мохнатый пестик, окрашенный в ярко-малиновый цвет.

Мужские же цветы – длинные, болтающиеся на ветру сережки сантиметров пятнадцати. На них во множестве кормятся пчелы и мухи – опять же даром, без всякой пользы для дерева собирающие пыльцу.

И вот, когда, сделав снимки Ивана Георгиевича за работой, а потом и женских цветов ореха, я перешел к сережкам, чтобы запечатлеть для читателей журнала и их, справа от меня, над маленькой поляной, которую ограничивали высокие кусты спиреи и молоденькие тополя, спланировала большая бабочка. Она летела быстро, плавным, стелющимся полетом, была довольно светлая, но я сразу понял, что это не белянка. Большая…

Волнуясь, я сделал несколько осторожных шагов в том направлении, куда бабочка летела, и увидел ее сидящей на листьях спиреи.

Подалирий!

Чтобы вы могли понять мое волнение, скажу, что хотя я и занимался съемкой насекомых уже довольно долгое время и количество моих цветных диапозитивов измерялось тысячами, однако Подалирия у меня не было, Я не только не снимал его, но и не видел живым ни разу. И если об Аполлоне мечтал и даже неудачно съездил за ним в Теберду, то о Подалирии почему-то даже и мечты не было. Не знаю почему, но он казался мне этаким архаизмом. Подалирий – ближайший родственник Махаона, но отличается от него, по-моему, принципиально: стиль окраски его крыльев совершенно другой, строгий, классический. На мой взгляд, он гораздо ближе к тропическим парусникам, чем Махаон.

Может быть, особенное отношение к нему возникло еще и потому, что в пленившем меня когда-то отрывке из книги Аксакова «Детские годы Багрова-внука» – «Собирание бабочек» – автор с особенным волнением описывал поимку именно этого Кавалера, считая ее чрезвычайной удачей. Кроме всего прочего, я понимал, что события, которые описаны в книге, происходили очень давно и с тех пор фауна бабочек изменилась, конечно же не в сторону увеличения. А Подалирии, которые раньше в окрестностях Москвы встречались довольно часто, теперь там почти совсем исчезли.

Так что не было ничего удивительного в том, что, увидев наконец впервые в жизни так близко сидящего Подалирия, я очень заволновался. Он сидел низко, и я уже был от него на достаточном расстоянии. Успел даже отметить, что окраска его очень резкая, бросающаяся в глаза…

Нет, он не улетел в самый решающий момент. Просто я вдруг вспомнил, что как раз только что фотографировал на сережке пчелу и между корпусом и объективом, фотоаппарата было навинчено столько переходных колец, что я мог бы снять сейчас лишь одну изящно перевитую шпору бабочки, но никак не всю ее целиком. Что делать? Самое главное, что даже если бы я молниеносно вывинтил объектив и убрал кольца, все равно снять Подалирия целиком не смог бы – нужно было менять объектив. Можете себе представить мою досаду? Я стоял и смотрел, а он сидел в очень удобной для съемки позе и терпеливо ждал.

«Хоть рассмотреть как следует, – подумал я в отчаянье. – Может быть, портрет снять?»

Но рассмотреть как следует и снять портрет я не успел. Он плавно снялся с листьев спиреи и, всего только раз взмахнув великолепными крыльями (недаром родовое название его – парусник), переместился на лист молодого тополя на высоте метров трех над землей. Как и большинство бабочек, Подалирий питается нектаром цветов, и ни на листьях спиреи, ни на тополевом листе делать ему было решительно нечего. Может быть, именно поэтому мне и казалось, что он не улетает теперь потому, что лукаво и с интересом наблюдает за мной.

Не спуская с него глаз,