Фазиль Искандер - Разные рассказы (4) Страница 25

Уехал я к родственнику и стал дожидаться. Пришел он поздно ночью, одним словом, взял.

"Приходи, говорит, завтра введу".

И в самом деле, на следующий день ввел. Вижу, сидит моложавый, весь в ремнях, а блях на нем не видать... Так, мол, и так, говорю. Дело мое чистое. Буйвола у меня увел такой-то, видел его такой-то, но, как болящий малярией и ослабленный духом, остановить не мог. И про шкуру рассказал, и про все. Две власти не могли помочь, говорю, да и сами обрушились, кое-что из моего имущества подпортив, намеком говорю. Нарочно так говорю, хочу узнать, получил он что-нибудь от писаря или нет. Но по лицу его ничего не видно. Если и вас, говорю, сверзят, придется мне мстить самому, потому что свидетель мой малярией замучен -- умрет, доказать ничего не смогу.

"Не бойся, -- смеется новый начальник, -- мы крепко сидим. Езжай -вызовем, когда надо".

Поехал домой и стал ждать. И в самом деле вызвали. Парня этого посадили, родственники его дали мне корову и телку вместо буйволицы, и власть, как видишь, до сих пор стоит, и сносу ей не видать.

-- Не говори, -- подтвердил один из его спутников, -- на вид-то они простецкие, а на самом деле свой расчет имеют...

-- Они совсем по-особому устроены, -- сказал старик и, осторожно сняв шапку, хлопнул ею муху, севшую ему на руку, -- никто в мире еще не открыл их марафет.

Он сбросил муху с кисти руки и снова надел шапку.

Первый кочегар, всласть передохнув, снова поднял бутылку и, запрокинув голову, ловко воткнул горлышко бутылки в свои мягко разошедшиеся губы. Снова заработало его горло, и снова горло второго кочегара судорожно задвигалось, отвечая ему мучительным эхом. Внезапно он вздрогнул и, словно стряхивая с себя наваждение, мотнул головой. Горло его перестало двигаться. Он взял свой перочинный ножичек, закрыл его и положил в карман. Очередь у ларька двигалась к своему неотвратимому концу, как пиво в запрокинутой бутылке первого кочегара.

-- Кому нужны стаканы и кружки, -- крикнула продавщица, высунувшись из ларька, -- подходите!

-- А зачем нам стаканы и кружки, -- сказал второй кочегар, криво усмехаясь, -- мы как свиньи прямо хлебаем...

Первый кочегар, не отрывая рта от горлышка бутылки, скосил на него свои обиженные глаза. Но, видимо опять соразмерив похмельную жажду с обидой и снова не в силах совладать с собой, продолжал посасывать бесшумно клокочущее и уходящее из бутылки пиво.

-- А в прошлом году совсем убег, -- сказал второй кочегар, обращаясь к абхазцам, -- бросил производство и мотнул на Север. За длинным рублем погнался... Что же это будет, если каждый будет бросать трудовую вахту? Наш паровоз, как говорится, задний ход даст? А кому это на руку?!

Он остановился и, растопырив руки, замер в недоуменной позе, как бы спрашивая об этом у старого абхазца.

-- Чего это он мне набубнил? -- спросил старик у своих спутников.

-- Ерунду говорит, -- махнул рукой один из спутников старика, -говорит, поезд останавливаться не будет, а так -- зад покажет и проедет...

-- Прочь от этого дурня! -- неожиданно рассердился старик и, опершись на палку, стал подыматься. -- Как это поезд не остановится?! Вон и люди пошли. Как это он может зад показать и проехать, что мы, скотины какие-то, что ли?!

Они пошли в сторону платформы, куда постепенно вышли почти все люди, пившие пиво и укрывавшиеся в тени сквера.

-- Сегодня в Мурманск, -- бормотал второй кочегар, -- а завтра куда, я спрашиваю! А где твоя рабочая честь?

-- Пашка! -- крикнула продавщица, выглянув из ларька и увидев второго кочегара, сидевшего под деревом. -- Вытащи мне бутылки, вымой их под краном и сложи в ящики. Пару пива с меня!

-- Я мигом! -- вскочил второй кочегар и быстро направился к ларьку.

Через пять минут он быстрым шагом вышел из ларька с ящиком, наполненным пустыми бутылками. За ларьком в двадцати шагах от него возле дряблой баррикады ящиков стояла колонка. Возле этой колонки он выгрузил первый свой ящик, потом второй, третий, четвертый.

С грохотом налетела электричка и, забрав всех пассажиров, покинула станцию.

Первый кочегар, допив вторую бутылку, отдышался, встал и, подойдя к стойке, поставил обе бутылки на прилавок. Он получил за них мелочь, купил на нее сигареты "Прима" и, закурив, ушел слабой, но независимой походкой человека, пьющего на свои деньги.

Второй кочегар, стоя у колонки широко расставив ноги с закатанными штанами, усердно мыл бутылки и складывал их в ящики.

-- Лен, а Лен, а винные куда? -- спросил он, оборачиваясь на заднюю дверь ларька, где сейчас сидела продавщица. Она сидела в открытых дверях ларька и, обмахиваясь журналом "Огонек", отдыхала. Это была женщина лет тридцати в халате, голоногая, полная, грубо накрашенная.

-- Винные пока не трожь! Лимонадные и пивные складывай! -- крикнула она ему, не переставая обмахиваться.

-- Ясно! -- ответил ей второй кочегар и, отложив винную бутылку, которую держал в руках, снова взялся за мытье. Наполнив ящик вымытыми бутылками, он немного оттаскивает его в сторону, берет из нагроможденной кучи другой ящик и, поставив его возле колонки, снова берется за дело.

Мимо ларька, толкая впереди себя тяжелую тачку, груженную брусками льда, продвигается коротконогий, с могучим потным торсом тачечник Бичико. Он блудливо косится на заднюю дверь ларька, где сидит продавщица, но ему не видно ее из-за полуоткрытой в его сторону двери. Бичико явно старается проехать незамеченным, не подозревая, как гремит его тачка на неровностях незамощенной дороги. Бичико глухонемой, хотя десяток слов может понять и произнести. Продавщица его давно заметила и теперь, наливаясь гневом, ждет, когда он подъедет поближе.

-- Чтоб я этот лед тебе на гроб положила! -- кричит она, встав со стула, на котором она сидела, и одной рукой до конца распахивая створку двери. -- Опять мимо проезжаешь!

-- Тё-тё-тё-тё! -- страстно лопочет Бичико, взмахами одной руки показывая, что вопрос о снабжении льдом той или иной торговой точки решается не им, а в гораздо более высоких сферах.

-- ... Шени кубо, кубо! (Твой гроб, твой гроб!) -- гремит продавщица по-грузински, словно через родной его язык пытаясь прорвать его глухоту. -Мало я тебе платила, да?!

Бичико нет и тридцати, а у него уже пятеро детей, на которых он работает с утра до вечера. Отерев рукой кудлатое и потное лицо вавилонского раба, он налегает на тачку и двигается дальше, сердито лопоча:

-- Тё-тё! Тё-тё!

Бичико ее, конечно, не слышит. Он заворачивает на привокзальную улочку, и тачка его, перейдя на асфальт, мгновенно замолкает. Сейчас он едет к вокзальному ресторану. Летом здесь не хватает льда, и более мелкие торговые точки не могут конкурировать с более мощными торговыми предприятиями, умеющими найти общий язык и с тачечником и с теми, кто его снабжает льдом.

Возле ларька тихо. В тишине слышно, как льется струя воды на бутылки из-под пива и лимонада. Продавщица раскладывает на ящике свой обед на скорую руку: хлеб, колбаса, зелень, бутылка кефира и сдобная булка из собственной витрины.

-- А что, Ленок, тебе этот летун больше не помогает? -- спрашивает он у продавщицы.

-- Я эту заразу больше на порог не пущу, -- отвечает она, усаживаясь возле накрытого для предстоящей трапезы ящика, -- оказывается, он у меня поворовывал!

-- А я ему, Ленок, никогда не доверял, -- продолжая ополаскивать бутылки, добродетельно говорит кочегар, -- летун... летун... А спрашивается, какой он летун? Токарем работал на авиазаводе, а здесь летуном заделался... И что ты в ем нашла...

-- Не твое собачье дело, -- отвечает продавщица и вонзается зубами в мякоть огромного помидора. -- Шевелись, -- продолжает она, проглатывая сочную мякоть, -- чтоб у меня к электричке все чисто было, а то повернуться негде...

Она показывает ногой на бутылки, стоящие на полу.

-- Я, Ленчик, мигом! -- обещает ей кочегар и ускоряет ход своей нехитрой работы: подставил бутылку под струю, тряхнул, перевернул -- в ящик. Снова под струю, тряхнул, перевернул -- в ящик.

-- Ландыши, ландыши,

Светлого мая, ля-ля-ля... -

поет он, явно предвосхищая две заработанные бутылки свежего сочинского пива.

-- Эй, Пашка! -- зовет продавщица, но тот вовсе распелся, полный волнующего предвосхищения, и ничего не слышит.

Внезапно замолкает сам, оборачивается и смотрит в открытую заднюю дверь ларька, где продавщица сейчас ест сдобную булку, запивая ее кефиром прямо из бутылки.

-- Ты меня звала, Ленок? -- спрашивает он.

-- "Звала, Ленок?"! -- передразнивает она его. -- Да я изоралась, пока ты блеял... Кончишь, возьмешь корзину и поищешь бутылок... Получишь за каждую вторую...

Она кивает в сторону опустелого сквера.

-- Обязательно, Ленок, -- говорит кочегар и, не в силах остановить подступивший приступ похмельной нежности, чмокает губами, словно целует продавщицу на расстоянии, -- ты мой брильянтик!

-- Обойдешься, -- осаживает она его, взглянув на него с оттенком отдаленного любопытства, как бы мимоходом прикидывая, стоит ли игра свеч, если попробовать привести его в состояние сексуальной съедобности.