Андрей Левкин - Междуцарствие (рассказы) Страница 25

И это, конечно, не жлобское желание отождествиться со своим табельным номером и не надежда - разумная, впрочем - получить некоторые небольшие пряники за более-менее верно осуществленное существование. Это - вполне достойный и профессиональный интерес к тому, насколько абсолютной является проделанная работа, а насколько - была связана с родными полями и осинами. А также - что из нее и в какой мере имеет отношение к дальнейшей деятельности - здесь, собственно, только и выяснишь точно, что она такое была и что будем делать дальше. Иными словами - визит по служебной необходимости, похожий вовсе не на возвращение отловленного резидента человека, профессионально конченного, - на честное возвращение из командировки. Что похоже настолько, что тут же возникает естественный вопрос об оплате проезда, командировочных и, по возможности, премиальных. И разумеется, о заслуженном отдыхе. Учитывая обстоятельства, мест, куда хотелось бы отправиться, много - что-нибудь вроде сада, откуда и Будда не уйдет, или Елисейских полей, вполне приятных даже и в земном варианте. Что же, и это неплохо - плюхнуться обратно на землю, поболтаться там, ничем никому не обязанным.

Ну а как там вообще перемещаются - понятно. Куда надо - там и оказался. К этому, впрочем, мы и так подготовлены, что заставляет предположить, что ежели некая фотокарточка, и была поделена на части, то нам не хватало не половины, а лишь небольшого уголка. Даже круче - все это отсутствовавшее у тебя знание сводится, похоже, только к тому, чтобы узнать - ты знал уже и так все. Ну, а что не знал - вполне мог узнать. То есть, по сути, не очень-то ты куда-то и перенесся. Ну, добавилось к известным тебе 150 измерениям еще десятка полтора, не больше.

То есть, Лена, продолжение нашей совместной антинаучной деятельности совершенно неотвратимо. Возражать против этого мы, разумеется, не станем, дело отчасти ведь и в эстетике совместных действий, а иначе - кому всё это надо? Артефакты возникают от трения чего-то обо что-то, кому нужны очередные глупые философии: ну, просидел мужик в тайге лет сорок, изобрел там шведскую спичку, Паровоз Черепановых и Устав Общества трезвости и что?

Понятно, что излагаемое мною к искусству никакого отношения не имеет. Так ведь и пишется именно что служебная записка, текст. То есть типа про природу вещей или чисто о сельхозработах. Да, скучно, а что делать? Да, изящества решительно никакого, но ведь, скажем, существует же на свете и тяжелая артиллерия, которую тоже надо иметь в виду. Да, голая прагматика, безо всякой системы и вообще похоже на набивание какого-то сундука всем чем, попавшим под руку. Да, конечно, надо вводить систему.

Главное, тайна в том, что тайны нет - не знаем мы только того, что знаем все. А барьер - что де не знаем - это какой-то что ли родовой комплекс. Фрейд, Эдип и прочие мало уместные в жизни господа. Но извинения кончены, едем дальше. Встреча все равно потребует от нас определенных хлопот, разрисуем поэтому ее возможные места - как некие абстрактные точки с чувствами между ними, и нам безразлично, куда все это погрузить: хоть в схему парижского метро: там станций много, и все они хорошо различимы, и на каждой все в порядке с табличками и указаниями переходов. Так что все свои встречания-невстречания мы будет осуществлять на линиях от Вильжюва до Клианкура, между Курневилем и Вокзалом Орлеан с постоянным - до отвращения топтанием по Шатле с восемью-десятью возможными там переходами: можно было бы, проще всего, условиться встретиться именно там - на стометровом пешеходном эскалаторе - дорожке между Шатле и Шатле Лезаль, но столь уж дословное соответствие соорудить невозможно. Впрочем, обратите внимание, и эта идея уже отчасти схвачена в литературе - в блокноте, найденном в кармане у Кортасара, именно это и пытается произойти примерно тут: петляя вокруг станций Данфер-Рошфо. И та же у него разумная боязнь Монпарнаса и, разумеется, Шатле, и кончается все на станции Домениль,... ну или акция "Мухоморов" в метро московском, безнадежном. Видимо, какое-то подземное петляние по сеточке с точками объективно необходимо.

Отдельные точки. Есть вот такая крупная, объемистое пространство, где обитают ранее белковые организмы. Оно такое большое, что они обитают где хотят. Есть еще гигантский ящик с музыкой и прочими кунштюками - и вовсе не музей, а там все живое, хотя и не зоопарк. Есть область исторических происшествий: Ватерлоо, самозванец в Кремле, Великая Фр. революция, залп Авроры, открытия Америки - ЦПКиО, в общем, с каруселями. Не наши это дела.

А наши дела что - скучные, самостоятельной ценности не имеющие почти, так - сахарок, перчик, соль к каше, проводки-кнопочки, нейтрино какие-нибудь свободолюбивые. Стилистика, короче, и решительно никакой семантики.

Какая-нибудь, к примеру, энергетическая тварь - хоть она и пролезает во все прочие, смысл ее от этого никуда не вырастает: керосиновые реки с торфяными берегами, озера бензина, нефтяные туманы, две дощечки поверху плывут, кокс. Сношенная мебель, горы угля, опилок, торфяные брикеты в ведерке из подвала на четвертый этаж, электричество какое-то бесконечное: батарейки, динамо-машины, конденсаторы, лампочки перегоревшие, сухие посленовогодние елки, высоковольтные линии, лапка лягушачья дрыгающаяся. Сухой спирт и прочие несъедобные желудком продукты, а также - разнообразныя тонкия материи: угольный такой погреб по сути, а на входе Часовой с Ружьем стоит и следит, чтобы не курили, а не то разнесет всю Вселенную. Да никто туда особо-то и не ходит - зачем? Вернуться что ли чтобы, став бензином и вспыхнув в двигателе Внутреннего Сгорания или - торфяным брикетом оказаться принесенным на четвертый этаж: дымом вернуться наверх. Круговорот тебя в природе, постоянно простегивая покинутую жизнь дымом, запахом, буквой: стучась туда отсюда - зачем? Тщетно, какая им там разница - отчего это страница сама перелистнулась? От сквозняка.

А рядом - электромагнитные волны: стог сена, да и только: там хорошо лежать, высыпаешься замечательно, млеешь. Как в гамаке, в ушах серебряные звоночки, лепечет что-то, бормочет: приятно поплыть недлинной волной среди прочих длинных и недлинных волн: покачиваясь, обтекая друг друга, скользя, соскальзывая, сплетаясь с ними в какие-то косички, опадая вниз, расщепляясь как фейерверк, снова сходясь в общую линию. Такой Арчимбольди с телами, сплетенными из разноцветных - в изоляции потому что - проводков: с просачивающимися разнообразными кайфами между глазом и мозгом, между ступней и ушами, между первым и вторым, между ночью и душой.

Абстрактнее электромагнетизма найти уже трудно, однако есть еще и Абсолют. Это такая оранжевая, почти прозрачная плоскость, которая всюду: должно же все на свете к чему-то крепиться. Вот к ней, этой оранжевой, и прикреплено. Она, точнее, всюду, как основа что ли. Как мостовая или общий знаменатель. Из того же ряда, что во всех нас вода. Кальций. Ну, кальций, мел, им еще по доске пишут - ему пусть кости молятся. У них мозг прямой, солдатский.

Мы пойдем-ка лучше куда-нибудь туда, где красивые цепочки на ногах и звездочки, и луночки, серьги и ожерелья. И опахала, и увясла, и кольца, золотые шары, серебряная цепочка и золотая повязка, разные даймонды и эмеральды, и в часах сыплется золотой песок, а вокруг - серебряная пыль и любая распомойнейшая помойка сделана из серебра, как на негативе фотографии: серебряные голоса и плащи из золотой копирки, ночные города и полуночные свидания.

Пространство ночных касаний, прикосновений, поглаживаний, легких движений, едва скользящих по телу, как два часа падающий вниз платок - как бы воздухом обходя тело, каждой лаской оставляя на нем новое серебро и всякие маловажные слова с зелеными глазами: извивающаяся сквозь всю ночь двойная полоска серебряной фольги шириной в ладонь.

И близкое к нему пространство тайн, лежащих на устрице с жемчужиной, спичечными коробках с оказавшимися там увеличительными стеклами и стеклянными шариками; на грибах, разломив шляпку которых найдешь внутри изумруд. Там всякие хитрые уловки вроде внутренней лестницы в доме, третья сверху ступенька которой со скрипом; стены, отходящие при нажатии на картинку с голубым кувшином; знаки-предметики, то ли сообщающие что-то, то ли - просто как альпийский сенбернар с фляжкой коньяка, приспособленной к ошейнику.

Они, любое очередное, смешно ёкают, когда в них входишь, это похоже на развал чуть перезревшего даже арбуза, и косточки во все стороны - фррр: тамошние люди просто-таки изголодались по общению, облепляют, окружают, а все тебе расскажут, все покажут, через все проведут - и вот так у нас бывает, и этак, и заходите еще, да и друзей с собой приводите - очень гостеприимные, самим-то в гости не выбраться: как зиме зайти к августу?

Их перечислять и то приятно - перечисление, впрочем, тоже образует свое пространство: каталог, в котором все на свете каталоги, и он сам - тоже: это такое нахохленное место, их там очень много, малоразговорчивые, смотрят, кося глазом, похожи на ворон, колода из одних десяток треф, и каркают. Вроде, одинаково, а хором - не получается.