Владимир Орлов - КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК Страница 25

– В какую еще щель? - переспросил Соломатин, теперь уже чуть ли не с угрозой.

– В Щель с большой буквы, - сказал Ардальон. - Здесь рядом, в Камергерском, закусочная, бывшая пельменная, разве вы ее не знаете? Там посидим, успокоимся, и я вам кое-что разъясню…

Соломатин удивлялся сам себе, с утра (да и накануне вечером) он был намерен возродиться, стать самовластным и единственным в мироздании, каким был до памятной мерзости. И вот он уже подчинялся бесстыжему прилипале, обезволенный и водимый, а перед тем выложил жуликам двести девяносто семь рублей.

– Со студенческой поры мне известна эта Щель, - не унимался Ардальон, - сбегали с занятий, особо после стипендий, и в нее - как в укрытие. Церберы из училища отлавливали нас, а мы - через кухню и во двор!…

«Зачем мне нынче укрытие?» - сердито думал Соломатин, однако следовал за Ардальоном.

Заведение, автором уже неоднократно упомянутое, а Соломатину - будто бы неизвестное, на этот раз показалось ему именно щелью. Окно закусочной от «Оранжевого галстука», гремевшего Агузаровой, до пиццерии, сменившей своими объедками сыров и ветчин магазин штанов, было шириной метра в три, и приглашала в нее комнатная дверца. Истинно щель. О впечатлении этом Соломатину позже приходилось вспоминать неоднократно. «Щель-то - ладно, - соображал Соломатин. - Но во дворе, за кухней…» Впрочем, думать об этом «во дворе, за кухней» не хотелось.

– Вот мы и дома! - радостно объявил Ардальон в закусочной. И обратился к кассирше: - Людочка, ты все, как рододендрон альпийский, цветешь и благоухаешь!

– Ну ты скажешь! - обрадовалась кассирша. Но было видно, что выделить личность вновь прибывшего из прочих посетителей она в затруднении. Впрочем, что-то она и вспомнила: - Давно я тебя не видела.

– В другую смену заходил, - быстро сказал Ардальон. - В другую смену.

– Ой, ой! Альберт, ты все такой же красавец!

– Ну не совсем Альберт, - скромно сказал Ардальон.

– Ну да, - согласилась кассирша. - Я помню. Не Альберт. А Альберт. Ты ведь с Машковым учился и с Женей Мироновым.

Угощение от Ардальона Соломатин принять все же отказался, купил себе напиток и жаркое в горшочке. За столиком у стены чокнулись, выпили, Ардальон сейчас же перешел на «ты», а говорить принялся отчего-то шепотом:

– Я тут свой… Свой… Но за кого только меня здесь не принимают… Альберт - это еще куда ни шло… А я - Ардальон! Блажь моего родителя! Бегал в молодости по гаревой дорожке. Кумиром у него был Ардальон Игнатьев, якобы учитель из чувашской деревни. Тогда всем нашим звездам полагалось иметь трудовые профессии. Кто электрик, кто токарь, кто учитель. Ардальон Игнатьев, чуваш, в Хельсинки на первых наших Олимпийских играх стал чемпионом. И не в какой-нибудь гимнастике, а в беге на четыреста метров. Да и с феноменальным результатом - сорок шесть секунд. Ни один негр не мог тогда так пробежать. И через годы папаша мой не успокоился, первенца своего обозвал Ардальоном. Ну хоть был бы я Игнатьевым, а то ведь мы Полосухины! Ардальон Полосухин! Каково! Сразу же - в фельетон! Или хуже того - в памфлет! И где нынче олимпийский чемпион? Никто не помнит и не знает. Спился, небось. И сгинул. А ты волочи его имя. И был бы в нем высокий или поэтический смысл, предназначение мое возносящий. Так нет. Из толкователя имен следует, что Ардальон - хлопотун, суетливый человек. Опять же - каково! Но привык…

Жидкости в сосудах Ардальона иссякли, и он отправился к стойке за пивом, нынче оно значилось очаковским сортом «Норд-Вест». Пока Даша наливала кружку и отстаивала пену, Ардальон обошел столики, шумно и с распахнутыми руками, всем он был, похоже, мил и дорог, его обнимали, уговаривали присесть, правда, называли при этом не только Ардальоном и Альбертом, но еще и Арнольдом, Альфонсом и даже Георгием. У всех Ардальон интересовался состоянием драгоценного здоровья и радовался процветанию каждого. Среди приветствовавших Ардальона, впрочем, сдержанно, Соломатин, в углу у окна, углядел некоего своего знакомого, встреча с кем ему сейчас, пожалуй, не доставила бы радости. Это был я.

– Половина неизвестна мне, - сказал Ардальон. - Половине неизвестен я. Но тут как бы улица в деревне. Или в некогда процветавшем Тифлисе. Для кого я здесь модельер. Для кого народный художник Армении. Для кого - кидала. Но все равно приятно. И комфортно. Жаль, что это заведение скоро закроют. Впрочем, что жалеть-то. Сказано: слить из бачка!

И в шуме застолья ясновидческие слова эти были услышаны кассиршей.

– Альберт, что ты говоришь! - воскликнула она. - Креста на тебе нет! С чего ты взял, что нас скоро закроют?

– Ну что вы, Людочка, солнышко мое, - как бы испугался Ардальон. - Разве мог я такое произнести? Разве мог я высказать такое направление мыслей? Вас и вашу закусочную ангелы будут хранить вечно. Под присмотром серафимов…

– Альберт, ты что-то знаешь? - все еще не могла успокоиться кассирша.

– Я ничего не знаю! - заверил Ардальон. - Я вообще ничего не знаю!

– Ой, ой! - всплеснула руками кассирша. - Как же ты ничего не знаешь! Вон на тебе валенки с галошами. А обещают тотальное потепление.

– Я знаю, - поведал Ардальон Соломатину снова шепотом. - Я все знаю. Их закроют. История! История требует. Центр первопрестольной не для бедных. Не для нищих. Для имущих! Для их проказ! А не для всех этих профессоришек, писателишек, актеришек, мучителей струн и клавиш, офицеришек чести. И прочих, наказавших себя фрондерством, якобы независимостью и презрением к деньгам. Пусть живут здесь, пусть, но пусть и жрут, и срут по своим коммунальным возможностям. Прежде всего центр лишили общественных туалетов. И по справедливости. Коли ты гордый и самостоятельный, носи отправления организма в себе, терпи. Опять же зачем торговать на Тверской хлебом, когда следует предлагать здесь людям, для коих не хлеб насущное, хорасанские ковры, рулетку и игровые автоматы. И эту, что ли, Щель для нищих студентов держать? Высоцкий помер, пять рублей тут задолжав, а Машков с Мироновым Е. в других условных интересах. А шваль, хоть и интеллектуальная, пусть ищет себе вымирающую забегаловку где-нибудь в Аминьеве или привокзальный буфет в городе Чехове. В буфеты Ивантеевки всю эту шваль! Хотя бы и потому, что наши герои, в шестидесятые годы швалью себя не считавшие, в конце концов, произвели сами себя в быдло и породили нынешних хозяев жизни, то же семейство Крапивенских, у кого в кармане эта закусочная. Сам Крапивенский, будто бы по народному проклятью, отдал концы в офисе над бывшей Ямой. Наследнички же его намерены продать и нашу Щель подороже, потому как место в Камергерском - златоценное. А тем, кто способен купить ее, история и судьба Щели и вовсе не интересны…

– А не нарушат ли они равновесие ценностей, - спросил Соломатин, - и не получат ли они в оплату - судьбу вашего знакомого Крапивенского?

Ардальон Полосухин задумался, мысль о повороте связанных с общественным питанием в Камергерском судеб, видимо, не приходила ему в голову, он оживился и заявил:

– Конечно! Конечно! Ты прав, Андрей Антонович! Будет и оплата! И им, и тем, кто повысит здесь цены на водку и запретит бочковое пиво, и им воздастся! И им воскурится черным дымом!

Введя в голову соображение о грядущем запрещении бочкового пива, Ардальон сейчас же поднес к губам кружку, а потом обратился к кассирше:

– Людочка, а как разворачивается ход следствия? Небось уже выяснили, кто убил в вашем дворе Олёну?

– А разве не вы, Альберт Иванович, и убили? - спросила буфетчица Даша. - Все уверены, что вы и убили. Зарезали и пристрелили.

– Ой, ой, ой! - взволновалась кассирша. - Какие ужасы ты высказываешь!

– Даша! Дашутка! Проказница ты моя! - обрадовался Ардальон. - Всегда любил твое чувство юмора. Ты ведь с ридных мест Николая Васильевича Гоголя. Цвети! Одарка! Потерпи еще годок…

– А что через годок? - спросила Даша.

– А через годок я заверну тебя в персидские ковры и умыкну, унесу тебя на буланом аргамаке!

– И куда же донесете?

– Да хоть бы в Объединенные Эмираты!

– Вы лучше мне теперь подарите персидские ковры.

– Теперь у меня их нет…

– Вы, небось, и Олёне обещали ковры и эмираты, а потом взяли и порешили.

– Дашенька, чаровница моя, да разве я похож на татя или на Солоника? Да я в трамвайной давке не способен вытащить у кого-либо две копейки из кармана.

Потом Ардальон сказал серьезно:

– Это другие нечто обещали Олёне… Но раз вам неизвестно, кто убил, то милиции тем более неизвестно…

Пожилой крепыш за столиком у двери, прежде дремавший, вскинул голову и заорал:

– Была бы баба ранена! Была бы баба… Но шел мужик с бараниной!…

– Коля, заткнулся бы ты совсем! - грозно посоветовала кассирша.

– Все, Людочка, все… Тихо, тихо. Но сама посуди, если бы не мужик с бараниной, который шел вдоль путей…

И башка крепыша уткнулась в пластик стола.

– А ты, Андрюша, - снова шепотом спросил Ардальон, - Олёну, наверняка, знал? Или слышал о ней?