Константин Станюкович - Том 4. Повести и рассказы Страница 25

— Именно так, ваше превосходительство, — глухо прошептал молодой человек. — Я полюбил одну девушку и так как жениться не могу, то должен уехать…

Адмирал пристально посмотрел на Скворцова, и по лицу его скользнула грустная усмешка. Несколько мгновений он молчал, сосредоточенный и задумчивый, закрыв глаза. Казалось, в нем происходила какая-то душевная борьба. И Скворцову было жутко. Он понимал, что адмирал не верит в выдуманную им девушку, и ждал, как виноватый, чего-то страшного и необыкновенно тяжелого. Теперь он ясно видел, что этот добродушный толстяк далеко не прост и не в таком блаженном неведении, как думает Нина Марковна.

— Послушайте, Николай Алексеич, — произнес, наконец, адмирал, понижая голос, — и я, в свою очередь, попрошу вас сохранить в тайне то, что я сейчас вам скажу. Ниночка никогда не должна этого знать… Слышите? — значительно и строго прибавил адмирал.

— Слушаю, ваше превосходительство, — пролепетал Скворцов.

— К чему нам играть комедию, Николай Алексеич?. Я ведь все знаю. Знаю, что вы любите Ниночку и что она любит вас, — решительно сказал Иван Иванович.

«Вот оно… начинается!» — подумал Скворцов, испытывая чувство страха и в то же время облегчения, и еще ниже опуская свою виноватую голову.

— Я понимаю… Вас, как порядочного человека, мучает обман, и вы хотите бежать от него?. Я не ошибся в вас… Я ждал этого… Но только напрасно вы думали, что обманываете меня… Да и вы еще так молоды и неиспорчены, что не умеете скрывать своих чувств… Их можно читать на вашем лице как по книге… И напрасно вы тревожитесь за меня. Я давно вижу вашу любовь к Ниночке и хорошо понимаю, что это — счастливая любовь, а не дружба… Да и какая может быть дружба, когда вы оба молоды, красивы и полны жизни?. Так послушайте, Николай Алексеич, вам нет причины бежать. Оставайтесь, прошу вас, и не думайте обо мне. Ниночка вас так любит, и разлука с вами причинит ей большое горе. Пусть останется все по-старому, как было, и пусть Ниночка думает, что я ни о чем не догадываюсь… Ей все-таки легче… А я… я счастлив ее поздним счастьем и рад, что она полюбила такого честного и милого человека, как вы… Я знаю, вы — не хлыщ и не станете компрометировать ее имени…

С невольным изумлением Скворцов, никак не ожидавший ничего подобного, поднял глаза на адмирала и был поражен выражением его лица. Оно было какое-то проникновенное и светилось необыкновенной ласковой добротой. И маленькие его глаза так кротко серьезно глядели на любовника жены.

— Вы не ожидали такого объяснения, Николай Алексеич? — с тихой грустной улыбкой продолжал Иван Иванович. — В самом деле, жена любит другого, обманывает мужа, а он вместо того, что обыкновенно делают в подобных случаях обманутые мужья, просит вас не оставлять ее?. Следовало бы прогнать неверную жену или, по крайней мере, отравлять ей жизнь?. А вас — выгнать из дому? Не вызывать же мне, на старости лет, вас на дуэль?. Так, кажется, следует по общепринятым правилам? — усмехнулся старик. — А я, вот, привык жить по собственным правилам, так, как совесть велит… А совесть мне говорит, что я один безмерно виноват перед бедной Ниночкой и пожал то, что посеял… Да-с!.

Адмирал вытер платком свое вспотевшее лицо и продолжал свою исповедь:

— Разве я имел право после сорока пяти лет довольно гнусно проведенной жизни жениться на молодом и чистом создании?. А я женился, влюбившись в Ниночку, на склоне лет, со всей силой запоздавшей страсти… Точно это оправдание! Я боготворил ее и, думая только о себе, умолял ее быть моей женой… Мог ведь я, кажется, сообразить, что любить такого старого урода, как я, собственно говоря, противно природе и что вышла она замуж потому, что глупые родители хотели устроить ей партию?! Еще бы… Адмирал… Положение… И я все-таки совершил это преступление, — да, преступление, которое люди часто делают, — женился и пользовался незаслуженным счастьем… И то для меня было счастье, что Ниночка, видя мою беспредельную любовь, привязалась ко мне, безропотно выносила мои ласки и была безупречной женой… А я, развращенный, изжившийся, пользовался ее молодостью и красотой… ревновал ее, думая, что моя любовь, мое баловство, все эти подарки… могут заглушить в женщине потребность чувства… И она, бедняжка, хандрила, часто плакала; страдал и я. А ее стало все больше тянуть к жизни, к любви… Еще бы! Я теперь совсем отживший человек, — промолвил застенчиво адмирал, — а она молода и полна жизни… И она кокетничала… окружала себя поклонниками, слегка увлекалась, и я, конечно, не мешал. Но вас она не шутя полюбила… Я знаю, как Ниночка вас любит и как она теперь счастлива! Она расцвела, похорошела под обаянием счастливой любви, стала покойная и радостная, не то, что прежде… Нервы прошли… И как нежна и внимательна со мной, точно извиняется за свое счастье, голубушка!.. Так неужели вы думаете, что я помешаю ее счастью только потому, что она моя жена!? Нет, никогда! Я слишком люблю Ниночку, чтобы быть ее палачом! — прибавил взволнованно адмирал.

И голос его звучал нежностью, и в глазах блеснули слезы.

Он примолк, стараясь оправиться от волнения. Безмолвствовал, опустив голову, и Скворцов, подавленный, умиленный, чувствовавший необычайное уважение и любовь к этому мужу, которого он обманывал, и еще более желавший теперь уйти в плавание. И молодому человеку представилось теперь таким ничтожным и банальным его увлечение адмиральшей в сравнении с этой самоотверженной, всепрощающей любовью, и сам он казался таким маленьким и пошлым со своими понятиями о любви перед этим скромным, невзрачным толстяком, который, казалось, и не сознавал всей нравственной красоты своих «собственных правил» и своей доброй души. И его многие считали простофилей!? А он, из чувства любви и деликатности, нарочно носил эту личину «простоты». «И как же он любит свою Ниночку!» — думал молодой человек и тут же вывел заключение, что адмирал все-таки ослеплен ею, думая, что раньше она только кокетничала и слегка увлекалась… Весь Кронштадт знает об ее увлечении три года тому назад, когда адмирал был в дальнем плавании, одним лейтенантом… Да и тот, негодяй, афишировал близость их отношений… хвастал ими…

Несколько секунд в кабинете стояла тишина. Даже канарейки перестали заливаться, и только слышно было, как они постукивали клювами о жердочки.

— И ревности во мне нет… Я поборол в себе это чувство… верьте мне, снова говорил адмирал, но голос его слегка дрогнул, точно выдавал, — с этой стороны вы не причините мне зла… Одно мне было бы тяжело — это развод… Я долго об этом размышлял за это время, но, каюсь, нет сил расстаться с Ниночкой, не видать ее… И кроме того… ведь она старше вас… и вы оба не обеспечены. Положим, пока я жив, я давал бы ей большую часть содержания… много ли мне надо?. Но после моей смерти?. Впрочем, если Ниночка захочет, я не прочь, если это нужно для вашего счастья и если она не пожалеет меня… Но надо, чтобы ваша любовь выдержала испытание в течение более долгого срока… А пока ни полслова Ниночке и живите с ней на даче. Вы видите, вам незачем проситься в дальнее плавание, Николай Алексеич! — прибавил с одобряющей улыбкой адмирал.

— А я все-таки прошу, умоляю вас об этом! — заметил тихо и серьезно Скворцов.

— Как!.. Вы все-таки хотите бежать? — почти испуганно спросил адмирал.

— Хочу… Так будет лучше…

— Лучше? Для кого?

— Для нас обоих…

— Что это значит? Почему лучше? Объясните, Николай Алексеич! — с нескрываемым удивлением проговорил адмирал, не допускавший и мысли, чтобы этот счастливец, любимый «Ниночкой», мог добровольно искать с нею разлуки.

Положение «счастливца» оказалось не из приятных. В самом деле, не мог же он откровенно рассказывать мужу, хотя бы и такому самоотверженному и благородному, как адмирал, о бешеной ревности и необузданной страсти маленькой адмиральши, об ее невозможной подозрительности и любящем деспотизме, требующем, чтобы любимый человек был ее рабом, обо всех этих сценах, упреках и «шквалах с дождем», — благодаря чему любовь обращалась в некоторое подобие каторги, и он хотел избавиться от нее.

Чувствуя свое «бамбуковое» положение, Скворцов взволнованно, далеко не связно и путаясь в словах, но благоразумно однако избегая всех щекотливых подробностей, которые не могли быть особенно приятны адмиралу, объяснил, что он сознает себя недостойным той привязанности, которою почтила его Нина Марковна… Он, конечно, весьма тронут… ценит и сам очень… очень предан и любит, но не уверен в силе и глубине своего чувства… И это его очень мучит и ставит в фальшивое положение… Разлука была бы хорошим испытанием… Он безгранично виноват, что раньше не проверил себя… Он влюбился, как сумасшедший, и не в силах был тогда же отойти… А теперь, думая о будущем…

— Вы, значит, боитесь, что можете охладеть к Ниночке? — перебил нетерпеливо адмирал, привыкший, как моряк, к кратким и точным объяснениям.