Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2) Страница 25

В Европе начиналась Большая Война. Все пытались куда-то бежать. А тут, на краю Европы возникло вдруг государство, нарочно оговорившие особые права и свободы евреев. К нам хлынули все евреи из разоренной Европы. Согласно "Neue Ordnung" они обязаны были стать торговцами, адвокатами, да врачами с банкирами, но...

Лучшей армией того времени была, конечно же, - прусская. Так уж сложилось, что каждый восьмой офицер прусской армии к концу Семилетней войны имел еврейскую Кровь.

Ведь начинал Старый Фриц под лозунгами "Терпимости" и многим еврейским юношам впервые открылась дорога на военное поприще. Но к описываемым мной временам, ветра поменялись и теперь евреев с той же скоростью, как принимали в прусскую армию -- ныне выкидывали из нее.

А куда деваться военному человеку? Помирать с голоду на армейскую пенсию, иль искать службы в любой другой армии. Но в латвийскую армию евреев не принимали! Что ж делать?

Матушка поступила в характерном для нее духе. С 1788 года матушка стала рассылать военным евреям (в основном, - в Пруссию) предложения "послужить на Благо Избранного народа".

Еврей-офицер прибывал к моей матушке и они долго беседовали. Если матушке человек чем-то нравился, ему предлагали считаться пруссаком и немцем, а на сем основании зачисляли в Рижский конно-егерский. Если человек после этого в чем-нибудь провинялся, живо находились свидетели, вспоминавшие, что его выгоняли из Пруссии за еврейскую Кровь. И несчастного сразу же выкидывали из полка.

Так создалась знаменитая "Жидовская Кавалерия", - самый боевой и отчаянный полк союзников. Самый верный и преданный моей матушке. Полк исполнявший любые матушкины приказы. Полк который фактически был главной полицейской силой в Лифляндии. А матушка числилась там -- полковником.

Конечно же, находились такие, кому сии порядки пришлись не по вкусу. (Жиды весьма своевольны и на всякого среди нас -- не угодишь.) Они не желали служить моей матушке. Тогда их выгоняли со всех работ и им оставалось -заняться разбоем.

А рижские банды, как я уже говорил, были в руках моего отца. И бывший офицер, пройдя тысячу проверок бандитов, на торжественном посвящении его в темный мир встречал главного "пахана" (иль "авторитета") Лифляндии. Баронессу Бенкендорф -- своею персоной.

После того, как у несчастного проходил первый шок, матушка предлагала ему закурить и говорила, что ей нравится своеволие. В известных пределах. И из сей комнаты в грязном кабаке на брегу Даугавы есть только два выхода: через вот этот люк -- прямо в реку. Иль -- через эту дверь в матушкин Абвер. К иным своевольным евреям, коим претят муштра, да инструкции. Работа будет здесь в Риге, в Европе, или - в России. Все увидите, все повидаете...

Выбор за вами. Либо вот этот люк -- прямо в полу, либо интересная и опасная жизнь за гранью закона с порядками. На благо избранного Богом народа. На благо простых жидов в Вене и Лондоне, Париже и Санкт-Петербурге... Почти все выбрали дверь.

Матушка сформировала нешуточный Абвер. Самую грозную шпионскую и "ликвидационную" сеть во всем мире. Я, создавая Третье Охранное Управление, просто "унаследовал" все от моей матушки и не решился что-то менять.

Помимо бывших простых офицеров, исполнявших в основном... "ликвидации", костяк латвийского Абвера составили евреи из Абвера прусского. Главной задачей Абвера было не уничтоженье противника, а тщательный поиск в разоренной Европе всех дельных ученых, их данных, приборов и библиотек. Все это свозилось к нам в Дерпт и с русской помощью превращалось в новые лаборатории, технологии, да научные инструменты.

Кто-то не желал приезжать, или делиться секретами. Тогда их секреты покупали, выведывали, иль просто выкрадывали. Если нельзя было выкрасть секрет, крали прямо ученого. Привозили болезного в Дерпт и там он либо работал на благо Империи, либо...

Однажды матушкины палачи не решились казнить одного молодого профессора. Он был очень талантлив, хоть и католик. И он был чересчур вольтерьянец.

При виде матушки он заорал, что это -- агония всех монархий и что бы мы тут ни делали, будущее принадлежит простому народу. Тогда матушка пожевала губами и сухо спросила его:

- "Скажите мне, ведь вы -- немец?"

Тот растерялся, но отвечал:

- "Да. Но все люди мне -- Братья!"

- "Если мы вас отпустим, что вы станете делать? Готовы ли вы клясться, что не станете помогать якобинцам?"

Юноша с достоинством отвечал:

- "Я -- якобинец".

Тогда матушка с таким же достоинством объявила:

- "А я -- монархистка. И якобинцы рубят головы малых, невинных детей на своих гильотинах. И вы только что обещали, что убьете моих сына и дочку, коль я вас помилую. Ради вашего блага -- готовы ли вы порвать с якобинством?"

Гениальный профессор из Кельна хрипло сказал:

- "Не смею идти против моих убеждений..."

На что матушка приказала:

- "Убейте его. Это -- Война. Мне очень жаль. Но научное превосходство достигается не только плюсом у нас. Минус у них -- тоже неплохо. На будущее, - не отвлекайте меня по сим поводам. Раз человек считает себя якобинцем, я слишком уважаю его, чтоб разубеждать. Таких сразу -- в расход".

Так создавалась наука Империи. Кто был не с нами, тот был -- против нас.

История эта на том не закончилась. Многие из ученых, собранных в Дерпте, узнав о таком разговоре и казни, объявили что-то подобное забастовке и матушке пришлось объясняться.

Ученых собрали в торжественной зале Дерптского Университета и к ним пришла моя матушка, которая привела за руку меня -- сына трех с половиною лет. Я этого нисколько не помню, но, по рассказам, матушка вывела меня перед обществом и спросила при всех:

- "Кто ты? Кто ты -- по своей Нации?"

Я, наверное, уже знал, что только немцам позволено служить в армии и заниматься естественными науками. Поэтому я слегка напугался и, чуток оробев, отвечал:

- "Я ж -- немец! Ты что -- забыла?"

Тогда матушка обернулась к прочим присутствующим и, показав на меня, хрипло спросила:

- "А вы, господа, не забыли, что все вы здесь -- немцы?"

Ученые стали сразу же переглядываться. Матушка не решилась идти против "Neue Ordnung" и никогда не привозила в Дерпт кого-нибудь без капли немецкой Крови в их жилах. Так что все ученые Дерпта были лишь немцами.

Они весьма смутились и озадачились столь странным началом, а матушка их спросила:

- "Много ли среди вас якобинцев?"

Двое-трое из молодых решительно подняли руки, прочие сразу насторожились, но матушка рассмеялась в ответ:

- "Нет, братцы мои -- какие же вы якобинцы?! Вы работаете здесь - в Дерпте на крупнейшую и отсталейшую из европейских монархий. Вы живете в оплоте самой ядреной реакции, какую только можно придумать в современной политике. И знаете почему?

Потому что вы -- немцы. А якобинцы -- французы. И эти самые якобинцы вырезают нас -- немцев, где только получится. Так при чем здесь политика?

Давайте называть вещи нормальными именами. В грядущей Войне -- ни грана политики. Просто французы, да поляки с испанцами, да итальянцами будут вырезать германские племена, где только смогут. А мы здесь работаем для того, чтобы после нашей Победы немцы смогли звать себя немцами...

Доложу откровенно -- я ненавижу Пруссию и ее гнилую монархию. В иную эпоху, иль иные условия я сама стала бы якобинкою. Но сегодня речь лишь о том, чтоб уцелела Германия с ее культурой, народом, песнями и традицией... А якобинцы, прикрываясь политикой, хотят это все уничтожить во славу галльского петуха!

Так я еще раз вас спрашиваю -- кто из вас якобинец? Кто хочет, чтоб галльский хам ставил свою гильотину на площади Кельна, иль смывал с рук невинную кровь в источниках Бадена, иль ржал над нашим искусством в картинных галереях нашего Дрездена?! Кто из вас якобинец настолько, что желает зла нашей с вами Германии?!"

Давешние бунтовщики, как один, растерялись и сразу усовестились. Кто-то встал было с кресел и с поклонами пошел приложиться к руке моей матушки, но она еще не закончила. Она еле слышно прошелестела:

- "Я ненавижу гадкую Пруссию... Она отняла у меня мою матушку... Я ненавижу Железного Фрица... Это мясник и убийца, у коего руки по локоть в крови... Но в одном я считаю -- он прав. Мы -- немцы и для нас Германия должна быть -- превыше всего!

Ради нашей с вами Германии я готова казнить хоть тысячу мерзких изменников, какими бы видными учеными они ни были... И я казнила бы этого гада еще раз! И десять раз кряду!

Если ты -- немец, не смей работать на врагов нашей Родины! И вы тоже -не смейте! Или и вам тоже -- не поздоровится!

Deutschland -- uber Alles!"

И все давешние бунтовщики вскочили со своих кресел и как по команде стали скандировать:

- "Дойчланд -- юбер -- Аллес! Дойчланд -- юбер -- аллес! Deutschland -uber - Alles!"

Они кричали сие, пока не охрипли. А, охрипнув, стали обниматься все вместе, целоваться и плакать, говоря:

- "Мы спасем нашу Родину! Нету значения якобинцы мы, иль монархисты, когда враг у наших ворот! Германия -- прежде всего!"