Снег в августе - Пит Хэмилл Страница 25

Майкл рассказал ему о фильме, где Борис Карлов играл монстра, созданного доктором Франкенштейном из фрагментов мертвых тел. Эту ленту ежегодно крутили в «Венере».

– Голем, – сказал рабби Хирш, – он был не кино.

Затем он рассказал о том, как рабби Лёв три дня молился и постился, чтобы очистить тело и душу. Затем в безлунную ночь в компании двоих помощников, молодых и невинных, он покинул пределы гетто через тайный ход. Майкл видел, что он нес с собой серебряную ложку. А еще он заметил, что под плащом рабби Лёва – только белые одежды. Все трое проследовали к берегу Влтавы. Истекая пóтом, они принялись молча лепить человеческое тело из чистого речного ила.

Затем Майкл увидел, как рабби Лёв достал из кармана кусок пергамента, на котором его рукой были написаны слова на иврите. Он не понимал этих слов. Клочок пергамента назывался шем, и в нем содержалось тайное имя Бога. Рабби всунул шем голему в рот, наклонился к его уху и прошептал тайную молитву. Над бровью голема он нацарапал кончиком резца слово, которое Майкл не сумел прочесть. Убрав шем изо рта голема, рабби Лёв встал со своими помощниками в хоровод, и они принялись кружиться туда-сюда, семь раз подряд произнеся тайное имя Бога. Но Майкл не понял ни слова.

Илистая масса стала краснеть, будто бы ее запекают, затем остыла под невесть откуда взявшимся ветром, и Голем[13] начал медленно подниматься с берега.

Живой.

– Голем – он был почти семи футов росту, а кожа его была цвета глины, – шептал рабби Хирш. – Он стоит голый на берегу, и один из помощников дает ему одежду. Они обнаружили, что он, Голем, не умеет говорить, но по его глазам и по тому, как он себя вел, стало ясно, что он все понимает.

– Он понимал идиш?

– Конечно. И иврит. И немецкий. И чешский, а может быть, даже и греческий. Он понимал то, что ему следовало понимать.

Шазам!

– Совсем как Капитан Марвел, – сказал Майкл.

– Как кто?

Майкл пришел в замешательство.

– Ну, этот, из комикса… – Он подался вперед. – А дальше?

– Что дальше?

– Что он сделал-то?

Теперь в замешательство пришел рабби Хирш.

– Все, что евреям было от него нужно, – сказал он.

И снова, откинувшись на стуле с полузакрытыми глазами, рабби Хирш перенес Майкла в Прагу, где ему предстояло стать свидетелем деяний Голема. Майкл видел, как тот пробирается сквозь ночь, чтобы спасти еврейскую девочку, которую пытаются окрестить против ее воли. Видел он и то, как Голем собрал стаю в миллион птиц, затмившую небеса и забросавшую пометом легионы брата Таддеуса. Он видел Голема на темном крыльце дома брата Таддеуса – как он залил цементный раствор в замочную скважину, отчего три дня и три ночи брат Таддеус не мог выйти из дома, и все это время его последователи не могли сделать евреям ничего дурного.

– А он умел становиться невидимым? – спросил Майкл, думая о Клоде Рейнсе в фильме «Человек-невидимка».

– Конечно. Если рабби Лёв говорил, что так надо.

Но Майкл убедился и в том, что порою Голем действовал без всяких приказов рабби Лёва. Этот созданный из глины солдат имел и собственные представления о том, как вести военные действия. Однажды невидимый Голем проник в дом брата Таддеуса; это было вечером, и тот предавался увеселениям с еще одним ненавистником евреев, приехавшим из Вены. Голем невидимым сделал и Майкла, чтобы взять его с собой туда, куда он направлялся, – на просторную кухню. Майкл видел, как он мочился в бутылки с вином и подменял подносы. И стал свидетелем суматохи, которая поднялась за обеденным столом, когда под крышками серебряных блюд брат Таддеус и гости обнаружили жареных дохлых крыс.

– Вот это да! – закричал Майкл, заливаясь смехом.

– Да, Голем – у него было чувство юмора, – сказал рабби с веселым видом. Голем обладал магической силой, объяснил он, но при этом не был богом; в каком-то смысле он был огромным мальчишкой.

Еще раз навестив брата Таддеуса в его доме, они увидели, как лысый монах показывает прекрасным дамам аристократического вида свою частную коллекцию картин. Они были в его огромной галерее, полной укромных уголков и всяких закоулков. Монах был в тот момент уже очень богат, поскольку ему давали деньги все, кто ненавидит евреев. Он носил лакированные кожаные сапоги, совсем как нацисты, и сапоги эти громко клацали, когда он проходил по залам. Брат Таддеус завернул за очередной угол в сопровождении шуршащей нарядами компании – надушенной герцогини и принцесс в шелках, а также их служанок. На ходу он без умолку рассказывал о том, какие великие шедевры здесь собраны, и какой у него хороший вкус, и как благотворно сказалось бы на искусствах полное истребление евреев.

Они остановились перед произведением, которое до этого не видел даже сам брат Таддеус: два гигантских терракотовых полушария, выступающие под идеально ровным углом из стены. Брат Таддеус начал распространяться о славных открытиях культуры этрусков в современной Италии, о тонкостях глазурования, обжига и старения керамики. Дамы подступили поближе, и одна из них невзначай ткнула пальчиком в одно из терракотовых полушарий.

Оно оказалось мягким!

– Ты понял? Она дотронулась до задницы Голема! – сказал рабби. – Он прорубил стену и высунул оттуда зад. А потом он им сделал это – как это сказать?

Он принялся листать словарь и нашел нужное слово.

– Зловоние! Он пустил в воздух зловоние!

– Пукнул, что ли?

– Да! Да! Очень сильно пукнул! И все дамы попáдали, будто от ядовитого газа, а брат Таддеус зарыдал, а Голем убежал, все хохоча и хохоча!

Представив себе триумф Голема, оба смеялись в голос. Затем лицо рабби медленно обрело серьезность. И в глазах его появилась печаль.

– Брат Таддеус – он никогда не давался… не сдавался, – сказал рабби Хирш. – И тогда он страшное преступление задумал. Такое страшное, что на этот раз его нужно было наказать.

На неделе перед праздником Песах пропала христианская девочка, и рабби Лёв увидел во сне, что это часть заговора против евреев, чтобы их обвинить в ее пропаже. Весь сон рабби слышал одни и те же два слова: фюнфтер паласт. Майкл представил себе, как он просыпается в кабинете при свете свеч, бормоча: фюнфтер паласт, фюнфтер паласт… Потом он повернулся к Майклу, задумчиво теребя свою бороду и нахмурив брови, и сказал, что эти слова – ключ к тому, чтобы помешать пагубным замыслам брата Таддеуса.

Фюнфтер паласт было названием стоявшего в руинах Пятого дворца. Здание когда-то было собственностью императора, который сошел с ума за век до того, как Рудольф появился в Праге. Этот забытый император, защищаясь от всевозможных воображаемых врагов, стремящихся его схватить, построил целую сеть секретных тоннелей, соединяющих Пятый дворец с окрестными зданиями. Он надеялся, что это его спасет. Один из тоннелей вел в подвалы Староновой синагоги, где он смог бы прикинуться евреем и исчезнуть в тумане. Другой тоннель вел в Зеленый дом, тот самый, где жил брат Таддеус. Когда император отрекся от престола, Пятый дворец разрушили его настоящие враги. Теперь входы были завалены обломками и не осталось ни карт, ни планов.

В ту ночь Майкл проследовал за рабби Лёвом и Големом и они, уворачиваясь от шпионов и полицейских, пробрались по улицам к руинам Пятого дворца. Голем отодвинул крупные обломки разбитых стен и сломанных балок, расчистив им путь, и они обнаружили ступени, ведущие вниз – к заколоченной двери. Голем снял дверь с петель, словно играя в кукольный домик. Рабби Лёв вошел внутрь. Перед ними открылся темный сырой тоннель. Вокруг ползали крысы. С потолка капала вода. Майкл видел это, пробираясь в темноте этого предания.

Рабби Лёв зажег две свечи-хавдалы, и они с Големом отправились в путь по тоннелю. Вскоре они дошли до развилки, откуда тоннели вели в разных направлениях. Голем застыл на месте, нюхая воздух. Затем кивнул рабби Лёву: направо. Оттуда еле заметно пахло чем-то медным.