Николай Некрасов - Том 4. Поэмы 1855-1877 Страница 26

Глава 5

Морозно. Дорога бела и гладка,Ни тучи на всем небосклоне…Обмерзли усы, борода ямщика,Дрожит он в своем балахоне.Спина его, плечи и шапка в снегу,Хрипит он, коней понукая,И кашляют кони его на бегу,Глубоко и трудно вздыхая…

Обычные виды: былая красаПустынного русского края,Угрюмо шумят строевые леса,Гигантские тени бросая;Равнины покрыты алмазным ковром,Деревни в снегу потонули,Мелькнул на пригорке помещичий дом,Церковные главы блеснули…

Обычные встречи: обоз без конца,Толпа богомолок старушек,Гремящая почта, фигура купцаНа груде перин и подушек;Казенная фура! с десяток подвод:Навалены ружья и ранцы.Солдатики! Жидкий, безусый народ,Должно быть, еще новобранцы;Сынков провожают отцы-мужикиДа матери, сестры и жены.«Уводят, уводят сердечных в полки!» —Доносятся горькие стоны…

Подняв кулаки над спиной ямщика,Неистово мчится фельдъегерь.На самой дороге догнав русака,Усатый помещичий егерьМахнул через ров на проворном коне,Добычу у псов отбивает.Со всей своей свитой стоит в сторонеПомещик — борзых подзывает…

Обычные сцены: на станциях ад —Ругаются, спорят, толкутся.«Ну, трогай!» Из окон ребята глядят,Попы у харчевни дерутся;У кузницы бьется лошадка в станке,Выходит весь сажей покрытыйКузнец с раскаленной подковой в руке:«Эй, парень, держи ей копыты!..»

В Казани я сделала первый привал,На жестком диване уснула;Из окон гостиницы видела балИ, каюсь, глубоко вздохнула!Я вспомнила: час или два с небольшимОсталось до Нового года.«Счастливые люди! как весело им!У них и покой, и свобода,Танцуют, смеются!.. а мне не знаватьВеселья… я еду на муки!..»Не надо бы мыслей таких допускать,Да молодость, молодость, внуки!

Здесь снова пугали меня Трубецкой,Что будто ее воротили:«Но я не боюсь — позволенье со мной!»Часы уже десять пробили.Пора! я оделась. «Готов ли ямщик?»— «Княгиня, вам лучше дождатьсяРассвета, — заметил смотритель-старик. —Метель начала подыматься!»— «Ах, то ли придется еще испытать!Поеду. Скорей, ради бога!..»

Звенит колокольчик, ни зги не видать,Что дальше, то хуже дорога,Поталкивать начало сильно в бока,Какими-то едем грядами,Не вижу я даже спины ямщика:Бугор намело между нами.Чуть-чуть не упала кибитка моя,Шарахнулась тройка и стала.Ямщик мой заохал: «Докладывал я:Пождать бы! дорога пропала!..»

Послала дорогу искать ямщика,Кибитку рогожей закрыла,Подумала: верно, уж полночь близка,Пружинку часов подавила:Двенадцать ударило! Кончился год,И новый успел народиться!Откинув циновку, гляжу я вперед —По-прежнему вьюга крутится.Какое ей дело до наших скорбей,До нашего нового года?И я равнодушна к тревоге твоейИ к стонам твоим, непогода!Своя у меня роковая тоска,И с ней я борюсь одиноко…

Поздравила я моего ямщика.«Зимовка тут есть недалеко, —Сказал он, — рассвета дождемся мы в ней!»Подъехали мы, разбудилиКаких-то убогих лесных сторожей,Их дымную печь затопили.Рассказывал ужасы житель лесной,Да я его сказки забыла…Согрелись мы чаем. Пора на покой!Метель всё ужаснее выла.Лесник покрестился, ночник погасилИ с помощью пасынка ФедиОгромных два камня к дверям привалил.«Зачем?» — «Одолели медведи!»

Потом он улегся на голом полу,Всё скоро уснуло в сторожке,Я думала, думала… лежа в углуНа мерзлой и жесткой рогожке…Сначала веселые были мечты:Я вспомнила праздники наши,Огнями горящую залу, цветы,Подарки, заздравные чаши,И шумные речи, и ласки… кругомВсё милое, всё дорогое —Но где же Сергей?.. И подумав о нем,Забыла я всё остальное!

Я живо вскочила, как только ямщикПродрогший в окно постучался.Чуть свет на дорогу нас вывел лесник,Но деньги принять отказался.«Не надо, родная! Бог вас защити,Дороги-то дальше опасны!»Крепчали морозы по мере путиИ сделались скоро ужасны.Совсем я закрыла кибитку мою —И темно, и страшная скука!Что делать? Стихи вспоминаю, пою,Когда-нибудь кончится мука!Пусть сердце рыдает, пусть ветер реветИ путь мой заносят метели,А все-таки я продвигаюсь вперед!Так ехала я три недели…

Однажды, заслышав какой-то содом,Циновку мою я открыла,Взглянула: мы едем обширным селом,Мне сразу глаза ослепило:Пылали костры по дороге моей…Тут были крестьяне, крестьянки,Солдаты и — целый табун лошадей…«Здесь станция: ждут серебрянки, —Сказал мой ямщик, — Мы увидим ее,Она, чай, идет недалече…»

Сибирь высылала богатство свое,Я рада была этой встрече:«Дождусь серебрянки! Авось что-нибудьО муже, о наших узнаю.При ней офицер, из Нерчинска их путь…»В харчевне сижу, поджидаю…Вошел молодой офицер; он курил,Он мне не кивнул головою,Он как-то надменно глядел и ходил,И вот я сказала с тоскою:«Вы видели, верно… известны ли вамТе… жертвы декабрьского дела…Здоровы они? Каково-то им там?О муже я знать бы хотела…»Нахально ко мне повернул он лицо —Черты были злы и суровы —И, выпустив изо рту дыму кольцо,Сказал: «Несомненно здоровы,Но я их не знаю — и знать не хочу,Я мало ли каторжных видел!..»Как больно мне было, родные!  Молчу…Несчастный! меня же обидел!Я бросила только презрительный взгляд,С достоинством юноша вышел…У печки тут грелся какой-то солдат,Проклятье мое он услышалИ доброе слово — не варварский смех —Нашел в своем сердце солдатском:«Здоровы! — сказал он, — я видел их всех,Живут в руднике Благодатском!..»Но тут возвратился надменный герой,Поспешно ушла я в кибитку.«Спасибо, солдатик! спасибо, родной!Недаром я вынесла пытку!»

Поутру на белые степи гляжу,Послышался звон колокольный,Тихонько в убогую церковь вхожу,Смешалась с толпой богомольной.Отслушав обедню, к попу подошла,Молебен служить попросила…Всё было спокойно — толпа не ушла…Совсем меня горе сломило!За что мы обижены столько, Христос?За что поруганьем покрыты?И реки давно накопившихся слезУпали на жесткие плиты!

Казалось, народ мою грусть разделял,Молясь молчаливо и строго,И голос священника скорбью звучал,Прося об изгнанниках бога…Убогий, в пустыне затерянный храм!В нем плакать мне было не стыдно,Участье страдальцев, молящихся там,Убитой душе необидно…

(Отец Иоанн, что молебен служилИ так непритворно молился,Потом в каземате священником былИ с нами душой породнился.)

А ночью ямщик не сдержал лошадей,Гора была страшно крутая,И я полетела с кибиткой моейС высокой вершины Алтая!

В Иркутске проделали то же со мной,Чем там Трубецкую терзали…Байкал. Переправа — и холод такой,Что слезы в глазах замерзали.Потом я рассталась с кибиткой моей(Пропала санная дорога).Мне жаль ее было: я плакала в нейИ думала, думала много!

Дорога без снегу — в телеге! СперваТелега меня занимала,Но вскоре потом, ни жива, ни мертва,Я прелесть телеги узнала.Узнала и голод на этом пути.К несчастию, мне не сказали,Что тут ничего невозможно найти,Тут почту бурята держали.Говядину вялят на солнце ониДа греются чаем кирпичным,И тот еще с салом! Господь сохраниПопробовать вам, непривычным!Зато под Нерчинском мне задали бал:Какой-то купец тороватыйВ Иркутске заметил меня, обогналИ в честь мою праздник богатыйУстроил… Спасибо! я рада былаИ вкусным пельменям, и бане…А праздник как мертвая весь проспалаВ гостиной его на диване…

Не знала я, что впереди меня ждет!Я утром в Нерчинск прискакала,Не верю глазам, — Трубецкая идет!«Догнала тебя я, догнала!»— «Они в Благодатске!» — Я бросилась к ней,Счастливые слезы роняя…В двенадцати только верстах мой Сергей,И Катя со мной Трубецкая!

Глава 6