Пантелеймон Романов - Русь (Часть 2) Страница 26

Петруша всю дорогу спал в своей коляске, надвинув картуз козырьком на глаза, и не заме-чал самой дороги, так как просыпался только на остановках. А против остановок он никогда ничего не имел, принимая во внимание, что на остановках занимались не одними только разго-ворами, а и чем посущественней.

Митрофан ничего не мог иметь против дороги, потому что в дороге не нужно было ничего делать, а сидеть на козлах и зевать по сторонам. И в то же время его нельзя было упрекнуть в том, что он ничего не делает.

А про Ларьку и говорить было нечего, - для него не могло быть большего удовольствия, как, выбравши гладкую дорогу, пустить тройку во весь мах с присвистом, чтобы только пыль взвилась сзади и закурилась столбом за бешено крутящимися колесами, или подразнить кнутом с козел деревенских собак, или толкнуть под бок молодую кухарку где-нибудь в усадьбе, - куда господа пожелают заехать, - да зашибить стаканчик-другой, если поднесут.

И, таким образом, все ехали в душевном согласии, хотя и не высказывали его.

Стоял послеобеденный душный зной, воздух струился и дрожал над дальней пашней. Лоша-ди уже давно шли шагом, опустив к горячей пыльной дороге головы.

Ларька, распустив вожжи, покачивал, как сонный, головой; спина его безрукавки, покрытая пылью, со следом хлестнувшего ее кнута, тоже мерно покачивалась перед седоками.

- Вот ездим и смотрим, - сказал Валентин. - Хорошо! И солнце хорошо жжет. Я хотел бы пожить под горячим солнцем, чтобы кожа сделалась совсем черной. Петруша, пожалуй, был бы хорош с черной кожей.

- Ну, Петруша твой хорош и без черной кожи, - сказал Митенька, в полудремоте покачи-вавшийся на рессорах.

- Нет, в черной ему было бы все-таки лучше.

Митенька не стал спорить.

Ларька, всегда любопытный к тому, о чем говорят господа, немного повернулся на козлах, так что его левое ухо было обращено частью назад, и внимательно вслушивался, делая вид, что смотрит в сторону. При последних словах Валентина он даже оглянулся на ехавшую сзади коляску с Петрушей и Митрофаном. Митрофан тоже молча смотрел на него.

Впереди, на кочковатом тощем лугу, навстречу экипажу двигалось церковное шествие с иконами и покачивающимися в воздухе хоругвями.

- На луг молиться идут, - сказал Ларька, как бы найдя предлог для участия в разговоре. - Да что тут, - молись не молись, все равно ни шута толку: словно все в бородавках луга-то.

Шествие остановилось на лужке около ржи.

Дьячок, отойдя в сторону, наскоро раздул кадило. Священник в остроконечной выцветшей шапочке, оглянувшись на него, протянул руку со сложенными для благословления пальцами и, взяв кадило, поправил движением плеч старенькую, короткую по его росту ризу. Его слабый голос, еще слабее, чем ожидалось, зазвучал на открытом воздухе.

Валентин велел Ларьке остановиться и стал смотреть на богомолье, не снимая шляпы. Ларька, оглянувшись на него, нерешительно снял свою кучерскую шапку с павлиньими перьями.

- Люблю крестные ходы в поле, - сказал Валентин, внимательно и с интересом следя за молебствием.

Стоявшие сзади священника владельцы кочковатого луга, - бабы, мужики в поддевках с зелеными и красными подпоясками, - не обращая внимания на остановившихся в колясках господ, крестились, кланялись, встряхивая волосами, и поглядывали на луг и на рожь, о которых молились.

- Я с удовольствием бы сделался скромным деревенским священником, сказал Вален-тин. - Жить в глухой деревушке со старенькой деревянной церковью, с тихим кладбищем, ходить в поле по ржи с крестным ходом, хорошо...

- Каждый год молятся, а все, знать, не потрафляют, беда, - сказал Ларька, покачав сам с собой головой. И вдруг без всякого предупреждения выхватил кнут и начал нахлестывать им лошадей.

Экипаж рвануло прыжком, и он, встряхиваясь и подскакивая на толчках, понесся по дороге среди тучи поднятой пыли и мелькающих придорожных ракит.

- Стой, стой, Ларька, - крикнул Валентин, - вон, направо хороша дорожка пошла: рожь и березки.

Ларька, завалившись назад и передернув вожжи в задранных кверху мордах лошадей, повернул на указанную дорогу.

- Хороша дорога. Вот когда мы наконец выбрались на настоящий простор, сказал Валентин, - никаких границ...

- Куда же вы поехали? - крикнул сзади Петруша.

- Сами не знаем, - ответил ему Валентин. - Ну-ка, Ларька!..

XXXIV

Пристяжные, угнув головы в сторону от коренника, как бешеные неслись меж двух стен ржи с сливающейся стеной колосьев и мелькающими в ней васильками.

Гладенькая дорожка, что бывает во ржи, где ходят пешеходы, шла под уклон, и скоро за сплошным морем ржи, мелькая, показались верхушки кудрявых ракит и сверкнул предвечерним блеском крест деревенской колокольни.

Жара уже начала спадать. Было то время, когда тени начинают удлиняться, даль полей теря-ет свой мглистый, знойный оттенок, становится прозрачной и приобретает мягкий предвечерний тон, который разливается над всей окрестностью с ее густо заросшими хлебами, дорогами и деревнями.

Вода в реке перестает утомительно блестеть и сверкать и принимает вид спокойной и прозрачной глади. А стекла в церковном куполе издали отливают ярким предвечерним золотом.

- Куда заехали? - спросил Валентин у Ларьки, когда коляска изо ржи вылетела на открывшийся простор широкой дороги перед селом, окопанной старой канавой по сторонам.

Ларька, придержав лошадей, ответил не сразу. Он зачем-то оглянулся назад, как бы сверяясь с той дорогой, по которой они ехали, потом посмотрел кругом и только тогда сказал:

- Это вроде как усадьба сомовских господ.

Митрофан, не знавший, почему остановились, тоже осматривался кругом, сидя на козлах.

- Ну, вот видишь, - сказал Валентин, повернувшись к Митеньке, - дорога все-таки привела.

- Да, но куда привела? Ведь ехали-то мы к Владимиру?

- Она и отсюда к Владимиру приведет, - сказал Валентин.

- Поехали по приходу... Что ж, ты к Сомовым будешь заезжать?

- Если ты хочешь, чтобы мы кончили поскорее дело, тогда нечего бояться заехать лишний раз, - сказал Валентин.

- Да ведь, насколько я слышал, у них очень тяжелое положение и со своим-то имением.

- Ну, как-нибудь устроятся. Одним имением больше или меньше, - это уж не так важно.

- Так что, ты думаешь, они могут купить?

- Могут, - сказал Валентин.

И тройки повернули в ворота сомовской усадьбы.

XXXV

Старинный отрадненский дом Сомовых был всегда сборным пунктом молодежи.

Каждое лето приезжали барышни, знакомые и малознакомые студенты, которые часто по целым неделям жили, обитая в нижних комнатах для гостей. Пили по утрам на террасе кофе, поедая огромные количества сыру, масла, которые ставились всегда без всяких соображений о том, что студенты, да еще чужие, могли бы обойтись и без сыра.

И никому в голову не приходило спросить, почему тот или другой молодой человек живет у них. А если и приходило, то решали, что, значит, ему негде жить или хуже жить в другом месте, чем у них. И всегда для всех находилось место. Всякого гостя, самого случайного, оставляли обедать, потом ужинать и ночевать.

Заботилась, суетилась и хлопотала за всех одна только Софья Александровна. Проворная, с маленькими руками и вечным беспокойством, она то и дело бегала сама в сад, в молочную, в скотную и, поймав иногда какого-нибудь гостя, который от нечего делать пересматривал на тер-расе журналы, она, подсев к нему, возбужденно и долго говорила о трудности жизни, о долгах, замолкая всякий раз, когда проходил мимо кто-нибудь из детей. Причем во время разговора, по своей привычке, смотрела то на гостя, то в стену мимо его головы.

У Сомовых пили вечерний чай на нижней террасе, когда приехал Валентин с приятелями.

Терраса была обращена в сторону площадки с цветниками, где по сторонам усыпанной песком дорожки возвышались клумбы пионов и роз.

Солнце уже сошло с цветников, и на них легла от парка длинная вечерняя тень. И только на террасу еще доходили лучи и переливались на чайной посуде и кипящем самоваре.

Софья Александровна радушно встретила Валентина, которого не видела со времени бала у Левашевых, и несколько испуганно посмотрела на Петрушу, который вошел с красным заспан-ным лицом и взъерошенными волосами, так как он спал всю дорогу и трясся в надвинувшемся на глаза картузе.

Валентин сейчас же его представил хозяйке и другим дамам в качестве своего близкого друга.

- Петруша, поздоровайся, - сказал он, отступая на шаг и давая ему дорогу. - Знаток сельского хозяйства, - прибавил он.

На предложение Софьи Александровны выпить чаю, Валентин сказал, что они заехали по делу и всего на несколько минут. А когда она, занимая гостей, стала им жаловаться на хозяйст-венные дела, Валентин предложил ей посоветоваться с Петрушей, который будто бы мог сразу поставить все на истинный путь. И, оставив Петрушу с хозяйкой, спустился в цветник к моло-дежи. Митенька пошел за ним.