Ночь, с которой все началось - Марк Леви Страница 26

– Ты прав, террористы не станут пытаться скрыться с места преступления. Напротив, они будут заинтересованы в том, чтобы оставаться рядом со своими жертвами… Вот здесь! – воскликнула Екатерина, показывая пальцем на какую-то улочку. – Блиндернвейен проходит вдоль засаженной деревьями территории, это единственное место, откуда недалеко до каждого из трех объектов. Если по какой-то причине им не удастся атаковать все три, их позиция все равно будет стратегически выгодной. В это время года листва густая, они смогут действовать незаметно, бросить тела, а потом выскочить из-за деревьев и поднять тревогу.

От этого разговора Екатерине делалось дурно, как если бы она уже стала свидетельницей нападения.

– Предположим, что мы разгадали их план, но чем нам это поможет? – спросила она.

– Пригодится на крайний случай, если нам придется столкнуться с ними лицом к лицу…

– Столкнуться с вооруженными бойцами? Что ты несешь!

Екатерина посмотрела на часы на запястье: два часа уже прошло, а от Дженис все еще нет новостей.

– У нее тоже ничего не выйдет, – вздохнула она, отходя от ноутбука.

Она взяла ключи со столика в прихожей, подхватила рюкзак и с печалью взглянула на Матео.

– Куда ты?

– Я тебе доверяю, не копайся в моих вещах, ладно? Если захочешь пить, холодильник в твоем распоряжении.

С этими словами Екатерина захлопнула входную дверь.

Матео подошел к окну и увидел, как она выходит на улицу и бежит к своей «ладе». Он бросился к экрану, быстро изучил план Осло, убрал ноутбук в рюкзак и тоже выскочил из квартиры, сбежал по лестнице, пересек парковку и запрыгнул на мотоцикл.

Екатерина ехала той же дорогой, по которой добиралась в университет по утрам, если опаздывала. Оказавшись на шоссе FV161, она вдавила педаль газа в пол, потом на минуту переключилась на более низкую передачу перед кругом, но, проехав его, снова ускорилась.

Солнце уже клонилось к закату. Через три часа или чуть больше стемнеет. Решение принято: она не допустит, чтобы Викерсен начал свою операцию.

12

Вечер второй, Тель-Авив

Дженис расположилась в архиве документальных материалов. Предусмотрительнее было бы работать из своего кабинета, но для хакерского нападения места надежнее не найти. При таких сроках выбирать не приходится.

Она быстро обнаружила приманку, угаданную Екатериной, и стала пытаться пробить вторую линию защиты серверов Викерсена. Пробраться через первую незамеченной уже было подвигом… Прошло уже больше времени, чем Дженис рассчитывала, но, если она сначала не установит масштабы проблемы, у нее ничего не получится. Первым делом она пробралась в наименее защищенные части сети и атаковала электронные устройства у Викерсена дома. Умной колонки у него не нашлось, это было бы слишком просто, зато в каждой комнате имелись камеры. Похоже, Викерсен не слишком-то доверял своим сподвижникам. Через эти камеры она могла видеть рабочее место генерального секретаря. Когда второй человек в Национальной партии подключился к своему компьютеру, узнать его пароль оказалось так же просто, как прочитать письмо, которое он писал. Дженис открыла окно, закурила, снова уселась на свое место и погрузилась в раздумья.

– Кто такая Дженис?

– Очень отважная девушка. Возраст определить сложно, около тридцати, плюс-минус. Пышные кудрявые волосы, кобальтово-синие глаза и четко очерченный подбородок придают ее лицу целеустремленное выражение. Выразительная жестикуляция свидетельствует о неисчерпаемой энергии, она живет в бешеном ритме, в постоянном напряжении, однако, когда она говорит с вами, ее чуть хрипловатый голос оказывает странно успокаивающее действие. Дженис – дитя любви израильского дипломата и голландской художницы, но ее детство было очень спокойным, она никогда не употребляла наркотиков, но очень рано почувствовала сильное влечение к мужскому полу. Свою потребность в любви Дженис рассматривает как средство от недуга, которым страдает с юности: от отвращения к насилию, такому сильному, что ей кажется, будто она закодирована от него генетически.

– Даже так?

– Когда она была подростком, внимательный учитель истории, заметивший, что его ученице явно делается дурно, когда он рассказывает о конфликтах, и заинтригованный этим явлением, задал ей на дом изобразить лексико-семантическое поле «Насилие». Дженис написала на листке только одно слово: «угнетение». Разговоры в кабинете ее отца, где она любила прятаться, когда была совсем маленькой, не могли не сказаться на ее восприятии мира, в котором ей предстояло расти. Ирония судьбы: в университетском общежитии ее соседкой стала активистка. Глория была настоящей бунтаркой, и особенно ее возмущали мужчины и их склонность к доминированию, так что они очень быстро разошлись во взглядах на способы изменить мир. Дженис слишком любила мальчиков, чтобы целыми днями сражаться с ними. Она, как ее кумир Мартин Лютер Кинг, была убеждена, что с ненавистью нужно бороться любовью. И, надо сказать, в ее постели мужчины охотно шли на любые уступки, в то время как те, что знались с Глорией, давали куда больший отпор. Конечно, Дженис понимала, что ее сексуальная активность – не пример для подражания, но ведь Глория боролась за свободу женщин, а для нее свободой было поступать так, как ей заблагорассудится. И тем не менее, слушая однокурсницу, Дженис многому научилась, и в первую очередь – активной жизненной позиции. Есть те, кто думает о том, что следовало бы сделать, и те, кто делает. Ее общественное сознание тоже пробудилось рано, и стремление к изменениям в той молодежной среде, которой она принадлежала, казалось необычным. Еще в десять лет она поняла, что политики – это источник проблем, и слушать их речи – потеря времени. Дженис считала, что для общества они все равно что знахари для медицины. Ее не раз обвиняли в наивности, но она никогда не обижалась и стояла на своем. Ведь когда вспыхивает пожар, его не потушить разговорами о том, что нужна вода, нужно просто хватать ведро и пошевеливаться.

Вот почему Дженис тоже стала активисткой – целеустремленной, но неизменно толерантной, что большая редкость. Ей казалось, что самый эффективный способ борьбы – доказать, что вместе можно созидать,