Раннее, раннее утро - Павел Вежинов Страница 26

Отец оторопело взглянул на следователя. Язык у молодого человека подвешен неплохо, и держится он с тактом. Раздражение его вдруг сразу переломилось и угасло.

— Пожалуй, вы правы, — устало сказал он. — Но если бы вы были отцом, вряд ли вы отличались бы от меня…

— Непременно отличался бы, — возразил следователь со слабой усмешкой. — И вовсе не потому, что я умнее… А просто-напросто потому, что с этого места все лучше видно.

— Боюсь, что с этого места вам видно только плохое…

— Как раз наоборот! — живо возразил молодой человек.

Отец ничего не ответил. До него не дошел смысл этих слов, не мог он уловить и какого-либо скрытого намека. Он молчал, чувствуя, что следователь откровенно и бесцеремонно разглядывает его.

— Сказать по правде, вы совсем не похожи на человека, который грубо обращается со своим ребенком, — снова заговорил следователь. — Вероятно, вы очень редко поднимали на него руку…

Отец озадаченно взглянул на него.

— Никогда! — воскликнул он. — Ни разу в жизни!

— Никогда! — повторил в раздумье молодой человек. — Но я полагаю, что вы хорошо представляете себе разницу между физической грубостью и грубостью душевной…

— Я вас не понимаю…

— Хорошо, не будем говорить о банальной брани и угрозах… Но что вы скажете, например, о высокомерии?.. Представьте себе, что ваш шеф, если таковой сидит над вами, держится высокомерно… Разве это не грубость?

— Да, конечно, — кивнул отец.

— Никчемная подозрительность… пренебрежительное отношение к близким… Или же ощущение, что все остальные ничтожества по сравнению с вами… Извините, я не поучаю вас и не собираюсь вас допрашивать…

Отец молчал. Действительно, следователь его не поучал, но что он допрашивал — это было яснее ясного.

— Попытаюсь в двух словах ответить вам, — сказал он. — Я никогда не был груб с ребенком!.. Пороки, которые вы упоминали, мне не свойственны… По крайней мере, мне так кажется… Мальчика я искренне любил и заботился о нем…

— И это было заметно?

— О нет!.. По-моему, баловать детей куда опасней, чем относиться к ним строго…

— Или — холодно?

— Я думаю, что выразился точно…

— Иногда люди, которые точно выражаются, весьма неточно оценивают свое поведение, — задумчиво промолвил следователь.

Отец нервно выпрямился на стуле.

— Вы на неправильном пути, — нетерпеливо перебил он.

— Нет, товарищ Тенев, — спокойно возразил следователь. — Знаете ли вы, что толкнуло вашего сына на преступление?.. Страх!.. Мальчик боялся вас!..

Отец содрогнулся — столько убежденности было в этом чужом голосе, таком спокойном и таком безжалостном.

— Не верю! — глухо сказал он. — Я никогда ничем его не запугивал…

— Это вам так кажется!.. А факт остается фактом!.. Вы сами должны понять, чем вы его отпугивали… Допустим, не грубостью… Может быть, чрезмерной принципиальностью? Чрезмерной требовательностью? Преувеличенными представлениями о добродетели?.. Или же чрезмерной тяжестью вашего авторитета в его глазах… Но поймите — мальчик боялся вас…

— Если вы правы, то это отвратительно, — сказал отец. — Больше всего в жизни я ненавидел стращать и запугивать людей!.. Для меня это полное отрицание наших принципов!

— Да, — мрачно подтвердил следователь. — И вот вам результат!

Отец ничего не сказал. Следователь оперся протертыми локтями о стол.

— Я изложу вам факты, товарищ Тенев, — сказал он. — А вы сами оцените их. Вы помните, — дней двадцать тому назад вы давали мальчику деньги? Чтобы он заплатил за уроки скрипки?

— Да, помню.

— Сколько вы ему дали?

— Четыреста левов.

— Многовато, — сказал следователь. — Но сумма была именно такая. И знаете, что было дальше? Мальчик не отдал деньги профессору, а истратил их. Конечно, не один, а с приятелями. Они надеялись потом достать деньги, но не сумели… Последние две недели мальчик ни разу не был у профессора. Он брал с собой скрипку и уходил к кому-нибудь из друзей. Там они думали, сочиняли разные планы и вот до чего додумались… А почему ваш сын не обратился к вам? Почему он не признался вам, почему молчал? Абсолютно ясно, что он боялся вас.

Следователь умолк и стал рыться в карманах. Сигаретная коробка, которую он вытащил, оказалась пустой, и он с досадой отшвырнул ее на край стола. Отец встал и поднес ему свою. Молодой человек взял сигарету, невеселая усмешка пробежала по его губам.

— Я тоже из тех зловещих инспекторов, которые в ответственный момент угощают свои жертвы сигаретами, — сказал он. — А поскольку с этим гражданином, что был перед вами, ответственных моментов было многовато, сигареты кончились… Сказать по правде, для моего скромного бюджета это расход не пустячный.

— Ничего, ничего — курите мои, — неловко отозвался отец.

Следователь снова усмехнулся, на этот раз веселее.

— Хорошо, буду считать ваше предложение неофициальной взяткой.

— Простите, я неудачно выразился, — сказал отец.

— Сегодня после обеда я вызывал к себе классную руководительницу вашего сына. Искренне скажу вам — эта личность потрясла меня больше, чем происшествие у канала. Дело не только в том, что я давно уже не видел столь безмозглого существа. Хуже всего, что она поражена просто до мозга костей… Чем?.. Вот это трудно объяснить… Пошлостью, педагогической бестактностью, примитивнейшими представлениями о воспитании… В голове ни одной собственной мысли, а о совести и чувствах не приходится и говорить. Но я надеюсь, что вы сами с ней знакомы.

— Ни разу и в глаза не видел.

Лицо следователя залилось румянцем.

— Чудесно! — воскликнул он. — Я так и предполагал. Понадобились уроки скрипки — вы, разумеется, находите профессора. Если у мальчика подскочит температура — другой профессор тотчас окажется около его постели. Но к чему интересоваться теми, кто воспитывает его мысли и чувства?

— Я интересуюсь, — хмуро пробормотал отец. — Но дело в том, что у меня нет права выбора.

— Вы даже не потрудились повидаться с ней.

— Раз у меня нет права выбора, она, как и любой другой, меня не интересует.

— Зря, — сказал следователь. — Такие, как она, именно потому и существуют, что никто не интересуется их личностью. Но, как бы то ни было, я порасспросил ее о том, о сем… Конечно, каждое ее высказывание нужно внимательно расшифровывать. Ее идеал: зубрила, доносчик, жалкий подхалим, С такой точки зрения ваш сын, естественно, ее не устраивал. Этого и следовало ожидать. Он действительно очень умный и впечатлительный мальчик.

— Скорее — замкнутый, — заметил отец.

— Нет — впечатлительный! Даже болезненно впечатлительный! Именно он, а не кто другой придумал девиз их братства: «Ожесточайся!» Вы понимаете, в чем тут смысл?.. Для того, чтобы жить, нужно ожесточить и душу и чувства. Но против чего?.. На этот вопрос