Обязательно завтра - Юрий Сергеевич Аракчеев Страница 26

А еще, ко всему прочему, проблема одежды – бедный сиротка, живущий на иждивении сестры! – откуда было взять мне приличный костюм? А это казалось очень, очень важным! И даже на то, чтобы пойти куда-то в театр или на концерт у меня ведь тоже не было денег… А это унизительно, это считается стыдно… Да, все, все, словно сговорившись, пытались обмануть и унизить меня и таких, как я, всем почему-то нужно было, чтобы я – а желательно, чтобы и все другие – подчинялись, подчинялись, подчинялись…

Вот что нужно было тем старикам – ПОДЧИНЕНИЕ! Чтобы им, умирающим, разлагающимся уже, принадлежало НА ЭТОМ СВЕТЕ как можно больше¸ а желательно, чтобы вообще все, ВСЕ! А молодые красивые женщины – разумеется, В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ. В проповедях же своих нагло твердили – твердят и сейчас! – обратное. На Том Свете, мол, будет Божий Суд, и что касается женщин, тем более молодых и красивых – так это блуд! В них Дьявол сидит, особенно в ТОМ месте, так что бойтесь, рабы Божьи, того места, как Геенну огненную! И как-то стыдливо умалчивали – и умалчивают, – что из ТОГО места, между прочим, каждый из нас и из них тоже когда-то на Свет Божий явился…

О, как же рад я, что рано поверил чувствам своим, данным природой, а не тому, о чем твердили ему трусливые, лживые «взрослые»! И понимал, что главное – это преодолеть свое ничтожество, беспомощность свою, обязательно, во что бы то ни стало преодолеть. И – САМОМУ УЗНАТЬ! О, эти волшебные сны… Лучшие сны, пожалуй, в жизни! Но просыпаясь, я опять тонул в тусклости и печали, несчастный, слабый, запеленутый в серую липкую паутину…

И уже порой начинало казаться, что и на самом деле все в этом противно, низменно, грязно, и лгут сны, лгут картины художников, лгут стихи, книги… В реальности такого, наверное, нет… Пот, грязь, туалет, запахи… Разве что вот только искусство. И особенно музыка… Но она ведь нечто потустороннее, не от мира сего, а вокруг… Да, общественный туалет и отвратительные картинки – вот символ бытия человеческого! Вонь и смрад коммунальной кухни, ругань, дебильные пьяные песни и вранье дикторов по радио и по телевидению, тупые, напыщенные речи вождей, стрелялки и мордобой, войны, разборки… А близость, соитие с женщинами – сплошные муки, трусость, ложь, грязь, болезни, «последствия». Скользкие, липкие выделения … Действительно – пол! По которому ходим, на который сорим, плюем…

И все же. Хотелось, хотелось ЭТОГО, и девочки нравились все равно!

И вот, наконец, это сбылось, свершилось – наконец-то, да! Но…

14

…Она была ровесница мне, но далеко не ровня, она-то все знала, как мне стало ясно потом, и знала очень даже неплохо, но ее знание – это, как я понял, был ее КАПИТАЛ. Она, видимо, считала его капиталом… Ясно, что ее научили этому, и она – поддалась…

Больше-то ей нечего было мне предложить – во всяком случае, она, очевидно, глупая, так считала, – и она решила свой капитал мне подороже продать.

Поняв, убедившись, что я знанием не обладаю, она и решила сыграть. Ведь она была «иногородняя», то есть «снимала угол» в Москве, а я был неженатым, и у меня была какая-никакая комната. Пусть всего-навсего в коммуналке, но комната все же. И прописка.

Неприятно вспоминать и думать об этом, но так, видимо, получилось, что охотничий азарт проснулся в ней, когда она в первую же нашу ночь поняла… Поняла, какой я неопытный, чувствительный, целомудренный, несмотря на свой уже давно мужской возраст, какой я наивный, трепетный, порядочный, честный…

Одним словом – лох.

Да-да, она осталась у меня в первую же ночь после знакомства, она очень понравилась мне. Ну, и конечно, я волновался страшно, я ведь вообще не знал, как это делается, был ужасно скован, стыдно было мне показать свое незнание, стыдно сказать об этом, даже показать это, а она… Да, она, очевидно, быстренько поняла и тотчас сориентировалась, она ловко ускользала в нужный момент, не давая проникнуть в святая святых и делая это так, что я не понимал ничего, стыдился. И рукой даже боялся дотронуться…

И так было не только в самую первую нашу ночь, но и потом еще несколько раз… Как-то она сказала даже, что, мол, ничего-ничего, если я женюсь на ней, она быстро меня научит и… вылечит! Да, так и сказала: ВЫЛЕЧИТ! Как будто я и на самом деле был нездоров.

Господи, что ж теперь удивляться!

Но вот…

Уже прошло самое большое сердцебиение, «пиковый момент», уже растратил я, выплеснул, как всегда не по назначению, свою силу, святую жидкость, так и не проникнув в «святая святых», в недра таинственной божественной колыбели – безобразно заросшей, правда, и неопрятной, – выплеснул то ли на живот ее, то ли просто на простыню, и лишь по инерции продолжал еще копошиться, в растерянности и неуверенности – больной ведь, больной…

Но тут почему-то всегда напряженные ноги ее вдруг расслабились – она решила, видимо, что окончательно все, я готов, и можно ей отдохнуть. А я… В тот раз я не скатился с нее сразу, не улегся беспомощный, рядом, а почему-то продолжал как бы пытаться. И орган мой несчастный еще не совсем поник, а был отчасти все еще в силе, а у нее теперь было все смазано. И вдруг внезапно, как бы само собой, неожиданно и для нее, и для меня самого, я – проник…

Да, я сразу понял тогда, что это ТО САМОЕ. Неожиданно произошло, но я – ПРОНИК… То ли она бдительность потеряла, решив, что я уже не опасен и выдохся, то ли просто-напросто устала, но…

Это было нежно, как поцелуй, как легкая материнская ласка. Это был акт природы, добрая ее улыбка, внезапный подарок мне. Долгожданное и такое простое проникновение! Как солнечный зайчик, легко погладивший, ласкающий кожу. Живая, нежная бездна приняла чувствительнейшую часть моего тела в свои таинственные теплые недра…

Господи, и всего-то? Так просто? Без геройской натуги, мучительного преодоления… Цветок, нежный теплый цветок…

Но – СВЕРШИЛОСЬ! И когда это произошло, она и вовсе