Наталья (московский роман) - Александр Минчин Страница 26

— Наталья, ты преступница!

— Да, — искренне соглашается она. И эхо — а-а, — мы уже в лесу.

Я догоняю ее и ставлю подножку, она, невероятно почувствовав спиной, успевает переступить, и я падаю в снег сам. Она оборачивается, такие лучики бегают в глазах:

— Саня, ну почему ты такой маленький, совсем малыш: Аннушка моя и то знает, как ножки маме ставить, чтобы самой не падать.

— Я подучусь, Наталья.

— Ладно уж, — она протягивает мне руку, чтобы я встал, — поверю, только не лежи в снегу, простудишься.

Я иду за ней в след и, изловчившись, ставлю подножку наверняка, она, как ждала, отскочив, быстро подсекает мою воздушную ногу, и я грохаюсь в снег. Опять.

Она смеется.

— Хватит, Саня. Я же не твои институтские подружки. Я все-таки женщина зрелая.

— Зрелая женщина, а ты любишь блатные песни?

— Очень. Да. Просто обожаю.

— Хочешь я тебе спою?

— Как, ты еще и поешь?! Универсальный ребенок.

— Стараюсь, но голос жуткий. Правда, там тексты важны, так что не обращай внимания на голос.

Мы идем по широкой просеке хвойного леса, в белом проваливающемся нетронутом снегу, и я начинаю:

Он за растрату сел, а я за Ксению.

У нас любовь была, но мы рассталися,

Она кричала «бля», сопротивлялася.

А нас двоих захапало ЧК,

И вот опять мы те же самые ЗК,

Зэка Петрова, Васильева зэка.

А в лагерях не жизнь, а темень тьмущая:

Кругом «майданники», кругом «домушники»,

И очень странные к нам отношения,

И ненормальные поползновения.

И вот бежать нам очень хочется,

Не то все это страшно плохо кончится:

Нас каждый день мордуют уголовники

И главный врач зовет к себе в любовники.

Четыре года мы побег готовили,

Харчей три тонны мы наэкономили,

И даже дал в дорогу нам половничек

Один ужасно милый уголовничек.

И вот ушли мы с ним к руке рука,

Рукоплескала нашей дерзости Москва,

Зэка Петрова, Васильева зэка.

И вот идем мы с ним как сиротиночки,

Не по дороге всё, а по тропиночке.

Куда мы шли, в Москву или в Монголию,

Он знать не знал, паскуда, я — тем более.

Я доказал ему, что север, где закат,

Но было поздно, нас захапало ЧК.

И вот опять мы те же самые зэка,

Зэка Петрова, Васильева зэка.

Ну а полковнику и деньги и два ордена

За то, что он поймал двух страшно крупных уголовников.

Ему и деньги и два ордена, а он от радости

Все бил по морде нас.

Ему и деньги и два ордена,

А он от радости — все бил по морде нас.

Я чуть поотстал, чтобы не видеть ее лица.

— Саня, мне очень понравилось, еще.

Я иду сзади:

— Наталья, только ты не поворачивайся, ладно, а то я стесняюсь, в общем, смущаюсь и…

— Согласна, у-у, какие мы стеснительные…

Весна, еще вначале, еще не загуляли,

Еще душа рвалася из груди,

Но вдруг приходят двое с конвоем, с конвоем:

«Оденься, — говорят, — и выходи».

Я так тогда просил у старшины:

Не забирайте меня из весны!

До мая пропотели, все расколоть хотели,

Но нате вам, темню я сорок дней,

И вдруг, как нож мне в спину, забрали Катерину,

И следователь стал меня главней.

Я понял, что теперь тону,

Покажьте мне хоть в форточку весну.

И вот опять вагоны, вагоны, перегоны

И стыки рельс отсчитывают путь,

А за окном зеленым березки и клены,

Как будто говорят: не позабудь.

А с насыпи мне машут пацаны:

Куда ж меня увозят из весны-ы?

Спросил я Катю взглядом: уходим? — Не надо!

— Нет, Катя, без весны я не могу,

И мне сказала Катя, раз надо, так надо,

И в ту же ночь ушли мы с ней в тайгу.

Как ласково нас встретила она,

Ах, вот, ах, вот, какая ты тайга-а.

А на вторые сутки на след напали суки,

Как псы, напали суки и нашли,

И повязали суки и ноги нам, и руки,

Как падаль по земле поволокли.

Я понял, мне не видеть больше сны —

Совсем меня убрали из весны..!

Она идет, не оборачиваясь, но внимательно слушая. Я умолкаю, она поворачивается и спрашивает:

— Откуда ты их знаешь?

— Увлекался когда-то, песен сто пятьдесят знал.

— Еще, Саня. Пожалуйста, я буду идти, не поворачиваясь.

— Наталья, есть одна неплохая песенка, ваша, московская, только там это, ну…

— Это ничего, Санечка, я мата всякого наслушалась. А это фольклор, правильно? И его надо изучать. Вас так учили этому в институте, филолог?

— Нас учили, но тебе такое я говорить не могу.

— Ну, Сань, я буду впереди и с закрытыми глазами. Считай, это не я, а твои институтские подруж…

— Наталья, ну что они тебе покоя не дают, нет у меня этих подружек, тем более в институте: где живешь, там не е…, то есть, я имел в виду, ничего не делаешь.

— А где не живешь?

— Ну, Наталья.

Она улыбается моему смущению.

— Все, — говорит она, — я иду впереди.

И она идет. Лес пахнет.

Я продолжал, а она шла по лесу и удивительна была в этом лесу.

Моему лицу было жарко, когда я окончил.

Она спокойно повернулась, улыбнулась и сказала:

— Еще.

Я спел еще песен десять, пока мы не вышли на