Антон Чехов - Том 23. Письма 1892-1894 Страница 27

Если время терпит, то погодите высылать мне корректуру «Палаты». Я буду в Москве непременно 29-го вечером или 30-го утром и прочту ее, сидя в номере. На прочтение уйдет дня два или три. Я думаю, что успеем. Мне жаль Ваших посланников, которым приходится ездить по отвратительнейшей дороге.

А знаете? Я тогда опоздал к Мюру и Мерилизу. Подъезжаю — заперто… Еду на Басманную и вдруг вспоминаю, что забыл у Вас свой портфель. Скачу к Вам. От Вас опять на Басманную.

Я не читал «Русской мысли» за 92 г.* и рад, так как теперь у меня есть местечко, куда я могу спрятаться от скуки. Читать сразу за год веселее, чем за месяц. Только жаль, нет начала Сенкевича.*

Кланяюсь Виктору Александровичу и Митрофану Ниловичу*.

Искренно преданный

А. Чехов.

Суворину А. С., 27 октября 1892*

1230. А. С. СУВОРИНУ

27 октября 1892 г. Мелихово.

27 октябрь.

Покачивания, пошатывания с потемнением в глазах и даже с потерей сознания на несколько секунд, а также чувство ветра и вихря в голове — явление почти обычное у людей ваших лет, у женщин и у дурно питающейся молодежи. С этим надо мириться и, памятуя о своих летах, быстро не ходить, когда голова работает и когда надета на Вас тяжелая шуба. Меня самого пошатывало, когда я был студентом 2-го курса, и это мучило меня, теперь же у отца бывают головокружения с потерей сознания на 10–20 секунд, и это меня нисколько не беспокоит. У крестьян-стариков это обыкновенная болезнь, и я лечу ее тем, что велю не пугаться, не менять образа жизни и, буде не лень, пить валериановые капли по десяти 4 раза в день. Последнее при слабом и среднем пульсе. Впрочем, каждый случай приходится индивидуализировать, но во всех случаях не бывает надобности лгать больному, как это случается, когда лечишь рак или чахотку. Вам теперь, пожалуй, месяц или два, пока не привыкнете, всё будет казаться, что Вы сейчас упадете, и Вы нарочно будете ходить по-под забором, чтоб было за что ухватиться, но Вы не позволяйте себе этого, а напротив, когда приходит охота упасть, говорите себе: «Падай, падай»… Не упадете. Народу по улице много ходит, но никто не падает. А главное не мешайте себе ездить в театр и куда угодно. Когда бываете на выставках, то берите с собой легкий складной стул, похожий на букву X и стоящий 90 коп. Через каждые 2–3 картины садитесь и сидите. От долгого разговора, требующего усиленного прилива к легким, а стало быть, отлива от головы, бывает утомление мозга, а посему помалкивайте. Хорошо также, чтоб запоров не было. Если бы Вы не были похожи на Анну Ивановну и верили в мой медицинский гений, то я прислал бы Вам хороший рецепт — пилюли от запоров. Но Вы в этом деле считаете меня «мужичонкой» и даже не хитрым. Аллах Вам судья! Кстати о моем гении… За это лето я так насобачился лечить поносы, рвоты и всякие холерины, что даже сам прихожу в восторг: утром начну, а к вечеру уж готово — больной жрать просит. Толстой вот величает нас мерзавцами*, а я положительно убежден, что без нашего брата пришлось бы круто. В 30 верстах от меня заболело холерой 16 человек и умерло только 4, т. е. 25%. Такой малый процент я объясняю прямо-таки тем, что дело не обошлось без вмешательства моих коллег Петра Иваныча и Ивана Корниловича*, с которыми, кстати сказать, 29-го я буду обедать. Даем торжественный обед серпуховскому доктору* и его жене, которые летом во время санитарных советов кормили нас обедами.

Прочтите, пожалуйста, в «Русской мысли», март, «Несколько лет в деревне» Гарина. Раньше ничего подобного не было в литературе в этом роде по тону, и, пожалуй, искренности. Начало немножко рутинно и конец приподнят, но зато середка — сплошное наслаждение. Так верно, что хоть отбавляй.

Рассказ в «Новое время» непременно пришлю*. Пришлю Вам также в наказание за грехи корректуру* своего рассказа, отданного в «Р<усскую> мысль». Он пойдет в мартовской книжке (печатать до подписки боятся — цензура), а мне невтерпеж, хочется Вас угостить поскорее.

Читаю «Дневник» Башкирцевой*. Чепуха, но к концу повеяло чем-то человеческим.

Я приеду к Вам, конечно, но не раньше Рождества*. Что же касается моего основательного сиденья в «Новом времени» с основательным содержанием, как Вы пишете, то на первое, т. е. на сиденье, у меня не хватит пороху, ибо я плохой и ленивый журналист, а второе я уже взял.

Мишу из Алексина переводят в Серпухов. Будет жить в своем участке, т. е. у меня. Про Александра слышал, что он стал вегетарианцем и бросил пить. Иван получил повышение* и похудел от избытка работы.

Погода отвратительная.

Ну, будьте здоровы и не бойтесь своей болезни. Моренгейм вельможа*, имеет Почетного Легиона 1-й степени, да и с тем во время пасхальной утрени произошла неприятность…

Ваш А. Чехов.

А Амфитеатров хорошо пишет*.

Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 30 октября 1892*

1231. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

30 октября 1892 г. Москва.

30 окт.

Милый Жан, сейчас я в Москве. Сегодня же еду в Петербург; не еду, а скачу, так как получил известие о болезни Суворина*. Насколько могу понять из писем, угрожающего пока нет ничего, явления чисто старческие, но ехать все-таки надо. Но если дела в самом деле так плохи, как думает Суворин, то… уже я не знаю, что сказать Вам, и не буду знать. Для меня это была бы такая потеря, что я, кажется, постарел бы лет на десять!

Вернусь я из Питера, вероятно, 6-10 ноября. Приехав в Москву, поезжайте к брату учителю на Новую Басманную в Петровско-Басманное училище, рядом с каланчой; тут Вы встретите брата и сестру М<арию> П<авловну>. Они скажут Вам, где я. Если я 10-го буду уже в деревне, то ничтоже сумняся поезжайте Вы ко мне. Быть может, Вас проводит ко мне сестра. Живу я в трех часах езды от Москвы. Близко.

Ну, будьте здоровехоньки, милый Жан.

Кланяйтесь Вашей жене.

Ваш А. Чехов.

Оболонскому Н. Н., конец октября 1892*

1232. Н. Н. ОБОЛОНСКОМУ

Конец октября 1892 г. Москва.

Моя добрая знакомая, учительница Лидия Федоровна Михайлова просила меня рекомендовать ее Вам.

Наши кланяются.

Всего хорошего!

Ваш А. Чехов.

На конверте:

Тверская, Долгоруковский переулок, дом Лобачева Доктору Николаю Николаевичу Оболонскому.

Ясинскому И. И., 31 октября 1892*

1233. И. И. ЯСИНСКОМУ

31 октября 1892 г. Петербург.

Уважаемый Иероним Иеронимович, не хотите ли сегодня пообедать со мной* где-нибудь и вечер провести вместе? Хотелось бы поговорить. Если можно, то до 6 часов дайте ответ: Мл. Итальянская, 18, кв. Суворина.

Ваш А. Чехов.

Я приехал на 2–3 дня.

В. Л. Кигну (Дедлову), 2 ноября 1892*

2 ноября 1892 г. Петербург.

2 ноябрь.

Милостивый государь Владимир Людвигович!

Письмо Ваше я получил у себя дома (Ст. Лопасня Моск. — Курск. д.), отвечаю же из Петербурга, куда я попал совсем случайно и ненадолго.

«Попрыгунью» отдаю в Ваше полное распоряжение*. В. А. Тихонов вчера говорил мне, что в декабре Вы будете в Петербурге. Я был бы очень рад повидаться с Вами. Странно, что мы с Вами до сих пор еще не знакомы, хотя давно уже работаем вместе на одном поприще и имеем общих друзей и приятелей. И странно, что я до сих пор еще не имел случая поблагодарить Вас лично за то внимание, какое Вы мне так часто* и, говоря по совести, так незаслуженно оказываете.

От души желаю Вам всего хорошего.

Преданный А. Чехов.

Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 3 ноября 1892*

1235. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

3 ноября 1892 г. Петербург.

3 ноябрь. Петербург.

Не беспокойтесь, милый Жан, я не напишу Вам ничего дурного. А<лексей> С<ергеевич>, правда, нездоров, но в здоровье его нет пока ничего серьезного и угрожающего. У него бывают головокружения, пошатывания и т. п., но всё это для городского жителя в пожилые годы составляет явление почти нормальное. Старость, ничего не поделаешь. Меня спросили: нужно ли ехать к Захарьину? Я по совести ответил: нет. Простите пачкотню. А<лексей> С<ергеевич> выглядит бодро, работает каждый день, гуляет, много говорит, и вообще в его жизни не замечается никаких перемен. Организация у него не из слабых, но… все под богом ходим!